Жена на продажу, таверна на сдачу

— Чего ты там бормочешь?! — расхохотался он. Незнакомое слово он не понял, подумал, что я дар речи потеряла. Бормочу бессвязную кашу из проглоченных возмущений.

— Вы, — как можно тверже и как можно более отчетливее произнесла я, — обещали дать мне свободу в обмен на дюжину серебряных. Было это? Так вот, возьмите. С этого дня я вам не принадлежу!

И я протянула ему деньги.

Эльф многого мне не рассказал о Белом Слове. Я сама додумалась, что если старикашка возьмет деньги и не сдержит данного слова, Иверсиль его выжмет, как белье в центрифуге.

А не взять серебро старикашка не мог.

Мой расчет оказался верным.

Якобс, увидев деньги, пакостно рассмеялся, и вырвал у меня монеты с ужасной, отталкивающей жадностью и грубостью.

Пересчитал их, гнусно посмеиваясь, и ссыпал себе в кармашек.

— Так я свободна? — спокойно произнесла, глядя, как он поглаживает набитый монетами карман. — Вы обещали!

— Не раньше, чем ты скажешь, откуда взяла мясо и специи, — прокаркал он злорадно.

— А вот это вас не касается, — сохраняя достоинство, ответила я. — Я никого не убила, не ограбила. Я заработала эти деньги честно. Я отмыла вашу таверну и привела ее в порядок в соответствии с вашим приказом. И считаю, что договор исполнила. Так что…

— Да мало ли, что ты там считаешь! — закричал Якобс мерзко. — Я тут хозяин! Я буду считать, что исполнено, а что нет!

— Вы взяли деньги! — вспыхнула я, не выдержав.

Якобс осклабился.

— И что же? — гадко произнес он. — Взял и взял. Неси еще столько же, тогда получишь свободу! Может быть! Цены-то растут! Так что и на тебя цена выросла… вдвое!

— Но вы обещали, — в страхе произнесла я, растеряв свой боевой пыл и отступая. Мне показалось, что Иверсиль не действует. Испарилась магия?! Или эльф что-то напутал?

Или вообще… обманул, чтобы о меня отвязаться?!

На миг я почувствовала себя полной дурой. И мне стало страшно до черноты в глазах, потому что папаша Якобс наступал на меня с мерзкой ухмылкой.

Что он задумал?!

Взгляд у него был плотоядный, сальный. Он осматривал меня с головы до ног, медленно, оценивающе, и ничем хорошим это кончиться не могло…

— Ничего я тебе не обещал, — гадко ответил он, протягивая ко мне руки с более чем понятными намерениями. — Ты — моя собственность. И весь твой заработок принадлежи мне. Поняла? Какая еще свобода?

— Но продукты, на которых я заработала, вам не принадлежали! — в отчаянии вскрикнула я, цепляясь за надежду, что Иверсиль все же сработает.

И он сработал!

Якобс вдруг поперхнулся своим гадким смехом, выпучил глаза и присел.

Его в бараний рог скрутило, будто у него печеночная колика началась. Он упал на пол на четвереньки, рыча от ломающей его тело боли.

— Врача! — прохрипел он. По лбу его градом катился пот. — Врача-а-а…

— Врач не поможет, — хладнокровно ответила я, переведя дух. — Это не болезнь. Я заклятье на вас наложила.

— Какого дьявола, какое еще заклятье?!

— Эльфийское. Чтобы вы не смели меня обманывать и нарушать данное мне слово. Если вы будете отрицать договорённость, вам будет только хуже. Не смейте врать! Ну, так что, обещали вы меня отпустить за двенадцать серебряных?

Якобс молчал. Он попытался вытерпеть боль, как-то привыкнуть к ней, но Иверсиль надавил крепче, и Якобс взвыл раненным быком.

— Обещал, обещал! — вопил он.

Кажется, ему тотчас стало легче. И я поспешила задать еще один вопрос:

— Так я свободна? Договор ведь исполнен?

Якобс вдруг взвыл, словно рукой в капкан попал, и из последних сил выкинул из кармана мои деньги.

Иверсиль тотчас перестал его душить, и Якобс, зловеще пыхтя, кое-как поднялся на ноги.

Глаза его налились кровью о злобы.

— Отпустить тебя? — пророкотал он злобно. — Ты что, думаешь, я дурак? И не понимаю, откуда это все?

