Ювенилия Дюбуа

— Марк, журнал «Open itself». Скажите: Вы планировали убийство? Как тюремное заключение скажется на вашем творчестве?

— Да, планировал. Выслеживал полгода старика, чтобы грохнуть его просто так. Творчество в шоколаде.

— Марк, «Дневной вестник». Скажите, сожалеете ли вы о содеянном? И как отнеслась об этой новости ваша семья?

— От того, что я сожалею, срока меньше не будет. Семья отнеслась к этом, мягко говоря, отрицательно. По попке я точно получил и в углу скоро буду стоять. Долго.

За два ответа писатель со своими «телохранителями» успели доползти до двери и скрыться. Присутствовать журналистам разрешили, но лишь редким лицам высоко ранга, чьи главреды имели связи. Подсудимого вели по длинному коридору, затем на второй этаж. Последовал очередной коридор. Завернув налево и пройдя метров двадцать, служащие остановились. Дверь распахнулась. Показались спины родственников обвиняемого и потерпевших. Над всеми возвышался судья. По его левую руку находились присяжные. Перед судьей, в двух метрах, стояло два стола. Один стол для преступника, другой же занимала вдова. Писателя проводили до его места, сняли наручники.

— Встать, суд идет.

Все без исключения подняли свои пятые точки со стульев. Судьёй была женщина лет сорока. Черты грубые и бескомпромиссные. В голосе чувствовалась неподдельная власть.

— Слушается дело гражданина Марка Фаста по убийству двух лиц. Обвиняемый, встаньте.

Марк послушно встал.

— Представьтесь.

— Марк Фаст, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения. Проживаю в пригороде Далвич по адресу тридцать седьмое шоссе, дом девятнадцать.

— Вы обвиняетесь в двух убийствах. Вы признаетесь в содеянном?

— Признаюсь…

Суд ещё долго мусолил бумажки и свидетелей на предмет выяснения всех вытекающих деталей. Марку только и оставалось утвердительно кивать, ожидая приговора, который, как и предполагал детектив Хоббс, ограничился десяти годами без возможности выйти досрочно. Но это было вовсе неважно, Марку просто хотелось как следует выспаться.

24

У входа уже стоял главный надзиратель. Завидев приезд нового заключенного, он сделал последний тяг и пошел навстречу к конвою.

— Добро пожаловать в центральную лондонскую тюрьму, сэр. Сейчас мы пройдем стандартные процедуры. Надеюсь, с вами не возникнет проблем.

— Здравствуйте. Думаю, что не возникнет.

— Тогда прошу проследовать за мной.

Первым делом у писателя взяли отпечатки пальцев. Марк видел с десяток фильмов, где так делают, но что бы самому, никогда. Затем он заполнил бумаги. Пришло время «жесткого» душа, его заставили раздеться и помыли из шланга. В дело пошел обеззараживающий порошок. Затем ему выдали оранжевую форму. И вот через минуту перед ними предстал новоиспеченный заключённый.

— Мы забыли его подстричь. — Выпалил один из стражей

— Ну, так займись этим, чего стоишь?

