Княжна

Пчёлкину замурашило ни то от касаний волос, защекотавших кожу шеи, ни то от тени, которую на пол отбросила фигура, остановившаяся у порога.

Витя смотрел на Аню недолго, меньше десяти секунд, но и этого времени ему хватило, что увидеть в жене — в очередной раз — эту её точеную хрупкость, красоту тонких запястий и взгляда, сосредоточенного даже на мелочах. У неё грудь поднималась и опускалась от участившегося дыхания, и Пчёла волей-неволей засмотрелся на эти движения.

Бюст у Ани был небольшой, но когда Витя в руках грудь сжимал, то она идеально укладывалась ему в ладони. Стон бывшей Князевой, исправно срывающийся с искусано-оцелованных губ от ласк его, только картину завершал, вынуждая Пчёлу с самим собой бороться, чтоб шею новоявленной жене не искусать.

Вероятность, что сегодня он себя сдержит, близилась к нулю.

Бригадир прикрыл дверь, не туша света в коридоре. Прошелся неспешно до зеркала, остановился за спиной Аниной и, поглядывая в отражение, снял с себя часы, убрал их на комод. Пчёлкина медленно гнула пальцы, поправляла волосы, словно понять пыталась, насколько их терпения хватит.

Они столкнулись взглядами в отражении. Ладони Витины на бёдра Анины легли, скользя к талии, и она поняла тогда вместе с жаром взорвавшихся дендритов, что терпения осталось на минуту. Две — максимум.

Шестьдесят секунд обещали стать невыносимо долгими.

На миг кольнула какая-то неловкость, одновременно злящая и смешащая — они ведь, чёрт возьми, не в первый раз в этой спальне оказываются, не впервые друг к другу тянутся. Так отчего тогда щёки вспыхивают, будто за ними наблюдает кто?

Аня вздохнула, явно понимая, что всему виной кольцо на безымянном, из-за которого на все вещи стала смотреть, как через призму, ранее ей не знакомую, и на выдохе ощутила поцелуй Витин на изгибе шеи. Он волосы не откинул, через тугие пряди поцеловал, чем, кажется, только сильнее Пчёлкину вздёрнул.

Девушка дыхание перевела тихо-тихо, не заметив вздрагивания ресниц, и на грудь Вите откинула голову.

Пчёла губами скользнул выше: шея, вкусно пахнущая духами, линия нижней челюсти, чуть подрагивающей, как от холода, скула… Руки его сами скользнули к животу, сходясь и сжимаясь на декоративных пуговицах.

Он представил, как они по полу рассыплются, если атлас в разные стороны от декольте дёрнет. Ах, какая была привлекательная фантазия…

Анна с прикрытыми от мелкой дрожи глазами завела руку куда-то назад, пальцами зарываясь в русые пряди мужа. Горло скрутилось многочисленными узелками, мешая слово сказать, но собственная тихость отчего-то привлекала.

Будто была главным правилом их игры, подстёгивающей уровень адреналина чуть ли не с каждым движением.

Пчёлкина закусила губу, пока могла, и второй ладонью попыталась мужа, медленными и малость щекотными от сухости губ поцелуями двигающемуся к её уху, погладить по груди. Руки заломило. Аня так же неспешно, будто дразня и себя, и его, повела пальцы выше, к шее, к затылку.

Она за головой его скрепила руки, подтягиваясь под поцелуи. Вздох сложно было назвать не томным.

Витя, коротко сжав ткань платья под пальцами, развернул бывшую Князеву к себе лицом.

В спальне был полумрак, но Пчёлкину лампочки и ночники заменяли искры в глазах Ани. На миг ослеп в яркости её глаз, а потом, на выдохе ругнувшись коротким «блять», поцеловал невесту, и та, зараза, панацеей залечила резь, бальзамом на душу щедро полила.

Одно плохо — жаркая тяжесть от близости тела, которое в ту ночь думал любить, пусть и с перерывами, но до самого рассвета, скатилась к солнечному сплетению, давя дыхание.

