В интересах истины

Евгений Миронов: «Если я играю Гамлета — не могу в этот день идти в магазин»

В ближайшие месяцы Евгения Миронова можно будет встретить на улицах Петербурга — актер начал сниматься в роли князя Мышкина в картине «Идиот» у режиссера Владимира Бортко, Известно, что Миронов не любит в процессе работы над ролью, тем более столь серьезной, отвлекаться на посторонние занятия вроде интервью. Но все же эта беседа состоялась.

— Женя, вы действительно каждый раз настолько погружаетесь в роль, что лишаете себя не только светской жизни, но и любого общения, не связанного с работой?

— На самом деле, мне бы очень этого хотелось, но не всегда получается. В Петербурге таких возможностей у меня больше, чем в Москве. Но я вовсе не какой-то там схимник. Просто не люблю бессмысленных светских мероприятий.

— Говорят, что вы даже на фестивалях выходите погулять только ночью…

— Это уже легенды. Просто если я много работаю, то вынужден беречься. Поверьте, я иногда очень хочу где-нибудь в южном городе выйти вместе со всеми на пляж, совершить заплыв. Но я знаю, что вечером у меня спектакль. А роли обычно у меня большие, значит, и ответственности на мне больше, чем на моих коллегах. Поэтому я держу себя просто в железных рамках. Я не должен кашлять, например.

— Вы говорите только о физическом здоровье?

— Все взаимосвязано. Если я играю Гамлета, я не могу в этот день идти в магазин. Завидую артистам, которые могут совмещать эти вещи — я вот не могу.

— Такие роли, как Гамлет, Иван Карамазов или князь Мышкин, наверное, воздействуют на психику?

— Безусловно, они накладывают отпечаток на личность, это опасные роли… Каким образом я сейчас меняюсь — знают только мои близкие. Но с другой стороны, если не такой автор, как Достоевский, и не такой герой, как Мышкин, то чему вообще в этой жизни стоит учиться и в какую сторону меняться? Самая большая загадка Мышкина — то чувство любви, которое он испытывает ко всем без исключения. Найти это чувство в себе невероятно сложно — ведь мы любим выборочно, а кого-то даже просто не любим… Он говорит: «У меня время совершенно мое». В этом такая прелесть, такая сила, свобода, что я у него этому учусь. Если что-то от Мышкина перепадет ко мне — буду счастлив.

— Правда ли, что, когда вы работали над Карамазовым, вы консультировались у психиатра?

— Да, мы с режиссером Валерой Фокиным обратились к главному психиатру Москвы. Пошли в больницу Кащенко, я потом там бывал еще много раз. Даже шел на обман — надевал белый халат и беседовал с больными, будто я молодой врач-специалист. Правда, очень скоро меня рассекретили — один из больных меня узнал… Не могу сказать, что какие-то конкретные наблюдения мне в роли пригодились. Но сама атмосфера натолкнула нас на новый спектакль — о Ван-Гоге. Мне было безумно интересно передать состояние художника, который внешне совершенно неподвижен, но внутри такая мощная жизнь, что взмах ресниц — уже событие.

— Женя, вот уже много лет вы — всеобщий любимец, о вас говорят не иначе как с восторгом. Не тяжело ли это?

— Да пока, слава Богу, с ума вроде бы не сошел. Может быть, не дает работа — я иногда специально в нее прыгаю, чтобы спастись от каких-то хороших мыслей о себе. Для меня это — как хирургическое вмешательство от «опухоли», которая случается у многих любимых мною людей.

Я просто понимаю, насколько все эти восторги относительны. Вот я пошел в Русский музей и увидел такое, что меня тут же отрезвляет. Или послушал диск моего любимого Святослава Теофиловича Рихтера. Ну это такие высоты — прямо галактика другая! Вообще, я как-то уже перешагнул тот рубеж, когда мне хотелось славы. Она ведь в одночасье может закончиться. Конечно, если такое случится, мне будет чего-то не хватать, ведь я уже к ней как-то привык. Но слава для меня — не главное. Мне интересно двигаться вглубь, что-то раскапывать в своей профессии, которая уже перестала быть просто профессией.

