Порция красивого яда

Честно говоря, сейчас я меньше всего беспокоюсь о своей машине. Все мои приоритеты сейчас сосредоточены вокруг Хейса и того, как я могу исправить то, что я натворила.

— Лей, ты готова ехать? — спрашивает Кэм.

Он хочет, чтобы я сегодня ночевала у него, и настаивает на том, чтобы мы проследили за Мали до дома, чтобы убедиться, что она добралась благополучно. Но я не готова идти. Пока не готова.

Я сижу на ступеньках крыльца, когда Хейс проходит мимо меня, чтобы войти в дом. Я думаю о том, чтобы ничего не говорить, но я не могу оставить все как есть.

— Хейс, — говорю я, вставая и поворачиваясь. — Я…

Но он прерывает меня прежде, чем я успеваю произнести еще одно слово. — Не надо. Пожалуйста.

Такое ощущение, что кто-то зажал мое сердце в тиски и сжимает его до тех пор, пока оно не разорвется. Между поражением в его глазах и болью в его голосе, я сломлена внутри.

Так же, как и он.

И все это из-за меня.

— Просто эта ночь была достаточно напряженной, — объясняет он. — Я просто не могу сейчас с этим справиться.

На глаза наворачиваются слезы, и я быстро вытираю их, стараясь быть сильной. — Ладно.

Стоя на месте, я смотрю, как он заходит в дом, в котором мы жили вместе, и закрывает за собой дверь. Моя нижняя губа дрожит, и как бы я ни старалась сдержаться, у меня не получается. Я ощущаю всю боль, которую причинила ему, и знаю, что она сожрет меня заживо.

Я собираюсь навсегда потерять самое лучшее, что когда-либо случалось со мной.

Хейс и Кэм решают оставить бар закрытым еще на один день, пока они наводят порядок и меняют замки. Как бы мне ни хотелось, я решила сегодня не работать там и дать Хейсу немного пространства.

Кэм сначала был против, но я сказала ему, что это не его дело. Тогда он изменил курс и попросил меня хотя бы остаться в безопасном или общественном месте. Итак, половину дня я работаю в Starbucks, а вторую половину — в доме родителей, когда они возвращаются домой.

К концу дня я выматываюсь. Все как будто настигает меня, и единственное, что я хочу сейчас сделать, — это принять душ и переодеться во что-нибудь удобное. Кэм сказал, чтобы я не возвращалась в мотель одна. Он мне не доверяет. Но мне нужно что-то, чтобы я не чувствовала себя выброшенной на помойку.

Пока я еду в мотель, единственное, о чем я могу думать, — это Хейс. Мне нужно поговорить с ним. Искренне извиниться и сказать ему, что если он не может забыть об этом и не хочет, чтобы у нас все получилось, я пойму. Никаких обид.

Но я очень надеюсь, что он не выберет это.

Невозможно объяснить, как много он для меня значит. Поверьте, я много лет пыталась выразить это в песне. Такие чувства, с такой интенсивностью — это гарантированно стало бы платиной. Но все слова в словаре даже близко не подходят.

Я люблю его — этого недостаточно.

Он нужен мне — это тоже не то.

Все сонеты и поэмы мира меркнут по сравнению с тем, что я чувствую по отношению к нему.

Припарковав машину и выйдя из нее, я решаю попробовать позвонить ему. Прижав телефон к уху, я слушаю, как тот звонит, пока иду к своей комнате.

«Привет, это Хейс. Оставь сообщение или просто напиши мне, как нормальный человек».

Я усмехаюсь, заходя внутрь и закрывая дверь, ожидая звукового сигнала. Когда он прозвучит, я оставлю сообщение, которое, я даже не уверена, что он прослушает.

— Привет, Эйч. Слушай, я бы не хотела говорить об этом через твою голосовую почту. Это разговор для личной встречи. Но я не могу передать, как мне жаль. Клянусь, я бы никогда так не ушла, если бы заранее распознала эту связь. Обидеть тебя — это последнее, что я хотела сделать. Ты должен это знать. Ты должен знать, что я не стала бы намеренно разрывать тебя на части. Я лю…

Не успела я произнести слова, которые не произносила с ночи перед отъездом, как в комнате начался хаос. Кто-то стоит возле моего номера в мотеле, выбивая все окна в угловом блоке и разбрасывает осколки по комнате. И последнее, что записывает телефон, — это звук моего крика.

