Через смерть

Ещё повезло, что всего два десятка тяжёлых конников покинули станицу, и на скорости, раскидав по сторонам, не завязнув в плотном ряду, удалось пройти, как нож сквозь масло, целых шесть пар. Всадники теряли равновесие, падали с лошадей, оставаясь на обочине, давая возможность саням, не снижая скорости продолжать движение. Но везение заканчивается. Первые сани завязли и всадники ощетинились своим оружием.

– Вперёд!!! С саней! Бей, коли их!..

Ничего не оставалось, как броситься на выручку. Длинный мушкет, да с прилаженным к нему штыком — мощное оружие даже против закованного в броню всадника. Удар в морду коня, как не жалко бедное животное… защита-блок от выпада сенарца… и резкий тычок или в колено, или в незащищённый пах. Грязно? На войне нет чистых и грязных приёмов. Или ты, или тебя. Судят не победителя, а побеждённого, как не прискорбно это признать…

– Лейтенант! – кто-то тряс меня за плечо, – вы ранены?! Лейтенант! Хватит, он уже мёртв!

Боевой транс не отпускал. Адреналин вплёскивался в кровь и я, не замечая, что рукав в крови, продолжал вонзать длинный штык в тело сенарца. Ещё один удар и штык соскальзывает от металла, и вонзается в мёрзлую землю.

«Надо уходить! – кричит сознание, понимая, что дальше оставаться на одном месте — гибель для всех».

– Гвардия!!! – кричу, и не узнаю свой голос. Он, раскатистым громом разносится над полем боя. – Оружие, боеприпасы и личные вещи с собой, остальное бросить и за мной!..

Ломились через лес, сбиваясь с направления, запутывали следы, но оторвались от преследования. Только вечером я приказал сделать долгий привал и разрешил развести огонь:

– Позови капрала, я его видел, – приказал взявшему на себя роль ординарца гвардейцу Черсину.

– Сколько уцелело? – оглядывая сидевших на холодной земле, прислонившихся к дереву, едва державшихся на ногах гвардейцев.

– Тридцать восемь, господин лейтенант. Пятеро, кто также ушёл, скончались от ран. Я распорядился их похоронить.

«Тридцать восемь человек уцелело! Едва половина от вступивших в бой!».

– Распорядись проверить, что у кого осталось. Еда, оружие, порох, пули. Всё в один котёл. Возьми мой мешок. Выставь охранение…

– Охранение выставлено, – тут же отрапортовал лейб-капрал, – дальше не пойдём?

– Переночуем здесь. Оборудуй временный лагерь. Отдохнём немного. Глубоко в лес ушли. Даже сам не знаю, куда нас занесло. Надо перевести дух, залечить раны. Завтра подумаем, что делать дальше, – говорил резкими, рубленными фразами. Последние часы бега с препятствиями по пересечённой местности я совсем не помнил. Шёл на морально-волевых, понимая, что чем глубже заберёмся в лес, тем лучше для нас. Противник, не зная местности, не полезет нас искать, хоть и шуму наделали знатно и разозлили раненого зверя. Но и мы заблудились. Изредка я разворачивал карту, но не видел ни одного знакомого или более-менее внятного ориентира. Просто вёл уцелевших людей за собой, дальше и дальше вглубь леса, а лес не заканчивался.

Бурелом и густые кроны деревьев шумели в вышине, заслоняя своими ветвями лучи солнечного света. Только после того, как несколько раз споткнулся, а руки верного солдата меня подняли во второй раз, я понял, что всем нужна передышка.

– Слушаюсь. Вас бы самого перевязать, а то повязка, вон, какая мокрая. Кровоточит.

– Есть кто, пусть перевяжет, – ответил, проваливаясь в забытьё…

Пришёл в себя от резкой, пронзительной боли. Хотел закричать, но что-то твёрдое было во рту, и крик потонул в глухом мычании. Запах палёной плоти ни с чем не спутать, а противное шипение от соприкосновения раскалённого металла с плотью, мне снилось долгие годы. Я извивался, пытался кричать, но меня крепко держали. Темнота, что открой глаза, что закрой. Но главное — я над собой не видел неба.