Принц со шрамом

— Ma petite menteuse, мир полон лжи.

Это прозвище слетает с его языка и вонзается в мою середину, боль настолько сильная, что хочется умереть. Его ладонь протягивается, скользит по моей коже, его пальцы обхватывают мое запястье, вызывая жар по всей длине моей руки.

— Правда в том, что я твой. Полностью. Необъяснимо. Болезненно. Безоговорочно, — он двигает мою руку, пока кинжал не прижимается к его горлу. — И если тебе нужно пожертвовать моей душой, чтобы ты смогла жить со своей, то сделай это.

Я втягиваю дрожащий воздух, горячие слезы каскадом текут по моим щекам, пока мой разум борется с моим сердцем, путаница заполоняет мои мысли, пока мое зрение не расплывается, и я не могу мыслить здраво.

Сделай это.

— Это уловка, — шиплю я, нажимая на лезвие, пока оно не пронзает его кожу.

Он улыбается, его пальцы гладят мою руку, вызывая мурашки по коже.

— Никаких уловок, Маленькая Лань. Не в этот раз. Не с тобой.

Мое лицо искажается.

— Ты убил моего отца, — кричу я, лезвием разрезая его плоть, пока кровь не начинает течь по горлу.

Но он не двигается.

— Ты пытался убить меня. Как ты можешь стоять здесь и исповедовать свои деяния, когда все, что ты когда-либо делал, это причинял мне боль? — мой голос срывается, и я делаю сбивчивый вдох.

Мои слова звучат мучительно. Как будто его рука проникла в самые глубины моего существа и силой вырвала их из моей души. Его ладонь скользит вверх по моей руке, по груди, по шее, пока не касается моего лица, его пальцы трутся о мою щеку.

Я закрываю глаза, отталкиваясь от его прикосновений, мне плохо от того, что я не могу сопротивляться утешению, даже когда мой кинжал находится в нескольких секундах от того, чтобы покончить с его жизнью.

— Это несправедливо, — шепчу я, свободной рукой хватаясь за ткань его рубашки. — Это несправедливо, что ты так поступил со мной. Почему это должен быть именно ты?

Он отпускает холодный смешок.

— Ты думаешь, я желал, чтобы это была ты? — его хватка крепче сжимает мою челюсть. — Я бы проклял всю землю, если бы думал, что это поможет стереть тебя из моего мозга.

Моя грудь скручивается, агония разливается по венам.

— Проблема в том, Сара, что тебя невозможно стереть. И теперь, ты — часть меня. Часть, которую я не могу уничтожить, как бы я ни старался, — он подходит ближе, заставляя кровь вытекать из его горла. — И я тоже часть тебя. Даже если ты ненавидишь её.

Его вторая рука взлетает вверх, выкручивая мою, пока она не убрана с его шеи, и я задыхаюсь, мой живот подпрыгивает, ожидая, что он нападет.

Но вместо этого он падает на колени, его руки широко раскинуты по бокам.

— Я ничто, если я не твой, — его челюсть напрягается, вода скапливается на нижнем веке, пока не проливается, одна слеза прочерчивает рельеф шрама и капает на подбородок. — Так сделай это. Убей меня, Сара. Избавь меня от этого постоянного чистилища, где я нуждаюсь в тебе, но ты не моя.

Мое горло опухает, и я едва могу дышать, нерешительность проникает в меня, когда его слова просачиваются сквозь трещины моего непрочного фундамента и попадают в щели моей души.

— Я умру счастливым, если это принесет тебе покой, — хрипит он, в его тоне проступают густые эмоции.

Из самых глубин моей груди вырывается рыдание, эхом разносящееся по собору, насмехаясь над моей болью, отдающейся в ушах.

Ну давай же, Сара. Сделай это.

— Назови мне причину, — говорю я вместо этого. — Одну вескую причину, почему я должна оставить тебя в живых.

Его глаза вспыхивают.

— Потому что я люблю тебя.

Я роняю нож.