— Как оно снимается? — спросил губы в губы Пчёла. Анна поцелуя разрывать не хотела, но выпуклость ниже пряжки ремня, ощутившаяся животом, с ответом поторопила.

Девушка скользнула ладонями, прижатыми к груди мужчины, за жакет, на плечи пальцы повела, сбрасывая пиджак мужа на пол почти бесшумно.

— Надо расшнуровать. Потом замок…

Пчёлкин кивнул и вернул губы Анины на свои. У неё мелко-мелко затряслись пальцы, отчего расстегивание пуговиц обещало стать серьезным испытанием; Витя концы шнуровки нашел, первый узел распутал, когда невеста, чёрными волосами щекоча, взялась за галстук, растягивая «удавку», которую Пчёла навряд ли ещё хоть раз наденет.

Захотелось всхлипнуть в нетерпении, которое вдруг чувствоваться стало мучением, но по итогу мокрый вздох сошел скорее за стон, даже некий рык. Связки вдруг завибрировали в поцелуе, дрожа, подобно мачтовым оттяжкам; Анна, взявшись за верхние пуговицы рубашки Витиной, в тряске почувствовала, как от ослабшего корсета дышать стало чуть проще, но ласки губ супруга этой лёгкости Пчёлкиной не давали.

Напротив, с каждым квадратным сантиметров оголившейся кожи, вздохи стали даваться сложней.

Будто кислород в воздухе сменили гелием, который, вроде, и легче был, но мог вызвать подобие асфиксии.

— Моя… жена… Теперь моя, — проговорил, точно не веря, Пчёла и снова подцепил перекрест шнуровки — пятый, по Аниным ощущениям. Она кивнула медленно, как в рассуждении, и мокрыми от поцелуя губами мазнула по выемке, по подбородку супруга.

Последняя пуговка у самой пряжки ремня расстегнулась под руками Пчёлкиной. Та потянула полы рубашки на себя, задышав глубже от расслабляющегося корсета и тепла мужской кожи нижнего пресса, напрягающегося под её пальцами.

— Давно твоя, Пчёлкин.

Концы шнуровки коснулись икр. Анна осознала, что до обнаженности её отделяла лишь молния замка, и как в судороге вздрогнула, почти отчаянно губами с Пчёлой схватилась. А он ладони на талию супруги положил, пальцами в поясницу упёрся, притягивая к себе девушку.

Аня на носках переступила через сброшенный ею же пиджак Вити, его галстук, который в ЗАГСе грёзила намотать на кулак. Ну и чёрт да бы с ним, подумала, с галстуком этим…

— Скажи, если заиграюсь, — попросил её Пчёлкин и, дождавшись кивка почти убийственно долгого, оттяжного, увёл руки с объятья на самое горло красивого свадебного платья. Взялся за маленький белый замочек, не сразу заметный, и замер лишь затем, чтоб от Анны услышать кипятящее кровь:

— Ты муж мне… Единственный, любимый… Мой…

— Давно твой, — ответил он ей и потянул молнию вниз.

Платье упало к Аниным ногам. Её на руки подхватили удивительно быстро, легко, и девушка, рассмеявшись вдруг, обхватила мужа за талию.

Кровать встретила два тела прохладными простынями, коротким скрипом каркаса и просторностью, которая ни жениха, ни невесту, расстроить бы никак не смогла.

Комментарий к 1993. Глава 13. Я вас поздравляю с появлением новоявленной семейной четы Пчёлкиных; поверьте, это даже не завязка)) Жду ваших комментариев, буду безумно рада услышать ваши эмоции❣️

====== 1993. Глава 14. ======

Комментарий к 1993. Глава 14. Очень советую вам включить фоном прекрасную композицию от АВВА, «Happy new year », и насладиться вместе с героями праздником в честь уходящего года ❣️

декабрь 1993

Последний день года близился к завершению. До боя курантов оставалось меньше часа, и, может, Анна терпеть не могла одну только мысль о возможном опоздании на праздник, устраиваемый Беловыми на Котельнической, но в одном была уверена точно — к двенадцатому часу пробки на дорогах Москвы относительно рассосались. Вероятность застрять в окружении других автомобилей близилась к нулю.

