Живым не брать (сборник повестей)

* * *

В один из дней Макса пригласили отремонтировать сантехнику на соседней даче, которая высилась на ровном поле как французский форт Баяр над гладью моря. Макс видел этот дом издали, но не обращал на него особого внимания — мало ли кто что понастроил вокруг?

Он работал в траншее, заканчивая подводку труб к хозблоку, когда сверху его окликнул молодой женский голос:

— Мастер, вас можно?

Макс выпрямился и вытер руки тряпкой, торчавшей из кармана.

— Меня можно, — ответил он с многозначительным подтекстом. — Так в чем дело?

— У нас на даче небольшая авария. Нужно бы исправить.

— Если надо, помогу. Кто хозяин дачи?

— Господин Хренасин. Аристарх Еремеевич.

— Крутой?

— Не-е, он у нас тихий. Начальник налоговой инспекции.

— Ладно, приду. Только закончу здесь.

Через час, затянув муфту на последнем стыке труб, Макс собрал инструмент. Вышел за ограду, постоял, прикинул расстояние на глаз. До дачи налогового чиновника было метров восемьсот, если не меньше. Можно пройтись, прогуляться.

Макс двинулся напрямик через поле. Сделал шагов пятьсот, остановился. Сказал восхищенно:

— Во, курвец, ни хренасеньки домик отгрохал!

Он обошел забор, внимательно его разглядывая. Трудно сказать, думал ли хозяин коттеджа о возможности налета хазар на его усадьбу, но глухая трехметровая стена походила на крепостную и могла остановить даже танк. Не было только зубцов с бойницами, как на кремлевской, и скошенных амбразур, чтобы поливать через них осаждающих кипящей смолой.

Ворота усадьбы были широко распахнуты. Через них то и дело въезжали и выезжали грузовики. Два самосвала завозили чернозем для цветочных клумб и газона, три крытые „газели“ доставляли в дом новую мебель — большие картонные упаковки, изрисованные надписями на каком-то заграничном языке.

Преграждая посторонним вход во двор, у створок ворот на складном стульчике с парусиновым сиденьем и алюминиевыми ножками, подставив голый торс солнцу, сидел охранник — мужик ого-го! Бугристые бицепсы, плечи с рельефной мускулатурой, развитая сильная грудь…

— Пропустишь? Меня позвали по делу, — сказал Макс.

— Значит, ты токарь?

— Слесарь.

— Ага, слесарь. По металлу, по хлебу и по салу.

Чтобы переключить разговор на более нейтральную тему, Макс спросил:

— Ничего у вас работка или так-сяк?

— Кайф, — ответил охранник лениво.

Макс удивился совершенно искренне:

— Чего ж хорошего? Чужое стерегти — какой кайф?

— А может, я свое стерегу? — страж крепости взглянул на Макса, хищно сверкнув глазами.

— Ладно вам! — Макс вложил в слова столько сомнения, чтобы они звучали, как „меня не купишь“.

— Чудак! — Страж ворохнулся на стульчике, и тот жалобно скрипнул соединительными винтами. — Слыхал про миллионщика Рабиновича?

Макс понял: имелся в виду какой-то анекдот, но про Рабиновича анекдотов сочинены тысячи тысяч, поэтому лучше не угадывать.

— Нет, не слыхал.

— Так вот, паря, у Рабиновича в доме было три сортира и в каждом по толчку. Один — серебряный, второй — золотой, третий — алмазный. И все равно, когда пришли наши этого олигарха раскулачивать, он наложил в собственные штаны.

Макс засмеялся.

— Здорово, но к чему? Ты что, красный?

— Нет, милок, я либеральный демократ. — Охранник взял со стола черную фуражку с высоким околышем, которую трудно сказать по какой причине в народе прозвали „поцкой“, и возложил на голову, как корону. — Похож на Жириновского? Так вот, когда мы придем к власти, я у этих ворот этой хазы окажусь первым. Мы олигархов пощиплем.

— Хорошая мысль, только если другие это раньше не сделают.

— Что? — охранник не сразу понял намек.

— Придут ночью и общиплют хазу. Ты один за всем не уследишь.