Раздается громкий звук, когда он падает на землю, но я едва слышу его, потому что в тот момент, когда я разжимаю пальцы, Тристан уже тянется ко мне, его руки хватают мое тело и притягивают к себе на колени, закручивая вокруг руки мои волосы, пока он поглощает мой рот, мои губы, мой язык, мою душу.

Я кричу на него, погружаясь в его объятия, ненавидя себя за то, что была такой слабой, но любя то, как его прикосновения успокаивают боль.

45.Тристан

Ее прикосновение — это самая сладкая капитуляция.

Задолго до того, как оказаться здесь, я решил, что если она пожелает моей смерти, я лягу у ее ног. У меня нет никакого интереса бороться с ней. У меня нет никакого желания жить, если она не хочет меня.

Я больше не жажду трона. Я больше не жажду мести тем, кто причинил мне зло.

Все это меркнет по сравнению с ней.

Кровь струится по моей шее из того места, где её лезвие проткнуло мою кожу, а мой член пульсирует от ее насилия. Она — абсолютное видение в своей ярости, и когда она роняет нож и падает в мои объятия, моя грудь раздувается.

— Покажи мне свою боль, Маленькая Лань. Отдай её мне, чтобы ты не терпела ее в одиночку, — говорю я ей в рот, засасывая ее рыдания.

Мои руки хватаются за ее одежду, и она отдает столько же, сколько получает, пока мы не оказываемся голыми, с ней на моих коленях; ткани отброшены в сторону, растерзаны и лежат забытыми кучками. Мой член скользит между губами ее киски, отчаянно желая погрузиться в неё.

Я сжимаю в кулак ее волосы, тяну, пока ее спина не выгибается, концы вьющихся прядей касаются пола, пока ее грудь не обнажается, темно-розовые соски просят, чтобы их пососали. Я наклоняюсь, как хищное животное, и обхватываю ртом ее бугристую плоть, рыча, когда ее вкус взрывается на моем языке, а она трется своей горячей промежностью о меня.

— Тристан, — умоляет она, ее соки стекают по моей длине и скапливаются на полированном кафельном полу собора. — Пожалуйста, я...

Я отпускаю ее сосок с хлопком, скольжу языком вверх по ее груди, пока не начинаю сосать ее шею, выводя кровь на поверхность, не заботясь о том, оставляю ли я следы; отчаянно желая показать миру, что она не принадлежит никому, кроме меня. Оставить метку на ее коже так же, как она сделала с моей душой.

Кто-то может войти в любой момент, но мне плевать. Пусть смотрят.

Это не любовь. Это одержимость. Это безумие. Это спасение.

— Шшш, — я двигаю губами, пока они не касаются ее губ. — Я знаю, что тебе нужно.

Я отпускаю ее волосы, обеими руками хватаю ее за бедра и поднимаю ее вверх, мой член разъярен и пульсирует под ней. А затем ее влажное тепло охватывает меня от основания до головки, ее мягкие стенки обнимают каждый гребень моего члена, пока мой пресс не напрягается, и я не вижу звезды просто от ощущения того, что окружен ею.

Ее голова откидывается назад, когда она стонет, вращая бедрами в восьмерке, и каждое движение заставляет меня течь.

Она скачет на мне так хорошо, и на этот раз она рвет меня за волосы; от этого жжения я стону, когда ее губы проходят путь вниз по моей шее, посасывая, когда они достигают тонкого разреза на моем горле.

Я пульсирую внутри неё.

— Да, — шиплю я, приподнимаясь и падая на локти, ее тело следует за мной, продолжая зализывать рану, которую она сделала. — Ты, грязная девчонка, скачешь на моем члене и вылизываешь мою кровь, словно изголодалась по мне.

Она снова стонет, звук вибрирует во мне, а затем она двигается, выпрямляя спину, а ее руки обхватывают груди и пощипывают соски, пока они не становятся твердыми. Мой живот крепко сжимается, когда я смотрю, как она откидывает голову назад и закрывает глаза, удивляясь, как это возможно, что она существует — наполовину уверенный, что я сошел с ума и она не более чем плод моего воображения.