С самого вчерашнего вечера с губ бывшей Князевой не сходила дурацкая улыбка. Стоило последней в девяносто третьем году постановке в «Софитах» отгреметь, как зал опять взорвался аплодисментами, такими же, какие сотрясли стены театра четырнадцатого октября, в день Аниного триумфа. Дома её ждал Витя, вернувшийся из ЦУМа с подарками, список которых Пчёлкины составляли, лёжа по вечерам на диване и беседуя о мелочах каких-то в перерывах между поцелуями и ласками, какие должны были оставаться под одеялом.

Муж с балкона принёс коробку с ёлочными игрушками.

Лесная красавица, увешанная золото-красным дождиком, стояла во тьме квартиры на Остоженке, когда сами Пчёлкины мчали по Москворецкой набережной. За окном автомобиля, который вёл сам Витя, добродушно отправивший Бобра и Уса отдыхать, промелькнула Спасская башня — под стенами главной часовой башни Кремля уже собралась огромная толпа, греющаяся поцелуями, пожеланиями всего самого доброго в наступающем году и глотками тайком пронесённого под куртками шампанского.

Анна в небрежной ласке, причины которой уже давно не объясняла, кончиками пальцев водила по руке супруга, лежащей на рычаге коробки передач. Муж на неё поглядывал иногда, замечая, как Пчёлкина красиво подвела глаза стрелочками ровными, и улыбался правым уголком губ:

— Хулиганка.

— С чего вдруг? — вскинула бровки Аня, зная прекрасно, за что Витя её ругал несерьёзно.

Автомобиль проехал под Большим Устьинским мостом; впереди, в красноватой от света тёплых фонарей мгле, виднелись шпили высотки, выстроенной ещё при Сталине.

Во дворе дома на Котельнической уже их ждали Филатовы и Холмогоров. С Беляево торопилась мама.

Муж на девушку взглянул так, что у Пчёлкиной от тепла стало тесно в груди.

— Возьми подарки с заднего, Анютка. Подъезжаем.

Авто замедлилось, заезжая во двор высотки, и Анна отстегнулась послушно. Она перевернулась в кресле, правой рукой облокотилась о плечо Витино и потянулась за многочисленными подарками, которые Беловы хотели под ёлку сложить и все вместе, сразу после курантов, коробки и пакеты открыть. И только девушка взялась за белую кожаную сумочку, которую Томе в подарок приготовила, так Пчёлкин наградил её звонким шлепком по ягодицам.

След от пятерни, наверно, мог остаться следом на ткани платья, как ожогом. Пчёла в удовольствии своей нехитрой тактикой как-то посмеялся, Анну похлопал по бёдру, гладящим движением спустился к колену.

Жена в долгу не осталась; обернувшись, кинула сквозь хитрющий оскал:

— Дурак! — и прикусила мочку так, что оторвать бы смогла, если б захотела. Но не хотела; только чуть оттянула ту, языком провела по мягкой, нетронутой коже и усмехнулась, когда Пчёла, ногу ей сжав крепко, спросил в манере, близкой к предупреждающей:

— Новый год в машине встретить хочешь, смотрю?

— Нас ждут, — проговорила Анна, намека словами своими не давая, но в то же время отвечая на вопрос Витин почти прозрачно. Она подхватила пакеты, едва протиснула их через щель между своим креслом и место Пчёлы, поправила волосы, уложенные в волны.

Авто окончательно остановилось у подъезда почти напротив ступенек, ведущих к обширному подъеду. Возле дверей, уже топчась от несильного, но ощутимого «минуса», Пчёлкиных ждали Максим, Валера с Томой и Космос с девушкой, ранее Анне не знакомой.

— Одевайся, краса моя, — проговорил Витя, с колен Аниных забирая презенты.

Она снова в послушании надела на себя полушубок, которым сменила прежнюю зимнюю куртку, и взяла у мужа подарки девушкам и Саше ровно в тот миг, когда дверь справа от неё открылась.