Шофер

* * *

Сергею на этот раз досталось место на собственной кровати, правда, ненадолго, до дома он добрался за полночь. Сперва пришлось Радкевича довезти до дома на Бужениновской улице, где тот, как оказалось, жил, а потом заехать в баню и почиститься от крови и грязи. Лена спала, когда он пришёл, и не проснулась, когда он ушёл — в семь утра начиналась смена в гараже.

Пока Травин добирался до Домниковки, над Москвой стоял колокольный звон — верующие праздновали Преображение Господне. Торговцы приготовили лотки ранних яблок, которые прихожане возьмут в церковь, Стромынка была запружена подводами с фруктами и другим ходовым товаром. Торговали прямо с колёс, и отбоя от покупателей даже в такой ранний час не было.

Хоть этот день и считался нерабочим, в гараже трудящихся хватало, коммунисты и комсомольцы считали важным подчеркнуть, что праздник для них — обычные трудовые будни, а не какая-то там религиозная мишура. Таксомоторы в этот день ходили по расписанию, шофера из верующих поменялись сменами с молодыми атеистами. Автомобили заезжали на площадки, водители уходили к учётчикам отмечать путевые карточки, и потихоньку разбредались по своим делам. Сергей подготовил три машины, заодно проверил на всякий случай остальные, нет ли на сиденьях следов крови или грязи, только таксомоторы чистили регулярно, если и было что, давно исчезло. Другие техники тоже ничего подозрительного не заметили, свой интерес Травин объяснять не стал, спросил и спросил.

В курилке, в толпе слушателей стоял Пыжиков, как всегда травивший байки. При виде Травина он почему-то побледнел, и запнулся.

— Так чего там дальше-то было? — водитель из прокатных похлопал его по руке, — Серёг, слыхал, Семён-то у нас герой, в милицейской погоне участвовал, бандита чуть голыми руками не споймал.

— Да ну, вот это история, — Травин тоже закурил. — Давай, Пыжиков, выкладывай всё как на духу, мы тут кроме колёс и рессор ничего не видим, хоть тебя послушаем.

Пыжиков закашлялся, махнул рукой в сторону машины и бочком отодвинулся подальше, а потом и вовсе ушёл.

— Не поделили чего? — спросил Кузьмич.

— Сейчас выясню.

Сергей бросил окурок в ведро с песком, поискал Пыжикова глазами, тот уже выходил на улицу, и Травин перехватил его на крыльце.

— Отойдём, — предложил он.

Шофёр ссутулился, сжался, но спорить не стал, за Сергеем он шёл, словно на виселицу, сбежать не пытался. Они прошли вдоль прокатной конторы, и поднялись в подсобку, там кроме старой ветоши, рваных покрышек и мышей, никого и ничего не было. Бьющий в широкое окно солнечный свет даже иллюзии порядка не оставлял.

— Ты был с Симой в воскресенье? — не стал ходить вокруг да около Травин, толкнув шофёра на кучу тряпья.

Тот молчал, уткнув лицо в ладони.

— Семён, ты меня знаешь, мне человека покалечить, вот тебя, к примеру, это как муху прихлопнуть, так что, если будешь врать, считай, покойник. Давай как на духу.

Пыжиков внезапно разрыдался, парня била дрожь, он поначалу и двух слов связать не мог, рассказ получился короткий, сбивчивый и невразумительный, но кое-что Травин уяснил. После кинотеатра Семён попытался затащить Симу в тёмный переулок и уже там добиться своего, и почти в этом преуспел, но Олейник, хоть и нетрезвой была, в самый ответственный момент заехала ему ногой в пах. Пока Пыжиков корчился в пыли с расстёгнутой ширинкой, она ушла, и с того момента Семён её не видел, а когда узнал, что случилось, то испугался. Он даже в больницу к машинистке боялся зайти, только ходил под окнами и выспрашивал у врачей, как у больной дела. Травину на плачущего и пускающего слюни шофёра смотреть было противно, но тот словно родственную душу нашёл и пытался выговориться.