— Ну-ну, размечтался! Тут по всей ограде натыкана электроника. Перелезь — шухер вмиг пройдет даже до милиции.

— А-а, — сказал Макс. — Тогда дело другое. Так вы меня пропустите?

— Иди-иди, тебя уже ждут.

Макс прошел через двор, приблизился к парадному крыльцу, над которым простирался огромный козырек, сделанный так, чтобы на выходивших из автомобиля людей не капал дождь.

Экономка ждала Макса у двери.

— Пойдемте в дом. Сюда.

Чтобы пройти к санузлу, они пересекли просторную гостиную. Макс обалдел от роскоши, которую увидел. Лепные карнизы, с веточками и золочеными яблочками. Хрустальная люстра, цену которой он не мог назвать даже предположительно. Два дивана вдоль стен. На стенах — картины. Они на Макса впечатления не произвели, и он определил их одним словом — хренота. И в самом деле — женщина с телом красного цвета, с головой, приплющенной как тыква. Пестрые квадраты, круги и прямоугольники, разбросанные по полотну. Так, блажь для фраеров.

В стеклянном шкафу на стеклянных полках одна к одной стояли маленькие фигурки — то ли слоновая кость, то ли пластмасса. Подогнув под себя ноги, сидели мордастые божки с узким разрезом глаз. Пучились какие-то существа непонятного происхождения, короче, так — мура всякая, но глаз привлекала, внимание задерживала своей вызывающей необычностью.

— Что это? — спросил Макс у экономки, которая шла за ним, не отставая ни на шаг. Должно быть, боялась, как бы слесарь не запустил руку в хозяйские тайники.

— Нэцке.

— Чо-чо?

Экономка бросила на Макса взгляд, полный превосходства.

— Произведение японского национального искусства. Слоновая кость. Девятнадцатый век.

Было нетрудно догадаться, что сказано это так, как, должно быть, говорил хозяин дачи своим гостям, демонстрируя им коллекцию.

— И на что они?

Наивный вопрос человека, который не представляет, зачем на пустяки тратить деньги, если их можно израсходовать с куда большим толком — проесть и пропить.

И опять экономка посмотрела на Макса, будто на несмышленыша.

— Денег у них много. — Было ясно, что „они“ — это хозяева дачи. — А нынче что такое деньги? Бумажки. Другое дело — произведения искусства. Или там ювелирка, брулики… Эти штучки не дешевеют.

— Так и брали бы ювелирку.

— Ха! Ты знаешь, сколько стоит вот этот пузатый? — Экономка ткнула пальчиком в стекло, указывая на маленькую фигурку из слоновой кости, местами посеревшую от времени.

— Сколько?

Во всех случаях, когда в отношении чего-то можно было задать такой вопрос, ответы на него всегда волновали Макса. К вещам он подходил только с денежными мерками. Какая разница между „нисаном“ и „мерседесом“ (кроме отличий в их внешнем виде), Макс не знал: за руль он никогда не садился, ни одного метра даже в качестве пассажира в таких машинах не проехал. Все для него определяла цена: „мерседес“ дороже „нисана“ — значит, он и лучше.

— Угадай.

— А что угадывать? Я бы за нее ничего не дал.

— Тундра! — Экономка заливисто засмеялась. — Ну, тундра. Эта штука стоит тысячу баксов.

— Откуда знаешь?

— Хозяин гостям говорил.

— Трёп! — Макс покачал головой. — Твой штымп чернуху лепит.

— Ну да! Тут недавно к нему япошка подваливал. Увидел все это — и глаза плошками. Ладно, пошли, покажу, где надо исправить.

Санузел выглядел шикарно — широкая комната с ванной, утопленной краями до уровня пола, отдельная душевая кабинка, раковина типа „тюльпан“, сверкавшие позолотой краны, крючки вешалок, задвижки и ручки дверей.

— Вот эта бандура течет, — сказала экономка и показала на блестевшую никелем спираль полотенцесушителя.

Макс осмотрел устройство и обнаружил черную точку свища, из которого на кафельную стенку брызгала тоненькая струя воды.

— Придется ставить хомут, — сказал он. — Иначе тут ничего не сделаешь. Либо снимать все и паять.

