Вторая итерация

13

День казался длинным, как на Мау. Я понимал, что времени нет. Сейчас местные спецы взломают язык Аны, как опытный продавец на рынке ломает кокос, вставят в него трубочку с зонтиком и подадут с улыбкой – пейте на здоровье! Но надо было терпеть. До ночи время есть. Федька сообщил, что их с матерью посадили на карантин. Занятий все равно никто не отменял, и он завис на лекциях. Дарья тоже написала, что очень занята. Было в их словах что-то такое успокоительное, такое беззаботное, что ломало и корежило весь мой настрой. Ничего особенного, Илья! Посидите на карантине, поработаете с органами, а как все, что мог, сделаешь, так и в путь! Все равно на Мау десяток местных лет пройдет, пока вернетесь, – торопиться некуда. Годик, полгодика – не в счет.

Общение с лингвистами на всякий случай отложил – наплел им с три короба, всучил, как кость собаке, – лишь бы отстали, – список личных местоимений. Они в ответ поведали, что генетики проверили уже не только нас с Аной, но и гигантское количество микроорганизмов, заселивших наши многоквартирные тела. Объявили, что расхождение с земными аналогами составляет, по их оценкам, порядка восемнадцати тысяч лет. Но среди прочих были найдены и более молодые версии – около восьми тысяч. У меня все ожидаемо, никаких древних герцогов или инопланетян в роду – среднестатистический русский, а вот у Аны – сплошной восторг! Настоящая Ева! Во всяком случае, для большей части населения Европы. При этом, похоже, никого не интересовало, что на все эти исследования мы согласий не давали. Хотя, если честно, мне и самому было любопытно.

По Ане не определишь – выучка скелле. А вот я нервничал. Одна записка, пусть она и была созвучна собственным мыслям, круто изменила отношение к происходящему. Ладно Ана, та домой собралась, а я? Я же дома. Или нет? Где теперь дом? Прыгаю тут из одной тюрьмы в другую!

Говорить старались поменьше – нечего помогать науке на службе товарища майора. Я уже тут так наследил, что, надеюсь, местные головастики нароют-таки что-нибудь полезное. Храм и его миссия по какой-то причине отступили в область отдаленного будущего. Ну, не готов я еще! Не готов! Одно дело – явился бы на Землю, расшвыривая пространство и время движением мысли, и молвил – присоединяйтесь, братия, к высшему разуму! И так, чтобы тучи на небе и лучи солнца как теплые руки всевышних. И я такой, парящий в небе, с распростертыми объятиями – мол, не торопитесь, всех примем, проходите, не толкайтесь, берите учебные материалы.

Вместо этого, соблюдая меры строжайшей конспирации – все время делал вид, что интересуюсь чем угодно, только не Измайловым, аккуратно исследовал карту Москвы. Не дай бог, на точке старта какой-нибудь небоскреб вырос. Придется с боем брать чью-то квартиру или вламываться в ювелирный магазин. Вроде пронесло. Все то же, что и пятнадцать лет назад. Ясно дело, поменялось многое, но дома те же и дороги такие же. Найдем.

Мигнул вызов, ответил – Федор. Знакомая квартира дочери распахнула стену, Федька, чем-то довольный, лыбился:

– Здорово, дед!

– Привет.

– Чего кислый такой?

– Да так, осваиваемся.

Федор вздохнул:

– Дед, у меня кирпич твой отняли, – он виновато развел руками. – Приятель, которому я его отдал, только и успел сказать, что это интерметаллид какой-то. Какие металлы – из головы вылетело. Сказал, что хорошо известен, но в земных условиях его получить практически нереально, из-за загрязнений исходного сырья и атмосферы. Его только плавкой в вакууме из сверхчистых компонентов получали, да и то – пена выходила. – Он скорчил кислую физиономию. – Больше ничего не успели. – Он опять развел руками: – Забрали.