19

Я выхожу из дома престарелых после встречи с мамой, когда замечаю, что у меня пропущенный звонок от Лейкин. И еще голосовое сообщение на автоответчике. Это жалко, но я уже планирую сохранить его, независимо от того, что там написано. Если она когда-нибудь снова решит уехать, у меня хотя бы останется что-то, что я смогу прослушать и услышать ее голос.

В голове проносится все события прошлой ночи, как и весь день. Боже, как я ненавижу ссориться с ней, но в последнее время, похоже, это все, что я могу сделать. Я все еще чертовски зол на нее за то, что она ушла так, как ушла. Она не только создала новую рану, когда ушла, она еще и разорвала старую.

Я думаю, что самое страшное — это то, что она знала. Она была одной из немногих, кто знал, как мне было плохо после всего этого. Она была одним из немногих людей, с которыми мне не нужно было притворяться. Поэтому то, что она ушла от меня так же, как это сделал он, меня чертовски расстроило.

Сев в машину, я завел ее и включил голосовую почту. Из динамика доносится голос Лейкин, и по всему моему телу разливается тепло. Потому что в этом-то и дело. Как бы я ни был взбешен и как бы сильно она меня ни обидела, она все равно остается девушкой, которая украла мое сердце прямо из груди, не дав мне ни единого шанса остановить ее.

«…Причинить тебе боль — это последнее, что я хотела сделать. Ты должен это знать. Ты должен знать, что я не стала бы намеренно разрывать тебя на части. Я лю…»

Я затаил дыхание, ожидая услышать эти слова, даже не понимая, как сильно они мне нужны, но вместо них я слышу звуки дикого хаоса. В трубке раздается звон разбивающегося стекла, и Лейкин издает пронзительный крик, прежде чем голосовая почта отключается.

Нет.

Черт! Нет!

Паника охватывает меня, когда я пытаюсь открыть приложение, которое мы все загрузили, чтобы поделиться друг с другом нашими местоположениями. Руки трясутся, ожидая, пока оно загрузится, и как только я вижу, что Лейкин в мотеле, я вжимаю педаль газа в пол.

Синие и красные огни заливают улицу, когда мой грузовик с визгом останавливается перед ее мотелем. Полицейские машины, пожарные машины и скорая помощь не позволяют мне подъехать ближе. Я бросаю машину на стоянку прямо посреди улицы и выпрыгиваю из нее.

Я судорожно оглядываюсь в поисках Лейкин, но нигде ее не вижу. Из комнаты на углу выходят два офицера, и тут я вижу, что все окна разбиты.

Это объясняет звон разбитого стекла.

Ноги сами несут меня в том направлении, пока меня не останавливает голос Кэма, зовущего меня по имени. Я оборачиваюсь и вижу, что он стоит у задней стенки машины скорой помощи, а когда фельдшер отходит в сторону, я еще никогда не испытывал такого облегчения. Лейкин сидит там, с приличного размера раной на лбу, но это гораздо лучше, чем все те ужасные вещи, которые я представлял себе по дороге сюда.

— Что, блядь, случилось? — спрашиваю я, как только оказываюсь достаточно близко.

Кэм смотрит на Лейкин, но она явно слишком потрясена, чтобы ответить. — Кто-то разбил все окна в комнате, пока она была внутри. Стекло разлетелось повсюду, и один из осколков здорово пробил ей голову.

Я выдыхаю и поворачиваюсь к Лейкин, но прежде чем я успеваю сказать ей хоть что-то, Мали протискивается мимо меня и обхватывает ее руками.

— О, слава Богу, — вздыхает она. — Ты что, с ума сошла? Какую часть фразы «Не ходи в мотель одна» ты не поняла?

Лейкин закатывает глаза и наклоняет голову к Кэму. — Спасибо, мам, но я уже получила лекцию от папы.