Внезапно это ощущение становится слишком сильным, и я подаюсь вперед, пока наши груди не соприкасаются, а ее бедра не сбиваются с ритма. Мои пальцы сжимают ее щеки.

— Посмотри на меня.

Ее идеальные темные глаза распахиваются, и, Господи, это заставляет меня чувствовать себя самым счастливым мужчиной, имеющим ее на коленях, на моем члене и в моих чертовых венах.

— Ты действительно думала, что я когда-нибудь причиню тебе вред?

Я завершаю свой вопрос резким толчком в ее скользкое тепло, прижимаясь к ней, пока она двигается свое набухшее киской по моему паху, ее тело дрожит, когда ее стенки трепещут вокруг моего члена.

Слеза вытекает из уголка ее глаза и бежит по щеке, и я без раздумий наклоняюсь к ней, высунув язык и слизывая ее.

Ее печаль — теперь моя печаль.

Ее боль — теперь моя боль.

— Я буду пытать и калечить любого, кто посмеет даже подумать о твоем имени, — говорю я ей на ухо, прижимая ее лицо к себе, продолжая трахать ее жестко и медленно.

Она хнычет, кивает головой, наклоняясь, чтобы снова приникнуть к моим губам в кровоточащем поцелуе, и мое сердце замирает, желая почувствовать ее глубже — желая каким-то образом проникнуть под ее кожу и остаться там навечно.

Мои руки оставляют ее лицо и хватаются за бедра, притягиваю ее вниз, пока каждый сантиметр моего члена не оказывается глубоко внутри нее, но все равно этого недостаточно.

Я поднимаю ее с себя, мой член набух и блестит от ее возбуждения, бушующего, когда оно вырывается из ее влагалища. Обхватив ее за талию, я поворачиваю ее, пока она не оказывается на четвереньках, упираясь локтями в край возвышения. Я откидываюсь на пятки и погружаюсь в видение, запечатлевая его в памяти, чтобы потом вытатуировать это на своей коже.

Ее прелестная маленькая киска обнажена, она склонилась, словно в молитве, витражные окна рассыпают краски по ее идеальной кремовой коже, а темное дерево креста нависает над нашими грехами.

Я двигаюсь вперед, просовывая пальцы внутрь её, изгибая их вперед, чтобы найти то мягкое, губчатое место, которое заставит ее кончить.

— Должен ли я наказать тебя за недостаток веры? — спрашиваю я, разводя пальцы в стороны, а затем снова сводя их вместе и снова загибая.

Она стонет, ее голова опускается на тыльную сторону рук, которые толкают ее ягодицы ко мне. Они умоляют меня сделать их красными.

И я делаю это.

Я вынимаю пальцы из ее тела и этой же рукой, блестящей от ее соков, ударяю по ее коже, шлепок отдается в высоких сводах потолка церкви. Тепло скапливается у основания моего позвоночника, и я никогда не был так тверд, как сейчас, наблюдая, как ее кожа покрывается рябью и розовеет от моей руки.

Ее пальцы пытаются ухватиться за основание алтаря, а ногти царапают пол.

— Ты была очень плохой девочкой, Сара.

Моя рука потирает отпечаток моей ладони, и она мурлычет, еще сильнее прижимаясь ко мне.

Шлепок.

Я снова ударяю ее по заднице, предэякулят стекает из моего члена на пол.

Это грязно, и возбуждение пробегает по моим венам, когда я представляю, как люди стоят на коленях прямо здесь, принимая причастие.

Застонав, я обхватываю свободной рукой основание своего члена, сдерживая желание кончить от одной только мысли об этом. Я продвигаюсь вперед, пока фиолетовая головка не скользит по внешней стороне ее губ, задевая ее чувствительный бугорок. Я опускаю руку в третий раз, и она вскрикивает: из ее отверстия на кожу моего члена просачивается влага.