– Жалко, – протянул я. – Я попрошу, чтобы вернули. Типа дедушкино наследство.

Глаза Федора округлились, а выражение лица приобрело узнаваемо глуповатые черты. Оглянулся – так и есть, Ана, вынырнув из темноты, рассматривала внука.

– Здрасьте, – среагировал тот первым.

– Это кто? – Ана.

– Внук это. Зовут Федор. Сын моей дочери. Позже познакомитесь. – Помолчал. – Может быть.

– Чем-то похож на тебя, – невозмутимо вынесла вердикт скелле и, на мгновение сбросив привычную маску, улыбнулась Федору.

Я смотрел на него – чем похож? Разные же! Лицо внука менялось, пока в глаза не вернулся блеск разума. Я снова оглянулся – Ана исчезла.

– Офигеть! – протянул внук. – Крутая тетка! Прям мороз по коже!

– Ладно, внучек, – я усмехнулся. – Как вы там? Где Даша?

– Нормально. Говорят, выпустят чуть ли не завтра. Мама в своей комнате – у нее сдача проекта. Ругается с кем-то. Слышишь?

– Не, – покачал я головой.

– Да не важно, – отмахнулся Федор. – Я чего спросить-то хотел. – Он задумчиво уставился на меня.

– Спрашивай, – подтолкнул я.

– Ты ведь ничего не рассказал про то, как они – он мотнул головой туда, где исчезла Ана, – смотрят на мир. В чем разница с нами? Ты же со звезды на звезду прыгал – наша физика такого не позволяет.

Я оглянулся, жены видно не было. Большая часть отведенной нам квартиры погрузилась в плотный полумрак, лишь мерцали некоторые активные интерфейсы да пробивалась полоска света из комнаты, в которой скрылась супруга. Свет уличных ламп освещал скорее потолок, чем интерьер, угадывалось шевеление ветвей за окнами – ветер, что ли, поднялся? Комната Федора была ярко освещена, но тот свет не мог пробиться через стену. Последняя, превратившись в огромный экран, каким-то образом гасила его.

Приняв решение, я удобно уселся, вытянул ноги. Федор следил за мной с прищуром, потом кивнул, подтянул свое любимое кресло – пока был в гостях, я это подметил, – и скопировал мою позу, скрестив пальцы на животе. При этом нахмурился и одновременно выдвинул нижнюю челюсть вперед – видимо, таким образом изображал крайнюю степень серьезности. Какой он физик? Актер, блин!

– Все довольно просто, – начал я. – Никогда не думал, как мы познаем окружающее? – Не дожидаясь ответа, махнул рукой – риторический вопрос, продолжил: – Мы делим его на части. Греки даже слово такое придумали – анализ. Значит – «разложение».

– Дед, – прервал меня Федор, – мы философию на первом курсе проходили.

– Отлично! Научный коммунизм не проходили, случаем?

– Чего?! – внук вытаращил глаза.

– Да это я так, пошутил. Продолжим: анализ – метод познания. У него есть и оборотная сторона – синтез, но о нем позже. Я о том, что это единственный метод, который мы используем. Представляешь, жизни на Земле миллиарды лет, а ничего нового мы не изобрели. Он существует со времен первых многоклеточных. Вот как они мир воспринимали? Был у них простейший набор рецепторов на теле – химических, скорее всего. Те же клетки, только чувствительные к чему-либо. И вот один подает сигнал – «бяка», другой – «вкусно». И наш предок сокращает один мускул и расслабляет другой – чтобы, значит, ползти туда, где «вкусно», а не туда, где «бяка». Мир для него состоит из частей: одна часть хорошая, другая – нет. Анализ, однако – как говаривал чукча! И говорит это о том, что он, метод этот, органическая часть нашего разума. И единственный, я повторюсь, способ исследования окружающей реальности! – Впервые я говорил с человеком, который мне доверял, и спешил, нервничал оттого, что боялся не успеть. – Мы делим то, что воспринимают наши органы чувств, на части. Но не произвольно, а присваивая каждому объекту индивидуальное «качество» – между прочим, философский термин.

