О политической науке. Избранные произведения

Делая упор на индивидуальное поведение людей, бихевиористы фактически отказываются от анализа общества как единого целого и обрекают себя на описание сравнительно второстепенных факторов, влияющих на политический процесс. Пытаясь найти выход из тупика, в который заводит политическую науку излишняя психологизация, западные политологи обращаются к теории групп. Эта теория, которую в сферу политических наук перенес А. Бентли, возникла как прямая попытка дать альтернативу марксистской теории классов. С этой точки зрения весьма характерно следующее высказывание Бентли: «Экономический базис политической жизни нужно, конечно, полностью учитывать, хотя из этого вовсе не следует, что экономический базис… является главенствующим, основным в определении политической активности»[97].

По утверждению представителей этого направления, социальные группы объединяются прежде всего на основе общности интересов, а не на основе производственной деятельности, экономических факторов, реального общественного положения. Для Бентли группа существует лишь как некое количество людей, имеющих общий интерес. Он обращает особое внимание на мотивы, чувства, желания, эмоции и иные психологические факторы, совершенно игнорируя глубинные социальные причины, которыми они порождаются.

Бихевиористы утверждают, будто марксизму чуждо изучение индивидуальной и массовой психологии как фактора политической жизни. Открытие роли психологического фактора они приписывают западной психологии. Это, однако, не соответствует действительности. Как известно, В.И. Ленин не раз возвращался к вопросу о том, какую роль в революционной борьбе играет массовая психология, и прежде всего взгляды и настроения рабочего класса. Он писал, что вывод материализма о зависимости «хода идей от хода вещей единственно совместим с научной психологией» [98]. Однако для марксизма-ленинизма главным является признание определяющего влияния объективных производственных отношений, классовой борьбы, именно это влияние служит ключом к пониманию массовой и индивидуальной психологии как важного фактора формирования политики, политических отношений.

Надо сказать несколько слов и о том значении, которое придается западной политической наукой теории принятия решений. Один из ревностных пропагандистов этой теории, Р. Снайдер, пишет: «Подход с точки зрения принятия решений имеет две фундаментальные цели — помочь установить решающую структуру в политической сфере, где имеют место изменения, и помочь подвергнуть систематическому анализу поведение людей в процессе принятия решений, которое ведет к действию и поддерживает действие»[99]. За основу анализа Снайдер предлагает брать событие или политическое решение, изолируемое от других событий в целях «углубленного исследования». Под «углубленным исследованием» имеется в виду исследование непосредственных причин, которые привели к данному решению, и анализ поведения людей в процессе его принятия. Снайдер полагает достаточным для изучения любого политического решения анализ трех важнейших переменных — сферы компетенции, связи и информации, мотивации.

Конечно, изучение этих факторов, в особенности при исследовании самого процесса принятия решения, может дать серьезный материал для исследователя. Но один лишь такой анализ не может объяснить подлинные тенденции социальной и политической жизни, которые в конечном счете находят проявление в том или ином конкретном решении. Изучение биографии лиц, принимающих решение, их образовательного уровня, служебной карьеры, принадлежности к тем или иным группам представляет определенный интерес и не должно игнорироваться. Но сводить дело к этому — значит закрывать глаза на глубинные общественные факторы, общественные потребности и интересы, которые, между прочим, оказывают определяющее влияние и на формирование политических взглядов и представлений лиц, принимающих решение.

Как уже говорилось, наряду с бихевиоризмом огромное влияние на современную американскую политическую науку оказывает прагматизм. Прагматической в сфере политических исследований явилась попытка отказа от формально-юридического, а также институционального изучения внешних форм политической жизни и перехода к более реалистическому взгляду на политический процесс. Не имея, однако, собственной цельной теоретической базы, прагматизм нередко паразитирует на концепциях вульгарного материализма, эклектично соединяя их с элементами других философских систем. На этой основе в американской политической науке «политический реализм» выродился в конечном счете в апологетику политической реальности империалистических государств, которая понимается как не подлежащая критике с позиций того, что прагматисты называют «абстрактной философией» и «абстрактной моралью». Одним из наиболее типичных представителей этого направления является Ч. Мерриам. Он предлагает положить в основу анализа политики понятие силы как главной пружины политического процесса. Только «сила» — жизненная реальность, утверждает Мерриам[100]. «Экономические, религиозные, расовые противоречия приходят и уходят, — пишет Мерриам. — Борьба и войны, которые являются результатом столкновений интересов групп и жестокости принимаемых ими решений, героические усилия, вызванные жаждой власти, являются с социологической точки зрения только эпизодами в длинной борьбе за регулирование и приспособление противоречивых типов человеческих личностей, обусловленных нашим социальным и биологическим наследием, и модификацией этих типов посредством бесконечно многообразного социального опыта» [101].