— Еще чего! — Экономка говорила, как капризная хозяйка, коей не по душе кустарщина, к которой прибегали при ликвидации протечек обычные российские обыватели — всякие там хомуты и пайка. — Надо ставить новый.

— А есть?

— Что за вопрос.

Со сломанной сушкой Максу пришлось повозиться, и все время над его душой стояла экономка, спрашивая:

— Ты скоро?

— Скоро, а чо?

— Надо воду пускать. На кухне волноваться будут.

Через поле Макс шел усталый, как крестьянин с покоса, а в душе темной мутью клубилась смута. Маленькие фигурки — нэцке — взбудоражили, взбаламутили, задымили воображение. Вот ведь, оказывается, в какие интересные цацки играет русская буржуазия. Не больше картошки штучка — сунь такую в карман — и не заметишь, а за нее штуку баксов — алямс! И ты в дамках. А если их все сразу социализнуть? Пардон, господа, приватизировать… А?

Мысль искателя чем хороша? Она бьется, не дает ни минуты покоя, будит инициативу, подталкивает к смелым решениям. Это в равной степени касается мысли как ученого, так и банального жулика.

К вечеру Макс созрел окончательно. Он решил действовать немедленно. Не зря говорят: „Пей чай, пока горячий“.

В сарайчике за дачей он набрал реечек, сложил их в сумку. Взял молоток, приготовил гвозди. Когда стемнело, двинулся в путь.

Добрался к даче Хренасина в темноте. Еще днем, обходя усадьбу вдоль забора, Макс обнаружил со стороны, противоположной воротам, штабель досок. Ко всему здесь и дом стоял всего метрах в двух от ограды — самое удобное место для атаки крепости.

Вытащив из штабеля доску, Макс приколотил к ней реечки, сделав нечто вроде трапа. Затем под наклоном прислонил сооружение к забору и быстро залез на стену. Огляделся. Слезть с забора во двор возможности не было: на металлических кронштейнах крепился навес из колючей проволоки. Его верхний уровень контролировали инфракрасные датчики.

— Ладно, — сказал сам себе Макс, — мы пойдем по другому пути.

Он осторожно, стараясь не греметь, втянул наверх доску, послужившую ему лестницей, и перебросил один ее конец на крышу дома. Попробовал потрясти доску и убедился, что она держалась крепко.

Макс лёг на живот и осторожно переполз над пустотой с забора на крышу. Полежал, прислушиваясь. Все было тихо. Тогда он встал, подошел к широкой кирпичной трубе и заглянул в нее. Черное жерло дышало пустотой и слабым запахом горелой бумаги. Видимо, мастера, проверяя тягу, спалили в камине несколько газет.

Эх, печники, мастера хреновы! Кто же так камины кладет? За внутренними дубовыми створками дверей строители не забыли смонтировать стальные раздвижные решетки. Окна изнутри закрывались надежными ставнями. Что поделаешь, пристрастие воров проникать в дома сквозь двери и окна на Руси известно давно. А вот о том, что можно залезть внутрь через каминную трубу, здесь не слышали, поскольку камины в России клали редко. Русская печь, кирпичная „голландка“, обтянутая железным листом буржуйка, наконец, — это грёво, способное противостоять сибирским морозам, а камин — заморская блажь, виртуальное свидетельство благосостояния значительно выше среднего. Жечь в доме огонь, весь жар которого улетает в трубу, — это возврат человека в чум, к удегейскому костру посреди жилья.

Камин — радость глазу, но тело в трескучий мороз не согреет. И потому никто не сообразил, что трубе нужна внутренняя решетка, потому как жерло дымохода — это прямой лаз с крыши в дом. Для умельца, вдохновленного желанием потрясти богатого хозяина, лучшего приглашения не придумаешь. Больше того, и решетка в трубе пригодна не всякая. Мало того, что ее клетки нельзя делать такими, чтобы в них могла протиснуться лихая голова. Не менее важно их заузить до такой степени, чтобы вниз не вкатилась граната-лимонка, потому как у каждого владельца дома-крепости всегда найдутся доброжелатели, остающиеся за крепостными стенами.