В том, как она обращается к Кэму и Мали, есть доля неловкости, но, возможно, это то, с чем я смогу смириться. Сейчас, однако, я сосредоточен только на одном.

— Подождите, как, черт возьми, вы оба узнали, что должны быть здесь? — спрашиваю я.

— Она позвонила мне, — спокойно отвечает Кэм. — А я позвонил Мали, когда ехал сюда.

— И ты, блядь, не подумал позвонить мне?

Он смотрит на Мали, выглядя неуверенно. — После прошлой ночи мы не были уверены, что ты этого хочешь.

— Я, блядь, всегда хочу, чтобы мне звонили, когда речь идет о ней! — рычу я.

Наверное, я не должен признаваться в этом, особенно перед Лейкин, но пошло оно все. Правила больше не действуют, насколько я понимаю. И Кэм должен был догадаться хотя бы прислать мне сообщение об этом.

— Думаю, можно с уверенностью сказать, что мотелей для тебя больше не будет, — говорит Мали Лейкин. — Они недостаточно безопасны.

Кэм качает головой. — Все в порядке. Она поедет ко мне.

— Хрен она поедет, — рычу я.

Все трое смотрят на меня с шокированными выражениями на лицах, но мне все равно. Этот ублюдок был с ней наедине. Он мог убить ее на хрен. У нее трехдюймовая рана на лбу, черт возьми. Если кто-то из них думает, что я упущу ее из виду, то они думают совершенно неправильно.

— Она едет ко мне, и я не хочу слышать об этом ни слова, — говорю я им.

Кэм смотрит на Лейкин в поисках ее одобрения и получает его, когда она кивает. Я подхожу к ней ближе и кладу руки ей на щеки, приподнимая ее голову, чтобы я мог хорошо рассмотреть рану. Санитары уже очистили ее, но она все еще выглядит довольно плохо. А значит, я могу только представить, как это выглядело раньше.

— Ты в порядке?

Она пристально смотрит на меня. — Я не уверена.

Чертов ад. Она снова начинает паниковать, и никакие страхи не могут остановить меня от того, чтобы обнять ее прямо сейчас.

— Иди сюда, — говорю я, притягивая ее к себе и стараясь не причинить ей боли. — Мы все решим. Хорошо? Ты в безопасности. Я обещаю.

Она прислоняет ко мне голову и находит во мне утешение, которое ищет. Не в Кэме. Не в Мали. Во мне. Именно там, где ей и место — в моих объятиях.

Все вокруг на грани, все мы знаем, что могло произойти сегодня ночью. Если раньше Лейкин не понимала, как важно, чтобы она не оставалась одна, то теперь, я уверен, понимает. Но я даже не могу сказать, что злюсь на нее сейчас.

Не могу.

Не тогда, когда я так чертовски рад, что с ней все в порядке.

— Вот черт, — вздохнула Мали.

Лейкин хмурит брови, медленно отрывает голову от меня и смотрит на свою лучшую подругу. — Что?

Но ей не нужно отвечать, потому что мы все трое следуем за ее взглядом через улицу. Я почти не узнаю его, стоящего там с руками в карманах и веселой ухмылкой на лице. Но это он.

Это точно он.

— Когда, блядь, он вернулся? — спрашивает Кэм.

Айзек замечает, что мы смотрим на него, и вытягивает одну руку, чтобы издевательски помахать нам ею. У меня сводит челюсти, а руки сжимаются в кулаки.

— Я убью его на хрен, — рычу я.

Но когда я собираюсь сделать шаг к нему, Лейкин спешит схватить меня за руку, а Кэм останавливает меня, прижав две руки к моей груди.

— Ты что, с ума сошел? Здесь около пяти полицейских машин, — говорит он мне. — Ты и пальцем не успеешь пошевелить, как они посадят тебя за решетку.

Он прав. Черт. Я знаю, что он прав. Но я почти хочу рискнуть. Видя, как он наблюдает за последствиями, которые он вызвал, как будто он гордится этим… Я хочу ударить его головой о бордюр и использовать его кровь, чтобы покрасить улицу в красный цвет. Но это означает риск оставить Лейкин одну, а на это я не готов.