Как было — не будет

Надежде Ивановне показалось, что Лена не меньше как лет на десять старше ее.

— А Марина говорит…

— Марина внука наказывает, в угол носом ставит. Разве так хорошие бабушки делают? Она калечит ребенка и тебя покалечит.

— Тебя не переговоришь. Запутала ты меня, Елена. Иди делай уроки, без тебя разберемся.

Не получился разговор с дочкой. С тяжелым сердцем пошла Надежда Ивановна в тот день на работу.

Работала она недалеко от дома, в прачечной самообслуживания. Выписывала квитанции, выдавала жетоны, объясняла новеньким старикам и старушкам, как укладывать в машину белье, когда засыпать порошок в первый раз, когда во второй. Молодым она ничего не объясняла, молодые сами читали правила, написанные на стеклянной желтой доске зелеными буквами.

Когда какая-нибудь машина выходила из строя, Надежда Ивановна звонила вниз и вызывала механика Колю Маленького. Когда ломался один из барабанов сушилки, она вызывала электрика Колю Большого.

Коля Большой и Коля Маленький подчинялись ей, а она зависела от них. В штатном расписании каждый был сам по себе, а в работе — она была их начальником, а они ее подчиненными. Коля Большой, когда ему надо было отлучиться, всегда обращался к ней и благодарил, если она отпускала. А Коля Маленький, тот даже подхалимничал, приносил весной букетики подснежников, а в конце лета крупные твердые сливы, которые возила ему тетка из совхоза.

Среди посетителей прачечной у Надежды Ивановны были знакомые и даже подруга, с которой она познакомилась на рабочем месте три года назад. Подругу звали Зарой, в ее жилах текла цыганская кровь, и это было видно без объяснения. Круглые золотые серьги болтались, задевая худые Зарины плечи, большие, под тяжелыми веками темные глаза глядели живо и проницательно. Зара родилась в таборе, но девочкой попала в детский дом и выросла в нормальной, оседлой обстановке. Муж у нее был полковником на пенсии. Все белье Зара стирала дома в стиральной машине, а в прачечную самообслуживания приносила только чехлы с кресел. Чехлы стирать часто не было нужды, и Зара иногда заходила просто так, повидать Надежду Ивановну, посудачить с ней.

Выписывая квитанции, Надежда Ивановна оглядывалась, ждала Зару. Вспомнились красивые кольца с синими и красными камнями на Зариных пальцах, золотой браслет с тоненькой свисающей цепочкой, и поверилось, что Зара научит, как распорядиться деньгами, даст такой совет, за который Надежда Ивановна будет век благодарить ее и вспоминать добрым словом. Ведь все эти кольца, браслеты, серьги — это не просто украшения. Это нетленные деньги. Ходи сверкай, красуйся, и ни копеечки не потеряно, все до одной целешеньки — в ушах, на руках, на шее.

Но Зара в тот день не пришла, а пришел Коля Маленький. Пришел без вызова, сел напротив Надежды Ивановны и сказал:

— Я тут посижу, отдохну маленько. Ничего?

— Сиди, — ответила Надежда Ивановна. — Где устал так?

— В химчистке. Четыре вызова, один за другим…

Коля Маленький откинулся на спинку кресла, зевнул и закрыл глаза.

— Не спи, — сказала ему Надежда Ивановна. — Тут спать нельзя. Тут работа. А чтоб тебя в сон не кидало, ответь на такой вопрос. Что бы ты делал, если бы взял да и нашел две тысячи?

— Рублей? — Коля Маленький открыл глаза. — Как это — что бы делал? В милицию бы отнес. Объявление бы написал, к столбу прилепил…

— Такой честный? — не поверила Надежда Ивановна. — Ну, просто хоть в газету о тебе пиши.

— Так две же тысячи, — объяснил ей Коля Маленький, — это же не двадцатка, даже не сто рублей. Может, казенные кто потерял или копил всю жизнь. Человек же может из-за такой потери жизни лишиться.

— Хватит тебе страсти разводить, — рассердилась Надежда Ивановна, — ну, не нашел, а твои это две тысячи: подарили, наследство выпало…

— Две тысячи не надо.