Юноша взял машинку и попросил писателя сесть на стул в дальнем углу комнаты. Зазвучало жужжание машинки, она начала безжалостно сбривать в ноль локоны заключенного. Через пять минут все было кончено. После всех этих процедур главный охранник рассказал о правилах данного заведения. Было вроде все ясно: питание три раза в день, прогулки по часу. Иногда будут вывозить в разные районы для общественных работ или же работа в самой тюрьме. Все просто, ничего интересного. Дойдя до клетки на втором ярусе питомника, охранник распахнул одну из камер и взглядом пригласил Марка зайти. Писатель послушно зашел в маленькую комнатку, в которой нашлось две койки, туалет, умывальник и маленькое окошко в самом конце комнаты. Выглядело скверновато, особенно бетонные стены. Решетка за спиной Марка задвинулась. Мужчина угрюмо прошел до койки на первом ярусе, улегся. «Срок длиною в бесконечность». Зато на фоне всех минусов блистал один большой плюс. Это время подумать. Подумать обо всем. Изменить что-то в своей жизни. Изменить мировоззрение. Жизнь одна, так почему бы просто не наслаждаться ею, а мы устраиваем себе сплошные черные полосы, причем устраиваем их самовнушением и саморазрушением. Нужно изменить эту ужасную черту. Мы нервничаем по пустякам, из-за чего в будущем будем страдать головной болью. Мы влюбляемся, чтобы в будущем получить боль от измены. Мы напиваемся и садимся за руль, чтобы когда-нибудь разбиться насмерть или остаться калекой на всю жизнь. Все дело в метаморфозе жизни. Человек по своей сущности — болван. Многие пытаются найти смысл жизни, но смысл жизни в том, что его просто нет. Люди рождаются, учатся, работают, трахаются, умирают. Ни одному человеку не удастся обойти систему, все через это пройдут. С годами люди черствеют, ведь именно с опытом приходит понимание никчёмности. Не стоит верить людям, которые утверждают, что нашли свой смысл жизни. Это иллюзия, которой они успокаивают и дурят сами себя. Нам, смертным, остается только баловать себя мимолетными радостями. Такими, как вкусная еда, алкоголь, секс, спорт, адреналин, сон, достижения. Список можно было продолжить, но и этого достаточно, чтобы уловить суть. И попав в тюрьму, что изменилось? Изменился только один пункт, но очень важный. Это свобода.

Рассуждения Марка прервал чей-то голос, который разрушил цепь умозаключений:

— Эй, привет. Я Скотт. — Рука сверху ждала рукопожатия в знак знакомства.

Писатель и не заметил своего сокамерника, скомканного на втором ярусе.

— Ага, привет. Марк. — Мужчина неохотно пожал вялую ручонку.

— За что тебя посадили?

— За случайность. — Писатель явно не хотел разговаривать, но отвергать сокамерника тоже было нельзя. Всё-таки какой-никакой, а товарищ, с которым можно поговорить и узнать много чего нового.

— За какую такую случайность? Грохнул кого-то?

— Можно и так сказать.

— А я сел за ограбление. Продавщица тупая сука запомнила лицо. Ну, ничего, через две недели выпускают.

— А ты сколько тут?

— Почти два года. УДО за пай-мальчика.

— Понятно.

— А ты чем занимаешься ковбой? Ну, работал кем?

— Писакой.

— А, ты типа…

— Слушай, Скотт, я очень устал и хочу вздремнуть. Будь добр, прекрати молоть языком и дай мне поспать. — Голос звучал немного раздраженно.

— Да без проблем, чего сразу это…

В камере воцарилась тишина. Только гам голосов не смолкал из других дыр. Иногда слышалось постукивание какими-то предметами и бесконечные споры. Равновесие между рациональностью и безумством пошатнулось. Через минут десять Марк все же провалился в сон, в котором видел лучезарное солнце, зеленую траву и море. У моря, спиной к Марку, стояла девушка. Волосы и фигура были сильно похожи на Мэри. Писатель медленно подошел к ней и развернул, ухватившись за ее руку. Но вместо лица Мэри мужчина увидел Лею. Следующее действие перенесло мужчину на обрыв скалы, с которого Мэри прыгнула в бушующее море. Марк в ужасе прыгнул за ней.

Тут перед глазами встает молодой парень худощавого строения. Волосы черные, густые. Глаза выражают крайнюю озабоченность, руки держат писателя за плечи. Пропал обрыв и падающая Мэри. Вот она, реальность. Марк соображает, что перед ним Скотт, сокамерник.

— Что… что случилось?

— Ты сильно кричал, братан, а потом тебя бросило в конвульсии. Я думал, что с тобой, что-то неладное. — Глаза немного успокоились, но голос звучал все еще возбужденно.

— Это всего лишь сон, да и только. Все хорошо…

— Уверен?

