Жизнь и приключения Лонг Алека

20

Многое стало ясным Алеку после первого свидания с полицейским следователем. Арестованного привели в дом тюремной администрации и оставили одного в комнате. Все ее убранство составлял стол и два стула. У дверей встал солдат. Через несколько минут явился молодой чиновник с тонкой папкой в руках. Он уселся за стол, полистал дело и поднял на Алека темные глаза.

— Вот что, Лонг. Я думаю, в ваших интересах не запираться, а сразу сознаться во всем, — сказал следователь. — Суд учтет ваше чистосердечное признание.

— Мне нечего скрывать, сэр. Я ни в чем не виноват.

— Тем лучше, Лонг. Тогда начнем. Итак… — следователь взглянул в папку, — в прошлый четверг вы выступали в Виктория-холл?

— Да, сэр.

— И призывали рабочих совершать террористические акты и диверсии, если их требования не будут удовлетворены. Так?

— Нет, сэр. Я не говорил ничего похожего.

— О чем же вы говорили?

— Рассказывал о революции в России. Это могут подтвердить все присутствовавшие в зале. Легко проверить.

— К сожалению, присутствовавшие показывают совсем другое. — Следователь опять заглянул в папку. — У меня показания десяти человек. Они слушали вас в четверг, и все показывают одно и то же. Цитирую: «Лонг призывал к террористическим актам и диверсиям…»

— Это ложь! Могу ли я ознакомиться с показаниями?

— Вы все услышите на суде. Но, если хотите…

Следователь протянул Алеку открытую папку. Алек с ужасом и негодованием принялся листать дело. Чиновник не солгал. Десять листов допросов, подписанных разными лицами, подтверждали его слова. Неизвестные смиты, калаганы, фишеры, уотсоны показывали, что Лонг Алек призывал к террору, диверсиям, свержению рабочего правительства.

У Алека на лбу выступил холодный пот. Он прекрасно понимал всю серьезность обвинений. Невероятно! Вот наконец мелькнула знакомая фамилия. Лесли Эмерсон. Ну, этот-то должен показать правду. Алек углубился в протокол, но с первых же слов ему стало ясно, что его надежды напрасны. Эмерсон показывал то же. Алек подвинул папку к следователю.

— Ну что, Лонг? Убедились? Ваше дело проиграно, поэтому я еще раз советую вам признаться и не затягивать следствие.

— Все, что я читал, сэр, самая гнусная фальшивка. Подписи поддельные, и меня на такой крючок не поймаете.

Следователь нахмурился:

— Напрасно, Лонг. Я совсем не хочу вас ловить на чем-нибудь. В этом нет никакой необходимости. Я же сказал, что всех свидетелей вы увидите на суде, услышите их показания.

Алек молчал. Он был подавлен сгустившимися над ним тучами лжи. Опять вспомнился четверг, его выступление в Виктория-холл… И лица, лица… Атмосфера отчуждения и безразличия… Ощеренный в улыбке рот седого… Люди, ожидавшие чего-то, что сейчас должно произойти, и их головы, повернутые к двери… Молчание в зале, когда ему на руки надевали наручники… Нет, он не верит, что все было подстроено заранее. Но как удалось получить подписи? Фальшивка!

Следователь что-то записывал.

— Продолжим, Лонг. Значит, вы утверждаете, что ничего подобного не говорили?

— Да, сэр. И буду настаивать на этом, сколько бы мне ни пришлось просидеть в тюрьме.

— Ну, хорошо. За что вы отбывали наказание несколько лет назад?

— Вы должны знать, сэр. За выступление в воскресенье без разрешения полиции.

Дальше допрос стал формально скучным. Следователь совсем потерял интерес к Алеку и задавал вопросы, мало относящиеся к делу.

Часа через полтора чиновник составил протокол, дал подписать его Алеку, позвонил. В комнате появился солдат.

— Уведите арестованного, Джим, — приказал следователь. — Очень неумно ведете себя, Лонг. Ну, мы еще увидимся. Подумайте обо всем. Может быть, здравый смысл окажется сильнее вашего упрямства.