— Вот те крест, ничего не было, — мямлил он, — я ведь её люблю, Серёга, понимаешь, вот как увидел, всё, пропал, а как она на тебя смотрела, такая злость брала, убить был готов. А тут согласилась, даже поцеловались раз, и как бес попутал. Но это не я, я не виноват, хочешь, на коленях буду ползать, прощения умолять.

Семён и вправду встал на колени и пополз к Травину по грязному полу, загаженному мышиными катышками. Тот было подумал, что Пыжиков — тот ещё артист, но в глазах парня плескалось отчаяние. Сергей плюнул, и выбрался из кладовой.

Похоже, Семён не врал, хотя проверить его слова не мешало. Травин заглянул в каморку, где сидела учётчица Маша Слепенчук, и попросил посмотреть, кто управлял таксомотором в воскресенье, когда с Симой случилось несчастье.

— Зачем тебе это? — Маша ещё раз проверила по карточкам, глядя на Травина недовольно, — выходной у Пыжикова был, с утра воскресенья до утра понедельника. Вот что ты к нему привязался, Семён, в отличие от тебя, человек чувствующий, каждый раз о Симе справляется. А ты как чурбан, только о работе и интересуешься.

— А что с Симой?

Маша попыталась сделать вид, будто ничего говорить не собирается, но не выдержала. Утренние сплетни требовали аудитории.

— Так в себя она пришла, ночью. Ей знаменитый хирург делал операцию, распилил череп пополам, а потом удалил что-то и поставил на место новый, из железа, и кисточкой провёл, раз, и череп как будто прежний. А Сима уже ест и разговаривает, Зое Ливадской звонили из больницы, сказали, всё будет хорошо. Только к ней пока не пускают, а как пустят, мы с девочками поедем, да и тебе бы не мешало.

— Мне-то почему?

Маша аж чаем поперхнулась.

— А ну иди отсюда, кобель, — сказала она, — припёрся с пустыми разговорами, работать мешаешь. И где вы только такие берётесь, был бы ты комсомольцем, ух на собрании тебя пропесочили.

Травин комсомольцем не был, и верующим — тоже. Так что он спокойно отработал пять часов, как и обещал Коробейникову, а потом поехал на Девичье поле, в больницу, отыскал врача в хирургическом отделении. Тот ничего нового к словам Маши не добавил, Симе сделали несложную операцию, после которой давление в голове пришло в норму, и теперь она отдыхала.

— Если у вас есть вопросы, товарищ, вы обращайтесь, — сказал доктор. — Но к больной я вас не пущу. И так милиционер приходил, четверть часа расспрашивал, а потом мы ей успокоительное кололи. Покой и только покой, минимум три-четыре дня, так Николай Нилович распорядился. А вот вашу рану надо обработать обязательно, загноиться может, идите-ка за мной.

К Радкевичу молодой человек приехал со свежей повязкой на шее. Герман стоял на улице возле машины, недовольно глядя на часы — до назначенных двух дня оставалось буквально несколько минут. Продырявленный верх никто не заменил, и заднее стекло тоже, так что кожаная крыша была опущена, а вот диван задний от осколков кое-как почистили. Но сел Радкевич на переднее пассажирское сиденье.

— Сегодня едем вдвоём, где синагога, знаешь? Там я покажу.

Травин остановился неподалёку от трёхэтажного квадратного дома с внутренним двором, Радкевич вылез из машины, прихватив с собой портфель, Сергей проводил его взглядом, огляделся. На скамеечке напротив подъезда, в котором скрылся мужчина, сидел молодой человек в кепке, надвинутой на глаза. Сергей подошёл, сел рядом.

— Здорово, Рябой, — сказал он. — Что, здоровье поправил уже?

Хулиган, которому Травин в Сокольниках засадил рукояткой нагана по голове, попытался отодвинуться, но Сергей положил ему руку на плечо.

— Посиди, не торопись. Ты ведь для Германа тут кого-то высматриваешь? И как?

