Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3
![Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3](/uploads/covers/2023-10-29/kritika-evangelskoj-istorii-sinoptikov-i-ioanna-tom-1-3-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Бруно Бауэр
- Жанр: Религиоведение
- Дата выхода: 1842
Читать книгу "Критика евангельской истории Синоптиков и Иоанна. Том 1-3"
§ 1. Происхождение Иисуса от Давида.
После того как более поздние основоположники библейской критики тщетно пытались ответить на вопрос, почему Марк ничего не сообщает о рождении и детстве Иисуса, даже о его давидовом происхождении, полагая, что причину этого «упущения» можно найти в субъективной цели евангелиста и в желаниях его читателей, мы, следуя последним достижениям критики, можем осмелиться указать объективную причину этого предполагаемого упущения в самом начале нашего трактата.
Тот факт, что Марк ничего не сообщает о рождении Иисуса, считался «упущением» либо потому, что, согласно более старой ортодоксальной точке зрения, то, что два других синоптика рассказывают о рождении и детстве Иисуса, считалось историческим, общеизвестным, а значит, таким, что не могло остаться скрытым даже от второго синоптика; Или потому, что предполагалось, что Марк имел перед собой труды Луки и Матфея и на их основе составил свое Евангелие, так что опустить Евангелие о детстве Спасителя он мог только по особым причинам. Если же он опустил его потому, что оно было общеизвестно, то ему вообще не следовало ничего писать; Ибо если чудесное рождение Господа со всеми его обстоятельствами и непосредственными последствиями было так хорошо известно Церкви в то время, когда писал Марк, что о нем не было нужды упоминать, то общественная деятельность Иисуса не была менее общеизвестной, и та же причина, которая сделала излишним рассказ о предыстории, которая по всей своей природе должна была быть более неизвестной, должна была еще более сделать ненужным рассказ об общественной деятельности Иисуса. Предположение, что родословие и рассказ о чудесном рождении Иисуса могли иметь значение только для христиан-иудеев, а Марк писал для христиан-язычников, которым то, что имело большое значение для иудеев, должно было скорее обидеться, — это предположение показывает, что в данном случае писатель, знавший своих читателей и желавший расположить свое произведение по их вкусу, был бы очень несправедливо сдержан и экономен. При прежнем взгляде, согласно которому они привыкли к родословиям своих богов и героев, а также к известиям о чудесном рождении великих людей, язычники-христиане, напротив, были бы очень рады узнать родословие Спасителя, и самые великие чудеса, при которых происходило Его поколение, которые сопровождали Его рождение и прославляли Его первое младенчество, не могли бы иметь для них ничего отвратительного. О том, что именно дух святости вызвал к жизни зачатки скрытого в иудаизме представления о чудесном рождении Мессии, что только в представлении о Богочеловеке язычество и иудаизм примирились и уравновесили свои противоположные религиозные принципы, мы здесь даже не будем упоминать. В последнем смущении, наконец, говорят, что Марк «хотел изобразить только общественную жизнь Иисуса», т. е. забывают, что именно в этом и заключался вопрос, почему он придал своему произведению столь ограниченный объем.
Доказывают, что при обычных предпосылках на этот вопрос ответить невозможно, и теперь помогают себе той презумпцией отчаяния, которая считает, что на вопрос «почему?» уместнее всего ответить предложением: потому что так надо.
Против этой презумпции, как я уже говорил, глубокие исследования, которые дало нам последнее время, дают нам право с самого начала повернуть вопрос вспять, то есть вернуть его в правильное положение. Марк не сократил изложение евангельской истории в том смысле, что не включил в свой труд существенную ее часть, живущую в памяти общины, и не опустил ничего в том смысле, что лишь частично использовал труды своих предшественников. Он не мог опустить ничего из Евангелий от Луки и Матфея, потому что не знал их, потому что они еще не существовали до того времени, когда он попытался изложить евангельскую историю, и он не мог ничего рассказать о давидовом происхождении и чудесном рождении Иисуса только потому, что община еще не знала об этом, или, говоря более осторожно, потому, что зародыши этого взгляда еще не настолько созрели в сознании паствы и не получили воспитательного импульса, чтобы они могли развиться в духе художника и писателя в образ, который мы находим только в писаниях двух других синоптиков.
Мы могли бы так говорить, но не хотим: мы это докажем. Начав с родословий, мы докажем, что Марк по структуре своего сочинения еще не думал о давидовом происхождении Иисуса в том смысле, в каком это сделали два его преемника, что он еще не мог думать об этом, и завершим доказательство, показав, как возникли родословные известия первого и третьего Евангелий.
Тот, кто утверждает, что один автор сократил произведение другого, причем сделал это таким образом, что изъял из целого часть его организма, то есть не только сократил, но и «опустил» ее, тем самым обязуется доказать, что сокращенное произведение страдает явным дефектом. Ведь если опущенное является существенной частью первоначального целого — а мы не должны считать весть о давидовом происхождении Иисуса чем-то несущественным, — то оно не стоит «туристически» само по себе, а служит в первую очередь для объяснения целого, и многие отдельные вещи будут непонятны, если опущено то, чем они объясняются и мотивируются. Подобный недостаток не в последнюю очередь связан с отсутствием генеалогии в Писании Марка. Ведь если в Евангелии от Матфея Иисус так часто называется сыном Давида, что становится очевидным, насколько доминирует у евангелиста представление о его давидовом происхождении, и писатель в начале своего труда не зря называет Господа сыном Давида, то Марк лишь однажды, а именно от слепого в Иерихоне, называет Господа сыном Давида. Если все же настаивать на том, что Марк привел выдержку из Писания Матфея, то придется сказать, что он сработал очень искусно, а именно, за одним исключением, изменил все отрывки, предполагающие родословие, таким образом, что опущенное предположение уже не пропускается.