Тут он рассмеялся так, что я чуть от страха не померла.

— Это Дар! — торжественно и страшно произнес он. — Он был у моей жены, этот дар! И теперь вот у тебя… он на тебя перешел! Дар моей таверны! Кто ж тебя отпустит с Даром?!

— Я тут не причем! — заверещала я, отступая. — Какой еще Дар? Это все шкаф!

— Это шкаф, откуда матушка доставала разные вещи! — пришел мне на помощь и Карл. Он услышал, как мы спорим, и сбежал сверху. — Я сам видел, как Адель оттуда все достает!

Якобс снова расхохотался.

— Да черта с два это шкаф! — проорал Якобс. — Это вообще другой шкаф! Когда она умерла, я перенес ее шкаф к себе в комнату! Но он не дал мне ни черта! Как бы я не просил! И Карл никогда ничего не доставал из шкафа, да и из любого другого места! Это все ее Дар! Она владела этой таверной, а когда умерла, Дар остался в этих стенах! И он тебя выбрал! Я ж для того тебя и покупал, дура! Думал, дай попробую, а то жить не на что. И все получилось!

Он снова жутко, адски расхохотался.

— Иверсиль! — вдруг звонко выкрикнул Карл. — Белое Слово! За что ты так с матерью?! Зачем ты уморил ее?

— А? — насторожился Якобс, услыхав что-то знакомое.

Карл наступал на отца с горящими глазами.

— Она умерла, не дождавшись врача! — горько произнес Карл. — За что?..

— Да думал, само пройдет! — сварливо выкрикнул Якобс. — Жаль было денег тратит на нее! Думал, она притворяется!

— Но она не ела и лежала без памяти, — горько произнес Карл. На глаза ее навернулись слезы.

— Вот я и думал, что проголодается и прекратит притворяться! — сварливо ответил ему Якобс.

— Как вышло, что она стала вашей женой? — удивилась я.

— А что, за ней очередь женихов стояла? — Якобс мерзко рассмеялся.

— Но у нее была таверна. Это хорошее приданое!

— Ну и что с той таверны? Да, это ее дом, ее таверна! Но ей было уже двадцать пять, и никто к ней не сватался! К деревенской дуре, дурнушке! Так что она должна была бы мне спасибо сказать, что я вообще на нее обратил внимание!

— Неправда! — закричал Карл со слезами. — Она была красавицей! Не смей говорить о ней дурно!

— Красавицей! — сварливо отозвался Якобс, передразнивая. — Это потому, что ты такой же дурак народился, как и она. Это тебе она кажется красавицей! А ты себя-то в зеркале видел? В нее уродился, такой же уродец…

Карл молча, тихо расплакался. А я вступилась за него.

— Карл симпатичный мальчик, — сказала я. — И если он в мать, то она была очень приятной женщиной! И к тому же работящей, доброй и не жадной! В отличие от вас! А такая женщина вряд ли пошла бы за вас, даже если очереди из женихов не было!

— Да кто ж ее спрашивал, — грубо ответил Якобс. — Увез, да и все! В молодости я был ого-го!

И он приосанился.

Жалкий, плешивый, грязный. В мятой одежде, в своем жутком колпаке. Полупьяный, дышащий перегаром…

— И вот что я думаю…

Он вдруг ухватил Карла за руку и потащил его наверх.

Я подумала, что он убьет сейчас мальчишку и кинулась за ними, вопя от ужаса и колотя Якобса кулаками по спине.

Но он лишь втолкнул сына в свою комнату и запер ее на ключ.

— Зачем это?! — кричала я. — Зачем это?!

— Это чтоб он не мешал нашему счастью, — мерзко ответил Якобс, надвигаясь на меня.

— К…какому счастью?! — нервно взвизгнула я.

Эльфийский золотой со звоном выпал из моей руки и покатился по полу. Папаша Якобс поймал его, наступив башмаком, и рассмеялся.

— Я тебе обещал свободу? Что ж! Ты ее получишь… в качестве моей жены!

— Что?!

— Женюсь на тебе, и дело с концом! Будешь здесь хозяйкой, свободной женщиной! И моей до конца своих дней! Будешь нести мне золотые яйца, курочка! А ну, пошли!

— Я не пойду за вас, не пойду! — кричала я, лупя его по плешивой голове, по плечам, по груди. — Мерзкий, старый, грязный болван!

