Молчание Сабрины

Глава 1. Пустое Место и Манера Улыбаться.

В Габене вовсю властвовала осень – премерзкая пора, которая делала этот и без того неприятный городишко просто невыносимым.

Тучи над городом были похожи на грязную вату, и кое-кто даже подумывал о том, чтобы поджечь их, представляя себе, как бы славно они горели. Правда, этот «кое-кто» ни за что не дотянулся бы до них со своей спичкой. К ночи ожидался дождь – и не нужно было сверяться со свежими метеокарточками, чтобы понять это.

Местами уже накрапывало. Холодный ветер носил по улочкам опавшие листья, пытался сорвать с прохожих шляпы. Анемометры на шпилях угловых зданий крутились, не останавливаясь, а подрагивающие флюгеры – все, как один, сообщали о том, что ветер – восточный.

Подхваченная ветром грязная, не раз побывавшая под чьими-то башмаками мятая страница газеты «Сплетня» неслась по улице Бремроук. Она кружилась, наталкивалась на прохожих, цеплялась за гидранты и водостоки, влипала в стволы деревьев и фонарные столбы, пока в какой-то момент ветер не распластал ее на боку старой афишной тумбы, стоявшей на углу Бремроук и Харт. На миг показался заголовок: «ЗУБНАЯ ФЕЯ ВЕРНУЛАСЬ?! КОГО НА САМОМ ДЕЛЕ ВИДЕЛИ НА ПЛОЩАДИ НЕМИ-ДРЁ?!» А затем страничка сорвалась и понеслась дальше, пока не прибилась к стеклу заднего окна ржавого трамвая с маршрута «Почтовая площадь – Блошиный район», который, закрыв двери-гармошки, отошел от станции и лениво пополз через Тремпл-Толл в сторону канала.

Тремпл-Толл… старый нетрезвый дядюшка Тремпл-Толл, также известный, как Саквояжный район. Именно здесь находится городской вокзал, а улицы полнятся приезжими с чемоданами и саквояжами, – отсюда и название. А еще он полнится злодеями различного пошиба.

Именно один из таких злодеев и стоял сейчас неподалеку от трамвайной станции на улице Бремроук – у фонарного столба возле входа в темный и довольно зловещий переулок Фейр.

– А ну, отвали от меня, – сквозь зубы процедил человек у столба. Рядом с ним никого не было, но обращался он ни много, ни мало к самой Осени, ведь та, словно пьяная певичка из кабаре, совсем позабыла о приличиях и настойчиво пыталась с ним обняться. Вот только ему не нравились ни холодный ветер, пробирающийся под пальто, ни мерзкая морось, впитывающаяся в шляпу и шарф.

Человек у фонарного столба был неприятным и недружелюбным. Торопящиеся мимо джентльмены и дамы не обращали на него внимания и делали это явно демонстративно – так, словно его и вовсе не существует, словно он – пустое место. Что ж, человек у фонарного столба на них зла не держал, ведь его именно так и звали – Пустое Место. Ну или, правды ради, это был сценический псевдоним, в то время как вне подмостков его имя представляло собой нечто скучное, отдающее нафталином и чердачной пылью. Имя это не привлекло бы ничье внимание, даже будь оно напечатано на афише большими буквами. Человека у фонарного столба звали Джейкоб Фортт.

Джейкоб Фортт выглядел не очень-то… Это был шут из уличного театрика-балагана, но сейчас он не очень-то походил на шута – скорее, он напоминал бродягу, которого с неуклонной периодичностью пинает то жизнь, то туфля прохожего. Кутался Джейкоб Фортт в старое коричневое пальто, на голове его сидел засаленный котелок, а вокруг шеи был обмотан выцветший полосатый шарф (полосы когда-то были красными и синими, но со временем стали – пожухло-серыми и линяло-серыми). Шарф этот, к слову, был очень длинным – его концы спускались до самой земли, а обтрепанная бахрома темнела от уличной грязи.

