Современная новелла Китая

У даосов, сказал он, есть учение об инь и ян, о женском и мужском началах в природе, в первой главе говорится о круговороте этих двух начал, о том, что ян и инь взаимопроникают и взаимоотталкиваются.

Начинать игру, продолжал старик, следует не спеша, иначе сорвешься. «При чрезмерной полноте сил — сорвешься, при чрезмерной вялости — унесет течением», — сказано в трактате. Мой недостаток, по мнению старика, заключался в чрезмерной полноте сил. При встрече с сильным противником надо применять гибкую тактику и, маневрируя, добиваться перевеса сил. Гибкость — не слабость, а умение втянуть противника в свою игру, навязать ему свою стратегию. Ты конструируешь комбинацию, прилагая максимум усилий и не форсируя в то же время игры. В даосизме истина-дао заключена в недеянии, то же самое и с фортуной в шахматах, не пытайся повернуть ее силой, иначе не только проиграешь, но вообще не сможешь играть. Фортуна фортуной, а стратегический план ты должен сам разработать, при наличии того и другого, везенья и правильной стратегии, ты хозяин положения на доске. Все это, конечно, мистика, но, поразмыслив, ты найдешь в ней немалую долю истины. Я поблагодарил старика, он открыл мне стратегию шахматного искусства, но в то же время у меня возникли сомнения: как можно при бесконечном множестве шахматных комбинаций быть уверенным в победе? Старик ответил, что секрет — в захвате инициативы. С первого же хода ты либо вовлечен в игру противника, либо ведешь ее сам. Если соперник шахматист высокого класса, то вовлечь его в свою игру трудно, поэтому приходится идти на жертвы, на размен фигур. Вначале ты парируешь атаку, стараясь блокировать его позицию и развернуть собственный атакующий маневр. Тут уж ни в коем случае не следует жертвовать фигурами. Стратегия должна меняться в зависимости от обстоятельств, комбинации вырастать одна из другой, как составные части общего стратегического плана…

Старик сказал, что я умею лишь разыгрывать комбинации, но что стратегические замыслы у меня нечетки. Поэтому, даже рассчитав маневры на много ходов вперед, я, по его словам, не могу захватить инициативу. Еще он сказал, что у меня светлая голова и стремление до всего докопаться. «Мне осталось недолго жить, — заявил напоследок старик, — детей у меня нет, и я хочу передать тебе свое искусство».

Я спросил старика, зачем он занялся таким низким ремеслом. Искусство шахматной игры, со вздохом пояснил он, передавалось у нас из рода в род от далеких предков, которые завещали «шахматы ради шахмат, а не ради заработка на жизнь». Шахматы способствуют развитию самых лучших человеческих качеств, в то время как деньги растлевают человека. Заветы предков помешали старику в молодости овладеть каким-нибудь ремеслом.

— Шахматы и жизнь, так ли различны их принципы? — удивился я.

— Такой же вопрос я задал старику, — сказал Ван Ишэн, — мне хотелось узнать, что он думает о делах Поднебесной. Принципы одинаковы, ситуации различны, пояснил старик. В шахматах — считанное количество фигур и доска — вся как на ладони, в Поднебесной же многое скрыто… А для игры нужны все фигуры.

На мой вопрос, какова судьба трактата по шахматам, Ван Ишэн со слезами на глазах сказал:

— Я всегда носил его с собой, без конца перечитывал. А потом, как ты знаешь, цзаофани схватили меня за сорванную листовку, обыскали и, найдя рукопись, тут же на моих глазах уничтожили как «идеологическую рухлядь». К счастью, она крепко засела у меня в голове, и я плевал на них.

Мы повздыхали над судьбой рукописи.

Наконец поезд остановился, учащихся погрузили на машины и повезли на центральную усадьбу госхоза, откуда распределили по фермам.

— Фанат, пора прощаться, — сказал я, — не забывай друзей, будем время от времени наведываться друг к другу.

Он ответил:

— Само собой.