Но дело не только в том, что предполагаемое упущение так последовательно проведено в писании Марка, что все противоречия, которые могли бы, и даже очень легко, быть вызваны им, избегаются, но этот недостаток сразу же превращается в необычайное преимущество, и первое Евангелие теперь скорее впадает в неизлечимое противоречие.
Оба раза, когда в первом Евангелии Иисуса называют сыном Давида двое слепых и когда Его называет сыном Давида ханаанеянка, сам факт, что это происходит в ожидании чудесного исцеления, доказывает, что евангелист в этом восклицании хочет, чтобы Господь был признан не только в эмпирико-генеалогическом смысле сыном Давида, но и одновременно Мессией. Так, когда народ только что стал свидетелем поразительного чуда, он предположил, что Иисус может быть сыном Давида, то есть Мессией, и чтобы не было сомнений в мнении евангелиста, народ, торжественно вводя ожидаемого Мессию в столицу, должен был воскликнуть Ему «Осанна сыну Давидову». И все же, когда Учитель незадолго до их отъезда из Галилеи спросил их, что думает о Нем народ, ученики ничего не знали о том, что некоторые принимали Его за сына Давида, Мессию.
Марк уберег себя от этого противоречия. Даже по его сообщению, когда Господь в конце своей прекрасной карьеры спросил их о мнении народа, ученики не знали ни одной части народа, которая признала бы его Мессией, — а по его сообщению, это действительно так, как говорят ученики, поскольку Иисус никогда прежде не считался в народе ни Мессией, ни сыном Давида. Осмелится ли кто-нибудь теперь утверждать, что Марк, пользуясь первым Евангелием, так встретил его или так осмыслил, что его труд не впал в это противоречие? Или же невозможно избежать признания, что первый евангелист вставил странные элементы в произведение, структура которого была совершенно иной, узел которого он оставил нетронутым, а признание Иисуса Мессией было лишь постепенно завершено, даже в кругу учеников, незадолго до Второго пришествия? Что он также поместил на передний план своего доклада взгляд на Иисуса как на сына Давида, который только позже вышел на первый план, и тем самым вызвал эту путаницу?
Это можно было бы назвать и противоречием, когда во втором Евангелии, после того как ученики незадолго до этого объявили, что никто из народа не подозревает, что их Учитель — Мессия, Иисус вдруг обращается за помощью к слепому в Иерихоне на пути в Иерусалим как сын Давида, и когда народ приветствует Его при входе в Иерусалим именем Господа. Но это противоречие — а это действительно противоречие — вызвано не тем, что предшествует этому заявлению учеников, а тем, что следует за ним, и с тем, что сообщалось о более раннем положении Иисуса среди людей, это заявление все же остается в гармонии. Как можно срифмовать то, что Иисус, пока Он работал в Галилее, не был признан Мессией, а теперь вдруг, когда Он входит в столицу, народ встречает Его как обещанного, — это вопрос, который мы рассмотрим позже; Пока же мы довольствуемся тем, что неоднократное признание Иисуса Мессией и сыном Давида во время его пребывания в Галилее в повествовании Матфея является позднейшим дополнением к более древнему, совершенно по-другому задуманному типу, что этот тип в чистом виде сохранился в труде Марка, и мы лишь добавим замечание, что в последнем труде иерихонский слепец с его верноподданническими восклицаниями выдвинут прагматизмом писателя в качестве форпоста перед восторженной толпой, принимающей Господа в Иерусалиме. Наконец, Господь должен был быть принят верующим народом: вполне уместно, чтобы предвестник зреющей веры встретил Его заранее.
Единственный случай, когда Марк знает, что верующие приветствуют Иисуса как сына Давида, и не думает, что Иисус может быть сыном Давида в каком-либо ином смысле, кроме как потому, что Он — Мессия и носитель милостей, обещанных Давиду. Слепой, сидящий у дороги в Иерихоне, услышав, что мимо него под конвоем толпы проходит Иисус из Назарета, сразу же обращается к нему за помощью как к сыну Давида. Но разве само собой разумеется, что человек, который производит впечатление Мессии и о котором ничего не известно, кроме того, что он живет в Назарете, является сыном Давида в генеалогическом смысле? Можно ли понимать писателя, который ничего не сообщает в этой связи, кроме того, что Назарет — дом Иисуса, так, что единственный раз, когда он вставляет это приветствие, особенно когда он на одном дыхании представляет Иисуса как назарянина, следует думать о телесном происхождении Иисуса от Давида? Нет, ведь в этом случае он поступил бы так же, как Матфей, и сказал бы только, что слепой услышал, что «Иисус» идет по дороге. Далее, если бы Марк знал о давидовом происхождении Иисуса, он, конечно, не позволил бы народу упомянуть Давида при входе Господа в Иерусалим так, чтобы назвать его своим общим отцом, не позволил бы народу приветствовать царство своего отца Давида, которое теперь проявилось в том, кто пришел во имя Господа, он, следовательно, не только связал бы Иисуса с Давидом так, что в нем наступило царство царя, который в духовном смысле был отцом всего народа. Он поступил бы так же, как Матфей, у которого Иисус входит в Иерусалим как сын Давида.