В постели со Снежной Королевой

— Господи, какая ты красивая! — серьезно произнес он. — Девушка в голубом… Как героиня Греты Гарбо.

— А ты — мужчина в черном! — отшутилась она, когда тот тоже скинул с себя куртку. — Из серии «Мачо не плачут»…

В самом деле, на Селетине был черный свитер, черные джинсы — роковой красавец, да и только… «Действительно ли он красив или я так влюбилась, что не вижу в нем никаких недостатков?..»

— А свечи у тебя есть? — спросила она.

— Сейчас…

Роман притащил целый ящик обычных парафиновых свечей, и они расставили их везде — на столе, на подоконнике, на полках, даже на полу.

— Свет!

— Да, сейчас выключу…

Мерцали огни, бежали тени по потолку, искрилось шампанское в хрустальных бокалах — все это было настолько красиво, что у Алены невольно сжалось сердце. Происходящее напоминало сон.

— Ну что, проводим старый год?

— Давай… — Их бокалы тоненько дзынькнули друг о друга.

Потом Селетин щелкнул кнопкой проигрывателя.

— Потанцуем?

Алена положила руки ему на плечи, щекой невольно прикоснулась к его груди. Мелодия — медленная, тягучая, незнакомая, нездешняя, печальная, лениво-страстная — тут же подхватила ее…

— Кто поет?

— Цезария Эвора. Не нравится?

— Нет, нравится… — пробормотала Алена, чувствуя, как неспокойно бьется его сердце.

— Жалко, у меня нет рояля.

— Ты бы заставил меня играть? — усмехнулась она.

— Обязательно, — убежденно произнес Роман, обнимая ее.

Потом, натанцевавшись, они еще выпили шампанского, дружно решив, что телевизор включать не будут.

— Только в двенадцать, чтобы послушать, как бьют куранты…

— Да, только в двенадцать!

Их мнения совпадали — по крайней мере, в мелочах. Они придумывали эту ночь — вдвоем, вместе. Они никуда не торопились — и это волновало даже больше, чем если бы они сразу бросились друг другу в объятия. «Можно вообразить, что мы замужняя пара, что мы знаем друг друга тысячу лет — и вот решили сбежать от всех, чтобы быть только вдвоем, чтобы выпить эту ночь по капельке, чтобы насладиться каждым мгновением…» — подумала Алена. И… не стала отгонять эту приятную мысль.

В двенадцать они действительно включили телевизор, сосредоточенно прослушали бой курантов, словно ничего важнее этого сейчас не было.

— Вот и год прошел… — с удивлением сказала Алена.

— Слишком быстро?

— Нет, наоборот — слишком медленно. Он тянулся и тянулся — целую вечность!

— Да, бывает. Время — странная штука. Взять, например, животных… Ты знаешь, что у каждого существа — разное время, разные ритмы жизни. Однодневный мотылек проводит свою жизнь так же интенсивно, как черепаха свои триста лет.

— Интересно… — пробормотала Алена. — Наверное, так и есть. Я об этом даже не думала…

— Для меня этот год тоже тянулся долго. Слишком долго… — признался Селетин, — и как-то совсем невесело.

— Ну его, этот год! — сердито сказала Алена. — Прошел и прошел! Не было в нем никакого смысла…

— Нет, был, — вдруг улыбнулся Роман. — Последние его два дня я могу назвать удачными.

— Ты шутишь!

— Ни капельки. — Он протянул руку, осторожно прикоснулся пальцами к ее лицу. — Ты красивая. Ты необыкновенная.

— Ты меня совсем не знаешь! — недоверчиво вздохнула она.

— Нет, знаю. — Он притянул ее к себе и поцеловал.

Потом они снова танцевали и теперь уже целовались непрерывно. Алену не покидало чувство, что она крутится на какой-то волшебной карусели. У нее кружилась голова и замирало сердце. «Это сказка… Каким-то образом я попала в сказку, в которой сбываются все мои мечты!»

Когда Селетин целовал ее, то закрывал глаза, а Алена, наоборот, смотрела на него. У него были морщинки возле глаз, она разглядела маленький белый шрам на переносице. Едва слышный запах его одеколона — терпкий, горьковато-сладкий — был таким приятным. Вкусным…

…Винтовая лестница показалась бесконечной, словно вела в небо, а не на второй этаж.

В спальне было холодно, простыни на широкой кровати дохнули льдом — в первое мгновение Алене даже показалось, что она упала в снег, но потом это ощущение быстро пропало. Она была в кольце Его рук, которые защищали ее ото всего, которые были оградой от внешнего мира.

— Это сон? Скажи честно — мне это все снится? — серьезно спросила она.

— Может быть… — шепотом ответил он. — Только я не знаю, чей это сон — твой или мой?..

Неслышная музыка несла их на своих волнах — можно было различить все нюансы звука, все динамические оттенки. Снежная ночь за окном была нотным листом, ветви деревьев — нотами.

Мелодия начиналась с невесомого, едва слышного пианиссимо их дыхания.

Все, что было раньше — тревога, беспокойство, сомнения, — постепенно отступало, таяло, растворялось в мягких сумерках. И не было больше ничего — ни прошлого, ни настоящего, ни других людей. Были только он и она, и любовь, соединяющая их.

Невозможно было уже расцепить руки, оторваться друг от друга, и пиано неумолимо переходило в форте. Прозрачная полифония прикосновений. Минор, превращающийся в мажор. И наконец — крещендо. Потом это крещендо — долгое, яркое, от которого выступили слезы на глазах, — постепенно стало затихать, переходя в диминуэндо, полное обморочного покоя.

…Она открыла глаза утром — вся комната была залита ярким белым светом. Обернулась — и увидела Романа рядом.

— О господи… — только и смогла она произнести, снова упав на подушки.

— Что, головушка болит? — пробормотал он сочувственно. Немедленно сгреб, прижал ее к себе, звучно поцеловал в висок. Потом добавил смиренно-философским тоном: — Кажется, мы немного перебрали вчера.

— Нет, голова в порядке… Я о другом.

— Там мы тоже немного перебрали. Хотя нет, можно еще продолжить… — задумчиво заметил он.

Его губы были сухи и горячи.

— Рома! — засмеялась она. — Ты…

Она привстала на локте, посмотрела ему в лицо, обнаружила довольно заметную щетину на его щеках — и почему-то эта щетина чуть ли не до слез умилила ее.

— Что? — спросил он.

— Ты такой… — Слов у нее не было, она зажмурилась и затрясла головой. «Я ведь не просто его люблю, я его обожаю!» — сделала она неожиданное открытие.

— А ты?.. — немедленно отозвался он. — Ты тоже очень такая… Я, пожалуй, тебя съем. Прямо сейчас. Да, вот возьму и съем.

Он сел, откинул одеяло.

— Сначала отрежу вот эту часть, потом эту… — Краем ладони он провел по ее телу. — Нет, начну все-таки с этого кусочка!..

Он щекотал, тормошил ее, слегка покусывал — Алена хохотала и отбивалась:

— Перестань, щекотно!..

Солнце дробилось в оконных стеклах, и до самого горизонта тянулось синее-синее небо.