— А сколько?

— Тысячу. Я бы на них путевку туристскую купил. В Японию.

— Что ты там забыл, в Японии? — подозрительно глядя на него, спросила Надежда Ивановна. — Государств много. Почему именно в Японию?

— Хочу.

— А ты объясни.

— Ну, мечта, охота, интересно… это не объяснить.

— Молодой, — вздохнула Надежда Ивановна, — и мечты молодые, несерьезные.

— Почему несерьезные? Сколько людей ездят умных, солидных…

— В том-то и дело, что солидных. Им уже тысячу кинуть — что тебе рубль. Ладно, хватит об этом.

— Нет, не хватит. — Колю Маленького разговор заинтересовал, а тут в дверях появился Коля Большой, и он втянул его в эту беседу, задал вопрос про две тысячи.

Коля Большой — он и ростом и возрастом был большим по сравнению с Колей Маленьким — сначала поглядел на потолок, потом вгляделся по очереди в Колю Маленького, в Надежду Ивановну. Пока он их разглядывал, ответ в нем созрел сам собой.

— Я бы их тратил, — с достоинством ответил Коля Большой. — Деньги для того и существуют, чтобы их тратить.

— Ишь какой ловкий, — Надежда Ивановна погрозила ему пальцем, — ты объясни толком, на что будешь тратить, что покупать.

— Что захочу. Хочу костюм — покупаю, хочу в театр — беру билет в театр…

— Можно подумать, что ты в театр из-за денег не ходишь, — перебил его Коля Маленький, — можно подумать, что сейчас тебе два рубля на театр взять негде.

— Это я к слову, — Коля Большой остановил его, выставив вперед ладонь. — Вы постарайтесь понять мою главную мысль. У меня есть две дурных тысячи. Я их не всобачиваю ни в какую крупную покупку, а просто беру каждый раз столько, сколько мне надо. Например, у меня день рождения — на столе коньяк, шампанское и жареный индюк. Мне одному приятно? Всем приятно. Или еду в отпуск и беру себе сверх всего двести-триста рублей. Ем не в столовке, а в ресторане! Плохо? Хорошо!

— Это потому, что ты холостяк, — сказала Надежда Ивановна, — оттого и главная мысль твоя такая легкая. И тысячи ты называешь дурными. А ты подумал, садовая голова, как ты будешь жить, когда профыркаешь все деньги?

— Как до них жил, так и после.

— Так уже не сможешь. Когда человек в другой, в лучшей жизни побывает, в старой ему уже хорошо не будет.

— Какая же это лучшая жизнь! — Коля Маленький жаждал спора. — Жрать лучше — это еще не лучше жить.

— А что лучше? — Надежда Ивановна заварила эту дискуссию, но ответа на свой вопрос так и не нашла. — В Японию съездить, на чужое подивиться — это лучшая жизнь?

— Конечно, — стоял на своем Коля Маленький, — я приезжаю, смотрю, духовно обогащаюсь, и мой жизненный горизонт расширяется, и жизнь в связи с этим становится интересней.

Все, о чем они говорили, не подходило Надежде Ивановне. Поняла она лишь одно: деньги надо потратить так, чтобы потом не жалеть. Ведь тут такое дело: жили они, не тужили без больших денег, но уж коль их принесло — глупо да и обидно потратить их на то, на что можно и не тратить. Как тут угадать необходимое, если никогда на ум это необходимое не приходило?

За всю свою жизнь Надежда Ивановна столько не думала и не говорила о деньгах, сколько пришлось за эти три дня. Шла после работы домой, вспоминала разговор с Леной, с двумя Колями, и голова шла кругом. «Пусть Федя участок садовый покупает. И поскорей. Чтобы, как говорится, купить и забыть». Так она думала, и слезы обиды кололи глаза: не нужен, совсем не нужен этот участок, не полюбят его ни Лена, ни Сашка, а у нее даже на самый малюточный домик за городом нету уже просто сил.

Пришла домой, а там новая дискуссия. Сидят в столовой за круглым столом Федор, Саша и Лена — лица бледные, глаза горят.

