Княжна

Она расписалась; от странного эмоции, в которую все чувства только смешались, горели щёки. Ноги ощущались ватой, поролоном, когда девушка попятилась на место своё, и будто из-подо льда донёсся указ работницы ЗАГСа:

— Теперь жених.

На секунду Ане пусто стало одной возле арки обручальной стоять, отчего руки крепко сжали стебли белых — точнее, цвета «холодного айвори» — пионов. Она на себе поймала поздравляющий взгляд Космоса, но отвернулась быстро, боясь, что за секунды, её отделившие до получения статуса «жены» Витиной, сглазить себя успеет. Хотя и не верила никогда в глупости такие…

Пчёла взял ручку, поставил размашистую роспись. В документе стояла сноска, согласно которой невеста присваивала себе фамилию жениха, и от взгляда на простое предложение в диафрагме стало тесно, но по приятному больно. И только сильнее почувствовалось давление, когда он ручку вернул на стол, когда Ольгу, свидетельницей ставшую, на роспись пустил.

И снова рука Вити нашла ладонь Ани. Та чуть вспотела от волнения, что Пчёлкина и веселило, и умиляло одновременно; он сам Незабудку понимал. Слишком хорошо понимал…

Невеста, будто мысли его прочитав, выдохнула в тряске через нос, и улыбнулась так, что в уголках глаз собрались морщинки.

Желание поцеловать Аню стало перерастать в потребность, шедшую в разрез с указами и разрешениями работницы ЗАГСа.

«Космосила, блин, давай кольца сюда. Быстрее!..»

Холмогоров с хлопком опустил ладонь, в которой ручку зажал, и засмеялся сам со своей неказистости. Тётя Катя под веселые перешептывания людей с конторы ему негромко кинула замечание, Коса «дурнем» назвав, и Аня, у которой сердце разорваться грозилось от волнения, никак не отступавшего, с мамой была полностью согласна.

А работница ЗАГСа вдруг припустила очки с переносицы и, кажется, от всего сердца сказала:

— Властью, данной мне законом, я объявляю вас мужем и женой. Можете скрепить свой союз обручальными кольцами и крепким поцелуем.

Космос с лицом волшебника передал коробочку с кольцами ровно под окончание фразы женщины. Пчёлкин принял её — ни то руки от переживаний ослабли, не в состоянии удержать и пятисот грамм, ни то в дне у коробки был тайник с тяжеленной чугунной деталью.

Витя взял двумя пальцами тонкое кольцо из платины. Три бриллиантика, своими мелкими, идеально высеченными гранями поймали свет морозных солнечных лучей и отразились в слезинках, какие сделали мокрыми Анины глаза, но не щёки.

Она протянула к мужчине ладонь, расставляя шире пальцы, и кольцо легко скользнуло на место, которое занимало добрые полтора месяца до самого дня свадьбы.

А когда пришла её очередь кольцо надевать, то руки у Ани дрожали, как у пьяной.

«Хотя», — успела она подумать, прежде чем окончательно обручальное на палец, где раньше восседал излюбленный Витин золотой перстень, надела, — «так ведь и есть…»

«Да, пьяная. Всё пьянит. То, как замерли все гости, как наизготове «горько» прокричать. Касания его пьянят. Запах пионов. Мысли, чёрт возьми, дурят голову»

Страх кольцо уронить оказался напрасным. Оно на палец Витин, как влитое подошло.

Аня взгляд подняла, не до конца ещё осознав, что все формальности соблюдены оказались, и улыбнулась Пчёлкину — уже не жениху, уже мужу своему.

Муж, надо же… Сказал бы кто ей такое года два назад — не поверила бы. Того гляди бы, краской залилась, а теперь… сама жена.

Сама Пчёлкина.

— Жених, — негромко позвала работница, будто подсказывая, чем тишину прервать. — Можете поцеловать невесту.

«Уж он-то точно поцелует!..» — почти просмеялся Холмогоров, забирая коробочку, в которой кольца под алтарь вынес, но на деле внутреннюю сторону щеки закусил и посмотрел, как и присутствующие в зале, на молодых, что друг к другу лицом стояли, во взгляде напротив читая мысли — одновременно и друг другу принадлежащие, и свои собственные.