Когда Алек остался один в камере, он стал вспоминать подробности своего выступления в Виктория-холл, вопросы следователя, показания свидетелей… Понемногу картина начала проясняться. С чего же началось?

С «дружеской» встречи с судьей Бартоном. Брошенная им угроза… Затем? Приглашение выступить в Виктория-холл. Пришел неизвестный ему человек и просил приехать. Ну, в этом нет ничего особенного, так бывало часто. Не сообщили в социалистическую партию? И так бывало. Но вот почему ему не показалась подозрительной такая немногочисленная аудитория? Стоило из-за нескольких человек нанимать дорогое помещение? Кто нес расходы по найму? А потом поведение и реакция слушателей… Это должно было насторожить Алека. Он вел себя легкомысленно. А что оставалось делать? Отказаться? Нет, так он не мог поступить. Теперь, сопоставляя все факты, он пришел к выводу, что вся эта история затеяна не рабочими. Какие страшные обвинения возводят на него! Хотят покончить с ним одним ударом. Да, к сожалению, это не пустяковое дело о митинге без разрешения с приговором в один месяц тюремного заключения… Здесь пахнет каторжными работами на долгие годы, если ему не удастся доказать свою невиновность. Теперь надо было доказать на суде, что это была провокация. Конечно, ему будет очень трудно, но за ним стоит социалистическая партия. В общем, надо быть готовым к худшему, как всегда говорила Айна. Опять она остается одна, и теперь надолго. Какую жизнь он создал ей! Что она видела за то время, что они вместе? Да можно сказать, ничего. Страх за Алека, работа, вечное беспокойство. Но они были счастливы? Были. По-настоящему.

Ведь не приговорят же его к смертной казни? Нет. А тогда любой приговор — еще не конец жизни. Многое может случиться. Человек жив — значит, способен бороться. И он будет бороться. Нет, они должны запомнить его выступление в суде. Он сорвет с них маски. И с лица вежливого Бартона тоже…

Так успокаивал себя Алек, а от сознания, что у него есть Айна, становилось легче.

Следователь приходил еще несколько раз. Мягким, вкрадчивым голосом он уговаривал Алека признаться в несуществующих преступлениях. Однажды на допросе Алек встретился с Лесли Эмерсоном. Следователь устроил им очную ставку.

— Вы знаете этого человека, Лонг? — спросил он, когда конвоир вышел и они остались втроем в комнате.

— Да, сэр. Я видел его два раза.

— При каких обстоятельствах?

— Это он пригласил меня выступить в Виктория-холл. А второй раз я видел его в зале во время выступления.

— Вы что-нибудь имеете против него?

— Ничего, сэр.

— А вы, Эмерсон?

— Ничего.

— Скажите, Эмерсон, вы подтверждаете свои показания?.. — Следователь перелистал папку. — Вы показали, что Лонг в своей речи призывал к террористическим актам и диверсиям. Так?

— Да, сэр.

— Тебе не стыдно, парень?! — взорвался Алек. — Ведь не было такого.

— Спокойнее, Лонг. Продолжайте, Эмерсон.

Лесли, не глядя на Алека, начал быстро бубнить заученные слова о диверсиях и терроре.

— Вы подтверждаете, Лонг?

— Отрицаю все начисто. Это ложь.

— Вы, Эмерсон?

— Подтверждаю.

Следователь писал протокол. Лесли ерзал на стуле, курил одну сигарету за другой и старался не смотреть на Алека. Они сидели в противоположных углах. Но в какой-то момент глаза их все же встретились. Алек, усмехаясь, спросил:

— Сколько тебе заплатили за показания, Эмерсон? Я не думал, что ты такая грязная гадина…

Следователь оторвался от бумаг:

— Сейчас же прекратите, Лонг, не то придется посадить вас в карцер.

— Я не могу видеть эту подлую, лживую рожу, сэр.