Она еще плащ не успела в прихожей снять, а Федор уже позвал ее:

— Надя, как ты скажешь, так и будет. «Запорожец» в завкоме предложили. Последняя модель, замечательная машина.

— Мама, не оплошай, — закричал вслед за ним Сашка, — в твоих руках счастье всей семьи. На базар тебя возить буду!

«А как же садовый участок?» — хотела спросить она, но вслух сказала другое:

— Я есть хочу. С работы я пришла. Голова у меня болит от этих больших денег.

Они сразу все всполошились. Лена борщ бросилась разогревать. Федор хлеб резал. Сашка полотенце держал, когда она руки мыла. Надежда Ивановна села за стол, поднесла ложку ко рту и заплакала.

— Легкие это деньги, — плакала она, — с неба упали. От того и мучаемся мы с ними.

— Ешь, — виновато глядя на жену, сказал Федор Семенович, он не привык к ее слезам и очень страдал, когда она изредка плакала, — успокойся и ешь. Какие же это легкие деньги? Димка первый у нас. Ты тяжелей всех его рожала. А как с грудным мы с ним маялись? Как по очереди ночь напролет — а-а-а-а! — из угла в угол по комнате? А как он дифтеритом болел? А как ключицу ломал? Это только его разве боль была?

— А как меня в недельные ясли отдали, когда он в академию готовился, — сказала Лена, — я, может, от того такая черствая и расту, что в недельных яслях жила.

— Не наговаривай на недельные ясли, — повернулся к ней Федор Семенович. — Ты как родилась директором, так им и осталась.

Он погладил жену по голове и поцеловал в макушку.

— Всей семьей заработаны эти деньги, и никто из нас не должник Дмитрия. И пусть голова твоя не болит от этих, как ты высказалась, больших денег. Это в банке, в сберкассе каждый рубль равен рублю, а в жизни бухгалтерия иная. Одному три шестьдесят две — непосильные деньги, он еще двоих ищет, чтобы товар свой выкупить, а У другого две тысячи только часть от полной суммы. Один с цветным телевизором и двухэтажной дачей чахнет от бедности, а другой в кредит холодильник купил и смотрит богачом. Это понимать надо. Какие люди, такими у них и деньги становятся. Наши две тысячи трудовые, благодарные, радостные…

Так успокаивал он свою Надежду Ивановну, а дети стояли рядом и слушали.

— Ладно, — вытирая слезы, сказала Надежда Ивановна, — что вы вокруг меня, как возле больной, собрались.

Через полчаса все уселись вокруг стола в большой комнате, и Надежда Ивановна, оглядев свою притихшую семью, спросила:

— Так что это за счастье в моих руках, и кто это меня на базар обещал возить?

— Я обещал, — ответил Саша, — если купим «Запорожца».

— Сашка за рулем, папа рядом, а мы с тобой сзади. — Это сказала Лена.

— И куда это мы все вместе едем?

Саша:

— На Кавказ! В Прибалтику! В Суздаль!

Лена:

— Куда глаза глядят. Куда дорога — туда и мы.

— В начале лета — куда-нибудь к реке, а в конце лета — в лес, по грибы. — Это сказал Федор Семенович.

— Что ж, — подумав, ответила Надежда Ивановна, — поехали!

И только все они так славно сошлись в своих желаниях, только впустили свою мечту на новенькие сиденья новенького «Запорожца», как тряхнуло машину на ровном месте, и очнулись, и побледнели от нежданного ухаба счастливые пассажиры.

— Три тысячи пятьсот? — переспросила Надежда Ивановна и грустным голосом закончила: — Не хватает тысячи.

— Тысячи пятьсот, — подсказала Лена.

— Тысячи, — не вдаваясь в подробности, подтвердил слова жены Федор Семенович.

— Может, у нас есть облигации трехпроцентного займа? Так их можно продать за полную стоимость. — Это из Сашки вылез тот, второй человек, который соседствовал рядом с умным.

— Нет у нас таких облигаций, — ответил Федор Семенович.

Они замолчали, но это было не безнадежное молчание. Они ждали. Ждали, когда вступит один из жизненных законов, по которому из каждого безвыходного положения есть выход.