Как и говорилось, Джейкоб Фортт был злодеем. Или, вернее, человеком, зачем-то пытающимся казаться отъявленным злодеем, но беда в том, что выходило это у него плоховато. Он являлся обладателем открытого круглого лица, что очень редко бывает у плохих людей, слегка оттопыренных ушей, а еще больших карих глаз, заверяющих: «У этой души нет двойного дна, зато много искреннего любопытства». Все эти черты не очень-то подходили злодею, и тем не менее Джейкоб Фортт по прозвищу «Пустое Место» был угрюм, печален, сердит и зол. И все это одновременно, или, вернее, попеременно. Он ведь был шутом – и это его обязывало, а еще он жил в Габене – и это многое объясняло.

Проводив немигающим взглядом укативший вниз по улице скрежещущий трамвай, Фортт шморгнул носом.

– Где же ты ходишь? Сколько еще тебя ждать?..

Фортт простоял у входа в переулок Фейр уже довольно приличное время – должно быть, целых полчаса! Он злился на того, с кем у него была назначена встреча, потому что тот бессовестно опаздывал. При том, что он сам опоздал. Примерно на полчаса.

Шут мерз и топтался на месте, подчас согреваясь прогулкой вокруг фонарного столба и мечтами о каштановой настойке, которую он, кажется, забыл в своем ящике в гримерке.

Кажется – потому что в кармане пальто, где она обычно лежала, ничего не было. Но при этом…

«Я ведь помню, что брал ее с собой… И как это вяжется с тем, что ее нет? Неужели я ее… потерял?»

Пугающая мысль заставила шута замереть на месте и погрузить обе руки по локоть в карманы пальто. В одном из них его ждала находка, которая тут же вызвала у него приступ отчаянья. В левом кармане была… дыра.

«Только не это! Может, она завалилась за подкладку?!»

Фортт попытался расковырять дыру и одновременно прощупать эту самую, будь она неладна, подкладку. Он пыхтел, сопел и старался изо всех сил, и в какой-то момент… Да! Пальцы коснулись бутылки – неудивительно, что он не ощущал ее веса: она была размером со склянку для пилюль от психоза.

Джейкоб Фортт самозабвенно потянул бутылочку из дыры, и тут…

Ему на плечо легла чья-то рука.

Пустое Место от неожиданности подпрыгнул и резко обернулся, при этом вскинув кулаки в попытке защититься и едва не залепив себе же обоими в нос.

На него глядел такой же неприятный потрепанный тип, как и он сам.

Джейкоб Фортт опустил руки и поджал губы.

Это был его то ли лучший друг, то ли заклятый враг – все зависело от дня недели.

То ли лучший друг, то ли заклятый враг всегда носил зеленое пальто и темно-зеленый шарф. Длинные спутанные волосы неопределенного цвета разметывал ветер – шляпа отсутствовала, но будь она, Фортт мог бы поклясться, что она тоже была бы зеленого цвета. Дело в том, что этот шут (к слову, это тоже был шут, совершенно не похожий на шута) просто ненавидел зеленый цвет, но при этом отчего-то обожал себя мучить.

Шута звали Финн Гуффин (сценические псевдонимы: «Гуффин» и «Манера Улыбаться»). Свое прозвище он получил потому, что никогда не улыбался, и легче было вымолить у богатого скряги из Старого центра монетку в полфунта, чем у Гуффина хотя бы проблеск улыбки. Когда шута однажды спросили, почему он не улыбается, он ответил: «Не ваше собачье дело!» и «Отвалите!» – но Джейкоб Фортт знал, что он украл эту манеру у какого-то доктора, посчитав ее забавной и оригинальной.

Манера Улыбаться никогда не расставался с двумя вещами: со склонностью огрызаться и с зеленым неоднократно залатанным зонтиком. Отношения Гуффина с этим зонтом были весьма странными: он мог держать его раскрытым в помещении и даже не подумать использовать во время самого сильного ливня. «Вот ведь чудачество», – сказал бы кто-то. «Дело вкуса и привычки», – ответил бы сам Финн Гуффин и плюнул бы в того, кому что-то там не нравится.