— Не дергайся, девка, — рычал Якобс. — Ты еще спасибо мне скажешь, что я тебя в жены взял! Кто ты, и кто я! Я солидный человек, а ты засранка, служанка дешевая!

Но он ловко подхватил золото с пола, еще более ловко сцапал меня за руку и потащил вниз, несмотря на крики и стук запертого Карла.

— Жениться сию минуту! — вопил Якобс.

— Нет! — в ужасе прокричала я. Да что ж мне так с мужьями-то не везет?! Один хуже другого!

Он прихватил какую-то веревку по дороге, скрутил мне руки, чтоб я не сопротивлялась.

С окна содрал штору и набросил мне ее на голову, словно фату.

Венок позаимствовал над камином, тот, что был из слегка закопченных лап ели.

— Сегодня мы славно отпразднуем нашу первую брачную ночь! — прохрипел он, притягивая меня к себе на веревке и мерзко, сально тиская. — Ты, конечно, не красавица, как и моя покойная женушка, но ничего. Тоже сойдет. Надеюсь, со спины ты выглядишь привлекательнее, аха-ха-ха!

И он потащил меня во двор, в мрак и холод, в городскую управу — жениться…

Глава 9. Спокойно, Маша, я Дубровский!

— Отпустите меня! — кричала я, дергая веревку, за которую меня тащил Якобс. — Сию секунду!

— Хе-хе-хе! — ответил мне старикашка злорадно, продолжая меня волочить за собой против воли. Веревка больно впивалась мне в запястья, раздирая кожу до крови. Но Якобса такие мелочи не смущали.

Карл наверху тоже кричал что-то, бил ладонями в окно.

Но на дверях его комнаты был огромный замок, а на окнах — крепкие решетки.

Ничем мне Карл помочь не мог…

А выйти замуж за старка Якобса — это то же самое, что оказаться проданной кому попало, с той лишь разницей, что выкупиться не получится уже никогда!

В отчаянии я лихорадочно соображала, как мне быть, как спастись.

Если ему удастся меня дотащить до управы, я не отделаюсь никакими средствами! Нас обвенчают, ведь мой хозяин, чертов рабовладелец, этого хочет! А его желания более чем достаточно. Я живу под его крышей, я ему принадлежу. Так что моим мнением можно пренебречь.

И он может сделать со мной все, что угодно. Даже палкой поколотить.

Так что женитьба не самое плохое, что может произойти…

— Помогите! — завыла я, изо всех сил стараясь освободиться.

Нас накрыло дождем, я скользила по грязи и лужам вслед за своим мучителем. Замерзшая, в нелепой фате и сползшем на нос венке.

— Я не стану вашей женой! Ни за что не стану! Вы противный, мерзкий, старый и вонючий!

— Ничего, принюхаешься!

— Я сбегу!

— Тогда тебя будут искать с собаками! И не жалуйся потом, что они разорвали тебя в клочья в каком-нибудь овраге!

— Но я же отдала вам деньги!

— Но я их не взял.

— Вы их потеряете, если договор не соблюдете!

— Когда я на тебе женюсь, все твои деньги стану моими, ха-ха! Как приданое! Должно же быть у тебя приданое, э? И ничего я не потеряю! Ха-ха! Мы славно заживем, слышишь, девка? По воскресеньям будешь чесать мне пятки, пока не усну!

И он потащил меня дальше.

Я кричала и брыкалась, что есть сил. Это могло привлечь ненужное внимание. Потому Якобс махом передумал волочь меня по улицам и свернул на тропинку, ведущую в рощу.

Там мои вопли никто не услышит. А тропинка, обогнув город с восточной стороны, выведет нас как раз к ратуше.

В лесу стало еще более страшно. Темно, тихо, мокро, холодно. Только дождь по веткам шумит.

— Отпустите, — я все еще пыталась вырваться из рук Якобса.

Но он в лесу осмелел. Видно, подумал, что люди нас тут точно не услышат. Поэтому он может вытворять все, что угодно.

— А ну, замолчи! — он дернул за веревку так, что я вскрикнула от боли едва не рухнула на дорогу. — Строптивая стерва… будешь орать, я придушу тебя и прикопаю тут, в лесочке! И никто искать тебя не будет! Скажу — уработалась и сдохла!