— У вас есть враги, недоброжелатели?

— Конечно. Не так давно я прочитал очень недоброжелательную статью обо мне, написанную известной питерской критикессой. И я подумал: как же мне к этому относиться? В первую секунду к горлу прямо подступил комок злости и мщения… Но вдруг я вспомнил, что за день до этого мы сняли сцену, когда Мышкина ударяют по щеке. Его реакция потрясающая — он не то что не успел обидеться, а ему даже в голову такая мысль не пришла! Он этого человека пожалел. И вот краска совести залила мое лицо, и я подумал, что я все-таки еще не Мышкин, а злой, нехороший человек…

— А раньше, до того, как в вашей жизни появился Мышкин, вы к таким вещам относились достаточно нервно?

— Ну а как же! После первой отрицательной статьи я был просто потрясен. Никак не мог поверить, что могу кому-то не нравиться! Я настолько уже был всеми обласкан, что мне казалось, будто иначе и быть не может. Понимаете? Я сидел, перечитывал статью много раз и думал: неужели такое возможно? Мне хотелось найти автора, поговорить с ним, убедить его, что он ошибается, что я очень хороший!

— Это уже что-то близкое к нарциссизму…

— Наверное. Но это нарциссизм на самом деле безобидный, детский. Я ведь еще и воспитан так был, в тепличных условиях. Уже только потом я понял, что невозможно всем нравиться. Если я кому-то не нравлюсь — тут ничего сделать нельзя. Так и в любви, между прочим.

— У вас бывала безответная любовь?

— А как же! И не один раз. Как с моей стороны, так и с другой. Самое ужасное, что иногда я даже не замечал, что меня кто-то очень сильно любил. Но, безусловно, жизнь мне за это отплачивает — тем же самым. Я понимаю, что в этой жизни все уравновешено, «весы» работают. Поэтому нужно отвечать за свои поступки…

— Вы недавно получили премию «Триумф» — 50 тысяч долларов. Как распорядились этой суммой?

— Еще никак. Собираюсь купить себе квартиру, а ту, в которой живу сейчас, оставить родителям.

— Может, тогда в вашей личной жизни что-то изменится?

— Изменится скоро обязательно. Но пока об этом говорить не буду.

— Машину хотя бы приобрели?

— Машина есть, «десятая» модель, но на ней ездит папа. А сам я не вожу, поскольку развращен вниманием ко мне — меня всегда кто-то возит. Но думаю, что скоро научусь. Потому что уже стыдно стало.

— Вас не тяготит родительская опека?

— Иногда, наверное, да, но в целом мне, безусловно, она помогала. Я бы не успел столько сделать без помощи родителей. Я много говорил про это, меня уже стали иногда упрекать: не только твои родители такие хорошие. Но просто они всю жизнь посвятили нам с сестрой. Когда Оксана училась в Петербурге, в Вагановской академии балета, отец ее поддерживал, а мама приехала в Москву поддержать меня. Они бросили работу в Саратове, жилье… В Москве наконец мы всей семьей объединились. Папа мой сейчас на пенсии, он всю жизнь был шофером первого класса. Мама работает вместе со мной — в Театре Олега Табакова, контролером. Оксана танцует в «Русских сезонах» и живет отдельно с мужем. А мы с родителями — пока вместе… Мне все-таки хочется, чтобы у них тоже была своя жизнь, а у меня иногда своя.

— Что вы не приемлете больше всего в искусстве?

— Халтуру. То, что делается непрофессионально, бессмысленно. Я никого не осуждаю, потому что у каждого своя жизнь и деньги всем нужны. Но меня очень сильно оскорбляет такое вот хамское отношение к зрителям — как к баранам.

— Часто отказываетесь от работы?

