Предисловие к Мирозданию

VIII.

Бард:

И снова мастерская Пабло.Холсты на стенах – все висят неровно,какие-то и вовсе на полу.Следы разгрома:сломанные стулья, яблоко,гитары гриф, в углуполоманный мольберт.
Адель, плывущею походкойпространство меряет, обломкиподбирая в мусорный мешок.Мужской берет,растоптанный, чей неизвестно. Ремешокна волосы, кусок софита,лишь не хватает крови.Луна в окне восходит,как над полем битвы.

Адель:

Зачем ты с ним сцепился, ну что б он сделал? Ну да, мешал.
Его б другие выставили просто.
А я заметила, хоть свет в прихожей тусклый,
как он вошел, как, оглянувшись,
приблизился к столу, к закускам
присмотрелся, носом
как повёл, и как решал,
что делать с комендантским часом
и с явным нами нарушением указа.
То ль закричать,
а то ль с доносом
побежать к властям и настучать,
что тут распространяется зараза
на многих сразу.
Смотри, теперь гитара по частям.
Не починить.
Разбиты стулья, картины втоптаны, мольберт на свалку.
А я б могла его смирить.
Ну да, он гнида, однако, ангелам и гниду жалко.

Пабло:

Адель, я до сих пор киплю. Как Гая пела!
И как мелодия вздымалась в унисон
с киванием голов, как публика сидела
без дыханья! А кто-то даже прикрывал лицо
руками, чуть в ритм качаясь.
Как вдруг, сперва незрим,
ввалился этот гад и волшебство разрушил.
Я и не чаял,
что так всё выйдет. Как он кричал,
что комендантский час нарушен,
что маски всем надеть и вон наружу,
как будто это дом его, не мой!
А жаль, я слабо дал ему ногой,
сойдя с катушек!
Он покусился на мою свободу!

Адель:

Ах, Пабло, тебе не изменить свою природу!
. .
Салют вам, мальчики, с оборванными в голове проводками.
Вам, гениям
и психам одновременно. Сорняками
истории выросшим в злодеев,
праведников, пророков.
Вам, прогуливающим уроки
из идеи
свободы.
Вам, кому объяснили, что жизнь
состоит из осколков любви и счастья
породы,
редко встречающейся в грязи.
Вам, подбиравшим всё, что вдруг показалось,
и подносившим к глазам.
Но как ни старались,
обнаруживалась грязь и вблизи.
И тогда вы, сойдя с катушек, не по волосам
плача, неслись по волнам отчаяния,
а после выбрасывались на берег,
захлебнувшись в штормах одиночеств.
Где, лишённые причала,
вы размахивали мечами
пророчеств
в нетерпении,
пока ваши чаяния
не исполнялись.
Правда, уже по другую сторону времени.
Я снимаю шляпу перед вашей ревностью к идее.
Поднимаю голову и смотрю назад с благодарностью,
а вперед с надеждой, что когда-нибудь вы станете нежнее.

Пабло:

Да-а… некрасиво получилось, не сдержался.
И публика смотрела с осужденьем.
Я извинялся, помню. Но разгром!
И выступленье
сорвано. И Гая напрасно так старалась.
А Василий,
он поддержал меня! Уже потом
у нас был разговор,
он мне сказал, что я был прав.
Но Анне денег все ж насобирали.
Адель, не кипятись, пока не спим, пока одни,
пока от быта не устав,
огни
не выключает город,
бросай уборку, милая,
пойдём во двор.
Там, где космические дали
видны.
Где сумасшедший запах летних трав.
Июнь. Жасмин. Вечерняя прохлада.
Подрагивает яркая звезда,
проглядывая в облаке над тыном.
Пойдем, подышим воздухом, поднимем
в небо взгляд.

Бард:

Он обнимает девушку за талиюрукою, сильно прижимает таки далее ведет её сквозь спальнюна простор ночи.Адель молчит,преступив порожек двери,прильнув к нему, и взглядом звёзды мерит.

Адель:

Июнь ещё успеет надоесть
своей жарой и розами в жасмине,
и местью
ос за новую ловушку.
А всё же прелесть:
выйти на опушку,
чтоб, спину
выгнув, в звёзды посмотреть.
Чтоб лета смерть,
далёкую отселе,
с сверчковым лабухом
оплакать наперёд.
Июнь, бессонница в расплавленной постели
и грех, и яблоко
потом, наоборот.

Бард:

Они качаются, минутусмотрят в небо,где Млечный Путь судьбою полосы.Потом, друг к другуповернувшись, – поцелуй, объятья.Сминая платьебелоеАдели,они торопятся вернуться внутрь,Сшибают у торшера абажури вместе падают наискосок постели.И время забывает про часы.
Оставим смертного в объятиях с бессмертной —что этот старый греческий сюжет?Адель, предчувствуя, дрожит той человечьей дрожью.С них Уравненье стребует монетыв оплату счастья позже,когда ни сил, ни выбора уж нет.
. .Спустя бездонные волшебные мгновенья,Адель с улыбкойв уголке у губспит.Огрызок яблока, стакан с напиткомна полупотерян в тишине безвременья.Лишь тоненько ночной комар звенит.

Пабло:

Жизнь, моя дорогая, прекрасна,
когда полнолунье приливом
света к полночи затапливает твою кожу.
Ты спишь, распластана,
поверх одеяла. Боже,
так, наверное, выглядит внешне
моя молитва
о нас.
В дрожащей, нездешней,
пронизанной всем тревожным
нетемноте джаз
твоего дыханья в расслабленных сном объятьях,
ещё час
назад сплетавшихся в упоенье,
говорит мне, что можно встать с кровати,
переступая платье,
перейти к гардине,
чтобы, её откинув,
покурить в окошко.
Ты лежишь чуть лицом в подушку.
Паутиной
распущены волосы. Возможно,
что в том и спасение, когда ничего не стыдно.
Изгиб затылка
тонет в лунной дорожке,
рука у соска груди – поджата.
Крутые, широкие бёдра раскрыты.
Жарко.

Часть третья