В основе «политической реальности», по Мерриаму, лежат опять-таки индивидуальная человеческая воля, индивидуальные человеческие страсти, особенно жажда власти и применение силы. Именно это, по его мнению, должно составлять главный объект, изучаемый политической наукой. Но, поставив на место социальных критериев личные, индивидуальные критерии, Мерриам и другие представители прагматизма затушевывают ту самую «политическую реальность», которая составляет суть общественно-политических отношений капиталистического общества. Оговорки Мерриама о существовании «напряженности в отношениях между группами, которая вызывает необходимость в организованных политических действиях», остаются не более чем оговорками, ибо реальный анализ политического процесса связывается в первую очередь с изучением деятельности отдельных личностей и их психологии.

Другой представитель этого направления, Лассвелл, попытался преодолеть пропасть, отделяющую «теорию силовых тенденций» от социальной жизни. Он видит задачу политической науки в развитии реалистического анализа политики в связи с социальными процессами[102]. В качестве исходного Лассвелл использует понятие «ценности» в политике. Он пишет: «Кто, что, когда и как получает, таков коренной вопрос при анализе политических действий и политического процесса». Сама политическая наука, по его мнению, есть «исследование вопроса о распределении ценностей в зависимости от распределения и использования власти»[103]. К числу важнейших ценностей он относит силу, уважение, честность, благополучие, привязанность, богатство, просвещение, мастерство. «Немногие, обладающие большинством каких-либо ценностей, являются элитой, остальные — масса и статисты»[104]. Теория элиты, таким образом, переплетается у Лассвелла с теорией «распределения ценностей» как исходного пункта политического процесса. Последним словом этих теорий является апология насилия, толкуемого в качестве единственной и неизбежной «политической реальности», надежного ответа империалистической «элиты» на политическую активность, а тем более на революционные действия массы, отнесенной представителями прагматизма к категории статистов.

Большинство американских политологов толкуют политическую науку как науку о власти. Дж. Лассвелл определяет политическую науку как эмпирическую дисциплину, исследующую «формирование власти и участие в ней», а также «политическое действие, производимое в целях достижения власти».

Отрицая существование классов, западные политологи не могут решить проблему предмета политической науки. Но с политической точки зрения это «заблуждение» ценно для буржуазии, так как позволяет увековечить политику, распространить ее на все типы общества. В то же время, как это ни парадоксально, оно позволяет «деполитизировать» политику, т. е. выдать политические мероприятия, проводимые в интересах буржуазии, за потребности общественного управления. Перед западным государством стоят проблемы не только удержания классового господства буржуазии, но и управления обществом как целым. Поэтому западная политическая наука потенциально содержит как бы две области — политическую, связанную с удержанием классового господства буржуазии, и социальную, связанную с проблемой управления.

Таким образом, если западноевропейская политическая наука отпочковывалась от юриспруденции (во Франции) либо от философии (в Германии), то в США она появилась на основе развития исследований политической жизни различными социологическими школами и с самого начала ставила перед собой по преимуществу цели практические, была тесно связана с учреждениями, разрабатывающими практическую политику. Такая направленность американской политической науки привела ее, с одной стороны, к отрицанию значения общеполитической теории, а с другой — к более или менее откровенной апологетике американской политической структуры, с позиции которой фактически оцениваются все другие политические системы современности. В сравнении с западноевропейскими политическими теориями, претендующими на объективность, тщательно затушевывающими, как правило, свою приверженность к тем или иным социально-политическим структурам, классовая направленность американской политической науки особенно бросается в глаза.

В современной политологии Франции сформировались две концепции относительно характера политической науки. Одна из них рассматривает политологию как самостоятельную социологическую дисциплину, которая должна вести исследования с учетом примата социальных явлений. Объектом ее изучения должны быть простейшие отношения, свойственные как обществу, так и государству (главным образом отношения властвования). Разногласия между представителями этого направления возникают либо по вопросу о широте охвата отношений власти (по мнению одних, политическая наука должна изучать все отношения власти, существующие в обществе и государстве; по мнению других, следует ограничиться лишь отношениями власти в государстве), либо о пересечении политической науки и социологии (с одной стороны, чрезмерное объединение политологии с социологией, а с другой — отстаивание самостоятельности политической науки).

Одну из крайних точек зрения выражает М. Дюверже. Он полагает, что политическая наука есть синоним политической социологии. Наука о политике определяется им как наука о власти, так как понятие власти включает в себя психологические, биологические, социальные, экономические элементы, формальные и неформальные политические отношения, институциональные и поведенческие аспекты[105]. Дюверже классифицирует явление власти в больших и малых группах, не делая качественного различия между государственной и иной властью. По его мнению, качественное отличие государственной власти от других типов власти еще нужно подтвердить экспериментально. Пока же он предлагает различать два уровня анализа — макро- и микроанализ. Микроанализ имеет дело с отношениями между индивидами, а макроанализ касается больших коллективов, где личный контакт заменен опосредующими административными отношениями [106]. В итоге определение предмета политической науки, предложенное Дюверже, значительно расширяет рамки политического анализа, открывает дорогу тесному сотрудничеству политической науки и остальных общественных наук. Но оно отрицает классовую специфику государственной власти.