— Конечно. По разным причинам. Когда-то мне Кира Муратова предложила сыграть маньяка в фильме «Три истории». Он ведь изначально назывался «Четыре истории» — четвертая как раз должна была быть моя. Я не боялся этой роли и даже начал сниматься. Но потом обнаружил, что внутренне совершенно не готов к этой теме. Еще съемки вдобавок совпали с Пасхой… Понял, что не могу себя пересилить, крайне неприятное было ощущение. А год спустя все-таки сыграл похожую роль в фильме «Змеиный источник». Хотя у Киры Муратовой эта тема, наверное, была бы исследована гораздо более серьезно… Просто для меня очень важен, если хотите, мой внутренний голос.

— А как относится к вашим отказам от ролей Олег Павлович Табаков?

— Он понимает, что я уже вырос и могу быть свободен в каких-то своих решениях. Иногда мне предлагают что-то на стороне, и я соглашаюсь, потому что мне в тот момент там интереснее. Ведь это вообще большая удача — встретиться с таким режиссером, как Петер Штайн. Или — работа с Владимиром Бортко над Мышкиным. Из-за этой роли, кстати, я фактически полгода не буду играть в своем театре. Я очень благодарен Олегу Павловичу за то, что он меня понимает. У нас запланирована совместная работа на будущее, и надеюсь, она состоится.

— Помнится, год назад вы подписали коллективное письмо деятелей искусства против возвращения советского гимна. Что натолкнуло вас на этот шаг?

— Да просто ко мне обратились — я и высказал свою точку зрения.

— А для вас действительно имеет значение, какой у нас гимн?

— Не имеет, и тогда не имело. Эта тема абсолютно неактуальна. В стране масса гораздо более серьезных проблем, начиная с Владивостока и заканчивая Калининградом. Неужели все общество должно думать, подо что нам просыпаться, даже там, где нет света и тепла? Но своя точка зрения у меня была. Да, люди плакали под этот гимн Александрова, он, конечно, лучше запоминается, чем Глинка. Но если мы вступаем в двадцать первый век, то давайте подумаем: неужели у нас нет каких-то талантливых людей, новых композиторов, новых тем? Не может такого быть, ведь наша земля — Богом отмеченная…

— Поссориться с Никитой Сергеевичем Михалковым не боялись?

— Ну что вы, Никита Сергеевич — очень умный человек. Поэтому, слава Тебе, Господи, я могу с ним говорить достаточно откровенно о том, что мне нравится и что нет.

— После этого вас больше не просили подписать какие-нибудь еще письма?

— Я очень осторожно к этим вещам отношусь. Ведь к голосу так называемых звезд люди иногда прислушиваются. А если человек за деньги рекламирует очень плохой стиральный порошок, то об артистах складывается представление как об абсолютных лгунах и продажных людях. Ну а в политике надо быть еще более осторожным. Потому что далеко не всегда известный человек — умный человек.

— Однако в свое время вы публично поддерживали Путина перед президентскими выборами…

— Да, я выдвигал кандидатуру Путина в президенты. Мне позвонили и попросили это сделать. На тот период других реальных кандидатур, совершенно очевидно, не было. Безусловно, я пошел на это с чистым сердцем.

— Не пожалели ни разу?

— За то время, пока Путин у власти, у меня, как, думаю, и у всех, были разные моменты отношения к нему — и как к человеку, и как к деятелю. Но вот я вижу — они идут с Бушем вдвоем, разговаривают без переводчика. Может быть, это наивно, но мне очень приятно на них смотреть и впервые не стыдно за нашего… На последнем совете по культуре я очень долго наблюдал за Владимиром Владимировичем — мне это было как артисту интересно. Ведь артист — это абсолютный рентген, ему видны мельчайшие подробности человеческой психики. Могу сказать, что за все четыре часа, что длился совет, Владимир Владимирович меня совершенно обаял. Знаете, чем? Своей откровенностью. Николай Губенко его спросил: «Читали ли вы новый учебник истории, знаете ли, что там написано о Великой Отечественной войне?» Что Путину стоило сказать: читал! Вокруг него были люди, которые в ту же секунду могли ему поднести бумажку, и у него была бы вся информация. Он подумал пять секунд и сказал, что не читал. Не побоялся признаться, что в чем-то некомпетентен. Мне это понравилось…