Глаза в глаза. Рука в руке. Анна чуть подбородок приподняла, чтоб лбом коснуться наклоненной к ней мужской головы, и носы их тогда потёрлись друг о друга — жест, наполненный лаской, от которой пощипывает в носу.

Тяжелый вздох, полный удивительного волнения, сорвался с губ Вити вместе с простым, но самым искренним признанием:

— Люблю тебя, Пчёлкина.

Под громкие возгласы безудержной радости приглашенных, под удачное крикнутое кем-то «Горько!», Аня, обнятая знакомыми руками за талию, прижала ладонь к груди Вити, сошлась с супругом своим в поцелуе.

Первом их брачном поцелуе.

С момента обмена кольцами прошли какие-то минуты. Гости или развели сырость, делясь друг с другом мокрыми платками, или весело кричали, хлопали в ладоши. Молодые спускались с большой лестницы под аплодисменты, под поздравления, из общего потока которых было не выделить определенных добрых слов. Сердце увеличилось в размерах, вытесняя остальные все органы, и сокращениями своими ощущалось во всём теле — в пятках, солнечном сплетении, груди, горле, висках…

Аня сжала букет, безымянным пальцем правой руки ощущая платиновую полоску, ставшую привычной.

Она мельком подумала, что точно бы с лестницы упала, что каблуки бы подвернула, если б не держалась за локоть мужчины, которому обещала опорой до конца дней оставаться, который ей тем же самым поклялся.

Слов было мало, но если они и находились, то Пчёла произнести их не мог — у него в непривычной для самого себя мнительности голос упал до шепота, а во всеобщем гуле поздравлений Анна бы слов Витиных не услышала явно. Потому он заместо фраз использовал касания; всё гладил, гладил её по руке, постоянно губами скользил к щеке и улыбался прямо по коже бывшей Князевой, когда она негромко со щекотных ласк его смеялась.

Жена же в долгу не оставалась. Когда Космосу кто-то из «пешек» бригады передал Анин полушубок, когда Холмогоров на невесту надел беленькую норочку и сам выскользнул за двери ЗАГСа, где уже приглашенные гости шумели, поторапливая, Аня снова приподнялась на носочки и оставила поцелуй на губах Витиных.

На тех уже чувствовался отчётливо вкус помады Пчёлкиной, что девушку веселило, умиляло, всё сразу. Знакомые руки не менее известным движением упали на талию, сжимая крепко, так, что мыслей в страхе упасть, оступиться, не могло и быть.

Витя глаза прикрыл, — Ане показалось, что ресницы её по векам пощекотали, вот как жених был близко — и на выдохе в поцелуй проговорил:

— Моя.

— Давно уже, — так же близко ответила ему бывшая Князева. За дверью особенно громко раздался голос мамы, бухтящий что-то из серии: «Ну, где они там застряли?».

Тон Валеры Филатова ей что-то ответил, но Аня за почти беззвучным шепотом Вити не услышала конкретных слов Томкиного мужа.

Только своего супруга услышала:

— Теперь — точно моя. По документам, по закону.

Девушка могла бы отшутиться, что Пчёлу особо не волновал никогда закон, но по итогу только поправила белый полушубок, какой ей Тома с Олей специально к платью взяли, несмотря на все протесты подруги.

Ещё один поцелуй в уголок губ напомнил глоток шампанского, от которого мысли взвихрились пузырьками.

Их ждали толпа гостей — приглашенная братва, родня, друзья — и поездка в ресторан, в котором, вероятно, официанты последними штрихами приводили зал в полное убранство, достойное вложенных в торжество денег. Только вот Пчёлкин ухитрился губы девушки перехватить, удержать своими поцелуями и подумал на секунду, что ему не особо сдался тот банкет. Поесть у себя могут, приготовленным на вчерашний ужин мясом и поджаренным картофелем.