— Не твоё дело.

— Как знать, — Травин достал пачку папирос, протянул Рябому. — Мы ведь теперь в одной команде, можно сказать, друзья.

— В гробу я видел таких друзей, — тот угощение не принял.

— Ну если так разговаривать будешь, там и окажешься, — Сергей переместил руку ниже и нажал двумя пальцами на лучевой и серединный нервы возле локтя, отчего Рябой тихо взвыл, — так значит, видел кого?

— Да не было чужих, с утра высматриваю. Шастают туда-сюда.

— Ладно, тогда продолжай.

Травин встал, развернулся было к машине, но тут взгляд его упал на знакомое лицо. По направлению к подъезду, в котором скрылся Радкевич, шли трое. Женщину с мальчонкой лет трёх-четырёх, тащившего на верёвке деревянный грузовичок, он не знал, а вот мужчину, который держал женщину под локоток — видел буквально на днях. К дому подходил брюнет лет тридцати с крысиным носом и зализанной причёской, его фамилия была, кажется, Кальманис, и работал он помощником дяди Лены Кольцовой. Кальманис держал в руках перевязанный бечёвкой свёрток, что-то выговаривал женщине, лицо у той было недовольным. Они дошли до крыльца и там расстались — мать с ребёнком и свёртком скрылись за дверью, а помощник Лациса направился в сторону Маросейки. Сергея он не заметил.

Радкевич сел в машину в хорошем настроении, из чего молодой человек сделал вывод, что замена драгоценностей на деньги прошла успешно. На первый взгляд всё казалось предельно ясным, Кальманис работал в Гохране, кому, как не ответственному работнику, выпала возможность зачерпнуть горстью конфискованное у аристократов добро и взять себе, а если и обнаружат недостачу, то проверяющим окажется он же, или его непосредственный начальник. А женщина с ребёнком — отличный повод заглянуть в нужную квартиру в любое время. Стоило порасспросить Кольцову, аккуратно и ненавязчиво, как это представлял себе Сергей.

— Завтра последний день, — сказал Радкевич, когда они доехали до ресторана. — Будешь нужен с утра и до самого вечера, а сегодня свободен.

— С утра?

— В десять как штык, — Герман небрежно протянул Сергею бумажку в один червонец. — Это за вчерашнее.

Молодой человек возражать не стал, засунул бумажку в карман, и зашагал в сторону Преображенской площади, там, возле храма, окружённого с одной стороны нищими, а с другой — демонстрантами с антирелигиозными плакатами, находился магазин мотоциклетов английской марки «Стингер». Торговой компанией владел известный советский гонщик Обухов, выигравший летом чемпионат СССР. Травин толкнул тяжёлую дверь, зашёл в зал, где на подмостках стояли два мотоцикла, огляделся. Приказчик о чём-то разговаривал с мужчиной в кожаной куртке и крагах, при виде посетителя нехотя отвлёкся.

— А, это вы, товарищ, снова. Покупать будете?

— Ещё раз хочу посмотреть, — Сергей подошёл к мотоциклу, присел на корточки.

Денег, выданных Ковровым, хватало аккурат на 250-кубовый мотоциклет. Выглядел он неказисто, бензобак, подвешенный к раме, мешал плотной посадке, переднего тормоза не было вообще, а задний существовал в виде колодки. Травин приходил сюда уже в четвёртый раз, мотоцикл не входил в число предметов первой необходимости, но купить что-то такое хотелось. До этого останавливало отсутствие денег, правда, мотоциклы можно было купить в кредит, всего по пятьдесят рублей в месяц, но при отсутствии свободных средств и такая сумма была существенной. Теперь, когда они появились, в глаза полезли все недостатки английской модели. И особенно — слабый двигатель, сам Обухов предпочитал соревноваться на 500-кубовом, который стоил в полтора раза дороже. Сергей всё больше склонялся к слепленному из разных частей мотоциклету с гордой надписью «Индиана» на бензобаке, и решил брать его при первой же оказии.