Вот этот шут был откровенным злодеем. Все классические злодейские черты имелись в наличии: тонкие губы, хмурые брови и коварный прищур, а серость его тонущих в черных кругах глаз лишь подчеркивала серость его морали. При этом, словно бы в противовес своему другу, Гуффин пытался казаться не таким уж и плохим. Что ж, у него это так же получалось не слишком удачно. А все оттого, что он постоянно злился: была ли для этой злости реальная причина, или дело заключалось в недосыпании, недоедании и гипертрофированной мнительности, значения не имело.

– Откуда ты взялся? – удивленно спросил Фортт, когда испуг от неожиданного появления друга отступил.

– Из трамвая вышел.

– Не ври! Я во все глаза глядел на трамвай – тебя там не было.

Гуффин поморщился и тут же выдал очередное вранье:

– Ладно, я из люка выбрался.

– Ну да! Не вижу что-то поблизости люков…

– Ну ты и зануда, Пустое Место! Уговорил: скажу. Я спустился с неба на этом вот зонтике!

Фортт машинально задрал голову. Хмурые тучи нависали низко-низко и едва не цепляли своими подошвами крыши.

«А может, Гуффин и правда спустился с неба, прилетев на зонтике? – на миг задумался он, но тут же одернул себя. – Да ну! Чепуха! Наверное, он просто обошел меня незаметно и подкрался, чтобы испугать…»

– Я уж и не думал, что ваша светлость соизволит явиться! Время близится к пяти! – раздраженно сказал Фортт. – И где мы, позвольте спросить, ошивались?

Гуффин раздраженно фыркал, сражаясь с зонтом и пытаясь сложить его; нос шута покраснел – Манера Улыбаться то ли был пьян, то ли просто замерз. А быть может, и то, и другое.

– Я не ошивался, а зашивался, пока нитки не кончились! – заявил он, наконец превратив зонт в горбатую трость и засунув его подмышку. – Почему все постоянно суют свои сопливые носы в мои дела?

Гуффин, прищурившись, бросил пару быстрых взглядов по сторонам, глянул на круглое окошко чердака ближайшего дома, а затем – на проползший мимо паровой экипаж «Трудс», словно пытался понять, не наблюдает ли кто за ним. К мерзлой пьяности или пьяной мерзлости шута добавилась не особо свойственная ему обычно подозрительность. По мнению приятеля, вел он себя довольно странно – еще более странно, чем обычно.

«Гуффин что-то замышляет, – подумал Фортт, – или уже замыслил. Что-то здесь не так…»

– И все же…

– Что «все же»? – Гуффин вдруг уставился на друга так, словно тот являлся единственной досадной помехой перед каким-то его личным великим свершением.

– Я спрашиваю потому, что у нас, вообще-то, дело, – сказал Фортт. – А ты где-то пропадаешь. Я у этого фонаря торчу с прошлой недели! В то время как ты, небось, где-то набивал свое брюхо пирожками или подглядывал за расфуфыренными балеринками из «Трех Чулок». – Фортт принюхался. – Ну точно! От тебя же несет пирожками и дамскими духами!

– Поймал с поличным! – огрызнулся Гуффин. – Я съел пирожок! С начинкой из расфуфыренной балеринки. Вкуснотища – пальчики оближешь, хоть он и был малость пересолен…

– Пересолены здесь только твои шуточки…

– Хватит ворчать, – прервал друга Гуффин. – И вообще, не забывай, что ты здесь сейчас не по моей воле. Уж я бы с удовольствием справился с делом без тебя и твоего надокучливого ворчания! Нужно поторапливаться. Чем быстрее мы закончим, тем быстрее вернемся в Фли.

Сказав это, он повернулся и с легко читаемой опаской глянул в темноту переулка. Джейкоб Фортт повторил его взгляд, будто под копирку. А затем оба шута, не сговариваясь, проглотили вставший в горле у каждого ком.

Переулок Фейр казался заброшенным и до невозможности жутким. Этот не очень-то широкий проход между домами был похож на темную дыру в теле города, которую кто-то зачем-то прогрыз. Из переулка тянуло затхлостью, как из старого погреба, и с улицы казалось, будто там кто-то копошится. Обе стены выходящих в переулок домов были сплошь заклеены выцветшими, частично ободранными плакатами «РАЗЫСКИВАЕТ ПОЛИЦИЯ», на которых едва угадывались изображения уже давно позабытых злодеев прошлого.