А сразу после — друг другу отдаться с жаром, любовью и страстью такой, от которой бы могли сгореть, если б за все те три года ни разу друг к другу не прикоснулись.

— Может, домой? — спросил Витя, шутя, конечно, но стоило бы супруге новоявленной согласиться, и он бы с бывшей Князевой действительно сбежал домой.

Аня рассмеялась ему в поцелуй; по спине прошлась мелкими бусинками испарина. Списывать её на теплую, даже жаркую шубку девушка не стала.

— Не можем, — качнула головой с терпением, каким не обладал ни один мудрец, ни один учитель, объясняющий ученику своему элементарные вещи. Витя, правда, и сам это понимал.

Выдохнул в напускной печали, напоследок зубами прикусывая губу Анны, съедая и портя ровный слой помады, и вдруг в веселье, какое легкостью гелия забралось под рёбра, сказал:

— И то верно. Тогда держись, женушка!..

И раньше, чем Пчёлкина успела в секундном испуге понять Витино желание, он без труда подхватил девушку под лопатками и коленями, беря на руки. Тяжести не ощутил. Разве что Аня громким ахом вобрала в себя воздух и по груди забила кулачком:

— Пчёлкин, дурень! Поставь меня сейчас же!..

— Кос, открой! — проговорил Витя, приближаясь к дверям со вставками мутного бело-голубого витража. Холмогоров заметил, только когда Пчёла коленом принялся створку толкать, и тогда весело что-то прокричал, кого-то подозвал, вторую дверь придержать указывая.

И тогда Аню ослепил луч декабрьского солнца — такого яркого, что, когда закрывала глаза, видела под веками красноту, а не мрак.

Толпа, облепившая со всех сторон вход в ЗАГС, спустя секунды ещё и слуха лишила, взревев так, что, вероятно, любая другая пара, сочетающаяся в тот день браком на другом конце Москвы, могла услышать. Услышать и за них с Витей порадоваться.

Она в смирении положила голову на грудь Пчёлкина, выдохнула неспешно, прикрывая глаза, когда та под ухом у Ани заходила. Сердце — её, или мужа?.. так и не поняла — отдавало частным, ровным «тук-тук-тук». Как молоточком неврологическим.

— Поз-драв-ля-ем! — вскрикнула Оля Белова, каждый слог отделяя хлопком ладоней в кружевных, не особо тёплых, но ужасно красивых перчатках, и за нею подхватили остальные. Басом, хлопая, топая, крича, снимая на видео и фотокамеры, люди на них смотрели во все глаза, что сыро блестели.

— Поз-драв-ля-ем! Поз-драв-ля-ем!..

Аня вдруг засмеялась в заливистости, какой сама от себя не ожидала, и смело посмотрела в объектив камеры Карельского. Она улыбнулась так, что, вероятно, особенно явно на слизистой виделась смазавшаяся поцелуями жениха помада, и помахала букетом белых, как бриллианты в кольце, пионов под усилившийся вой гостей.

Створки дверей закрылись, отпущенные Космосом и Сашей. С глухим хлопком что-то дрогнуло и под рёбрами у невесты. Витя посмотрел на девушку, какую на руках держал, которая в тот миг добрую половину мира его в себе заключила, и снова поцеловал — на этот раз в висок, чем, кажется, Тому до слёзного всхлипа растрогал.

Аня сама обернулась и, взором, полным тепла, изнутри жениха согрев, по шее его погладила, прося.

Пчёлкин кругом обернулся под аханье мамы, потом жену осторожно на ноги поставил. Поймал её руками раньше, чем у Ани голова закружилась каруселью, и поцеловал под заново начавшийся отсчёт.

Витя не особо умел красивые вещи говорить, но ощущал их всем собой — и душой, и телом, что оба на мелкие частые сокращения сердца реагировали. Если он сравнить это бы мог с чем, то, обнимая теснотой губы Анины, сказал бы, что бабочки в животе порхали. Порхали, но выше поднимались, пролетая между органами, между сердцем и легкими, между желудком и пищеводом, и крыльями своими щекотали нутро.