— Абсолютно. Долго я проспал? — Марк потирал ладонью лоб и глаза. Чувство разбитости не покидало его еще с зала суда.

— Чуть больше часа. Уже не ложись. Сейчас будут созывать на ужин.

Скотт не соврал. Через полминуты послышался голос, который звал заключенных ужинать. Камеры открылись и все желающие (а в тюрьме, как известно, не было людей, которые отказались бы от еды) отправились в столовую. Она находилась в соседнем корпусе и представляла из себя большую площадь со столами, как в школе. Поднос с разделительными секторами, куда должны были наваливать еду, можно было взять с краю от прилавка. Очередь выстраивалась немалая. Марк взял свой поднос и встал за Скоттом. Ужин состоял из каши с куском котлеты, двумя кусками хлеба и чай. Сев за свободный столик с края, писатель принялся жадно поедать. Еда оказалась вполне сносной, даже немного вкусной. На Марка были сосредоточены некоторые взгляды, но никто не задирал его и не угрожал. По сути, всем было плевать, у каждого хватало своих проблем. После ужина заключенные разбрелись по камерам. Надзорный прошелся с проверкой. Марк отдыхал на нижним ярусе, Скотт на верхнем. Оба лежали в одной мечтательной позе: одна рука закинута за голову, взгляд устремлен вверх, а нога закинута на вторую.

— Скотт, послушай, а тяжело находиться взаперти долгое время?

— Поначалу да. Хочется забраться на стену и выть. Но со временем привыкаешь. К тому же, тут есть, чем заняться. Есть баскетбольные кольца и качалка. Если ты слаб в спорте, то можешь взять книжку. Когда тебя берут на общественные работы, то можно насладиться свободой, хоть это слово в данном случае мало подходит. Но все же, такая вот «свобода» куда лучше, чем каждый день видеть эти проклятые стены.

— У тебя первая ходка?

— Нет. До этого полгода отсидел за неудачную мелкую кражу. Так что я не новичок в этой жопе. А ты, я так предполагаю, первый раз?

— Да, но знаешь, я и до этого случая не чувствовал свободы. Я был заперт в клетке под названием депрессия. У нее были строгие правила, она не давала мне вздохнуть полной грудью. Ее влияние убивало меня. И вот из одной клетке я перебрался в другую. Замечательно. Иногда я не вижу ни одной причины, по которой нужно вообще жить.

— Хватит заливать. А как же девочки? Разве их упругие попки и сладкие стоны не дают повода жить и радоваться? — Скотт улыбнулся. От мысли о девушке у него чуть ли голова не закружилась.

— Хм, девочки… Была у меня одна, Мэри. Любил ее, вместе жили. Затем какой-то мерзавец отнял ее.

— Увел что ли?

— Убил…

— Сочувствую типа твоей утрате. А после нее у тебя были девушки?

— Да, были. В одну даже почти влюбился, хотя это был крик отчаяния. В то время я был в состоянии одиночества и пытался зацепиться хоть за кого-нибудь. Почувствовать тепло там. Но она меня отвергла. После этого чисто физиология пошла с разными, ничего интересного.

— Понятно. А я не привязывался никогда. Мне много девушек нравится, но спят со мной только пьяные потаскухи, которых я цепляю в баре.

— Тоже неплохо. А семья у тебя есть?

— Да, есть. Живут в Калифорнии. Думают, что я учусь тут в колледже. Ха!

— А я своих стариков сильно огорчил. Возможно, они даже отказались от меня. А я ведь не хотел убивать. Гребанная случайность.

— Да, бог-то не очень любит таких засранцев.

— Бога может и нет…

— Это только твое мнение. И даже если ты прав, не стоит оскорблять чувства других. Тех, кто свято верит в него и чтит. У кого кроме этой веры ничего больше не осталось. Понимаешь, бывают случаи, когда кроме дядьки с бородой больше не на кого положиться. — Скотт изрядно возбудился. Его тон звучал немного обиженно и оскорблённо. Марк понимал, что сокамерник прав.

— Соглашусь. Каждому свое.