Я на минуту задумался:

– Федь, вас программированию учат? Ну там классы и прочая.

– Я иногда думаю, что нас только этому и учат теперь.

– Тогда поймешь. «Качество» в философии – это как «класс» в программировании – полный набор характеристик, включая функции, определяющий реальный объект. Ну, например: «дверь». Ее описание включает все: размеры, текстуры, варианты, использование. Огромное множество разных параметров, и для любой двери их набор одинаков. Только их значения для каждого реального экземпляра – разные. Эта дверь – большая, эта – маленькая, эта – деревянная, эта – бумажная, эта с окном, а эта с двумя. Программисты в мое время говорили, что реальный объект – конкретная «реализация» того или иного класса. Так же и у нас в голове, для каждого объекта из внешнего мира формируется его описание, класс или качество – выбери любой термин, что больше нравится. Описание не конкретное, а структурное – чем этот объект отличается от другого. Так, для дерева там будут параметры ветвей, ствола, листьев, плодов. Для них тоже есть свои качества-описания, свои классы. И так далее. Если взять сложный класс и развернуть все качества, которые нужны, чтобы его полностью описать, получится гигантская иерархия описаний, заканчивающаяся на самых простых, на объектах микромира.

Федор молчал. Я всмотрелся – хотелось объяснить, уточнить, договориться о терминологии, но что-то поджимало, росло ощущение, что времени совсем мало.

– Короче, Склифосовский! Жил-был на Мау один перец – такой же, как и я, – пришелец. Только не с Земли, а с еще одной планеты. – Я отмахнулся от, очевидно, заинтересовавшегося внука: – Я не про него, а про его историю. Думаю, что не сам, с подачи Храма, но он задался вопросом: зачем постоянно повторять одну и ту же операцию, пытаясь разделить наблюдаемый мир на все более мелкие кирпичики? Может, сразу начать с наименьшего? Древние, предки нынешнего населения, задались вопросом: какой объект имеет самое элементарное качество? Такое, что уже не разбивается на части? И что это за качество такое? Неделимое и неотторжимое, но при этом простейшее.

Внук шевельнулся. Его поза изменилась, он наклонился вперед, ждал.

– Имя, внук. Самое элементарное качество – имя. Ну или, если говорить о математике, номер. А самый элементарный объект тот, который отличается от прочих одним – существованием. И его номер – символ его бытия! – Я вздохнул, всмотрелся в молчащего Федора. – Номер – это, конечно, не вполне верно. Примитивно. Посмотри на мир вокруг. Бесконечно меняющийся, движущийся, живой, в конце концов. Как его построить из мертвого набора номеров? Где движение в этом множестве? Что может произойти среди абсолютных эгоистов, которые своим существованием отрицают всех остальных? Висят себе и висят в собственном вселенском одиночестве некие элементы – простейшие Вселенной. Вроде ничего! На самом деле, это не вполне имя, у них проще – существует некий детерминант, который определяет, что этот элемент не тот. – Тут я сам поморщился. – Математически это, ясен пень, немного сложнее, чем просто номер. Но представь множество таких объектов. Все, что есть у любого из них, – этот детерминант. – Я раскрыл ладонь, обращаясь к внуку: – Так как же оживить это царство простейших?

– Может, они между собой чего могут?

– Верной дорогой идете, товарищи! Так говаривал древний вождь, – я воздел палец к небу. – И как: между собой? – Я не стал дожидаться ответа, продолжил сам: – Все, что может между ними произойти, – некое событие, когда детерминанты двух разных элементов окажутся тождественны. – Я заметил нахмурившееся лицо моего терпеливого слушателя и поспешил упростить: – Ну, считай, что элементы иногда в случайном порядке попарно образуют некое событие. Всего лишь!