Следователь укоризненно покачал головой:

— Преступники никогда не могут видеть честных людей. Подпишите.

Алек подписал протокол допроса. Подписал свои показания и Лесли.

— Можете идти, Эмерсон. Благодарю вас.

Лесли скрылся за дверью.

— Вот видите, Лонг, что говорят люди…

— Я уже все понял, сэр.

— Мы еще устроим несколько очных ставок с теми, кто вас слушал. Вас припрут к стенке, и вы должны будете признать свою вину.

— Не трудитесь, сэр. Все равно я не соглашусь с ними.

Больше очных ставок не устраивали. Несмотря на неоднократные ходатайства Алека, свидания ни с Айной, ни с кем-либо из товарищей ему не дали. Назначили день суда. Алек потребовал, чтобы накануне принесли его одежду, разрешили побриться. Он знал, что на суде будут все его товарищи, Айна, родственники. За день до суда в камеру принесли его серый костюм, ботинки, белую рубашку и галстук-бабочку. Все вещи еще не потеряли домашнего запаха. Алек вздохнул. Вечером вместе с надзирателем пришел тюремный парикмахер. В руках он держал табуретку и плетеную корзиночку с инструментами.

— Садись. На бал собираешься? — пошутил парикмахер. Он был в арестантской полосатой одежде, сам худой и небритый, наверное, находился в «Бога Род» уже не один год.

— Садись, садись. Я тебе сделаю самую модную прическу, — повторил он. — Судья посмотрит на тебя, такого шикарного, и даст маленький срок.

Он ловко принялся орудовать ножницами. Светлые волосы Алека летели во все стороны. Потом он побрил его мелкой машинкой, — в тюрьме бритвы не разрешались. Надзиратель угрюмо наблюдал за парикмахером.

— Готов, — сказал парикмахер, стряхивая грязноватую простыню. — Выглядишь как лорд. Дай сигаретку.

Алек поблагодарил его, но сигареты кончились, и он, порывшись в кармане, протянул арестанту двадцать центов:

— Купишь в тюремной лавочке.

— Пошли, пошли, — заворчал надзиратель. — Завтра будь готов к десяти часам. Пошли.

Загремели ключи, и все затихло. Алек остался наедине со своими мыслями. Последняя ночь перед судом… Завтра… За те три недели, что он провел в тюрьме, он постоянно думал об этом дне. Готовил защиту. Но чем яснее становилась для него сложившаяся обстановка, тем меньше оставалось надежд на благополучный исход дела.

Свидетели подкуплены, их много. У всех одинаковые показания. Комедия разыграна, как в хорошем театре. Они выучили свои роли наизусть. Что может он противопоставить им? Только отрицание всего, в чем его будут обвинять, а это малоубедительно. Видимо, все присутствовавшие в Виктория-холл были специально наняты теми, кто хотел во что бы то ни стало убрать Алека. Кто может выступить в его защиту? Никто. Значит, надеяться не на что. Ну что же. Завтра кончится мучительная неизвестность. Лучше открыто смотреть опасности в глаза, чем чувствовать ее нависшей над тобой. Он встретится с «правосудием». От этой встречи зависит его будущее.

«Можешь не надеяться, — сказал ему арестант, с которым он недавно попал на прогулку. — Если они задумали погубить кого-то, то будь спокоен, погубят. Вот я, например, совершенно невиновен, а получил три года…» — И он принялся подробно рассказывать историю о том, как его несправедливо обвинили в мошенничестве. Заметив, что они разговаривают, надзиратель лишил их прогулки…

Алеку вспомнилось, как они с Лободой возили литературу из Англии, как сидел в рижской тюрьме, допросы Лещинского. Там было все проще, примитивнее. Сознавайся! Не хочешь? В морду, в морду? Ну, как теперь? Молчишь? Снова избиение… Обрывки воспоминаний… Пруд с лебедями в центре Риги, Генуя, негр Джакоб, объяснение с Айной, Артем, кидающий грунт в тачку… И снова мысли возвращаются к завтрашнему дню.