У подножия горы Нге

Вечером, после ужина, я снова пролез через дыру в заборе и заглянул в дом Шеу. Ни его, ни Пушинки не было. Видно, уже ушли. Я вернулся домой и увидел, что сестра тоже куда-то собирается. Я ни о чем ее не стал спрашивать, но сел у двери и решил ждать.

Сестра повязала голову косынкой, взяла косарь, которым всегда пользовался отец, и, завернув его в обрывок тряпки, пошла к воротам. Рыжик тут же кинулся следом за ней. Дома только сестра и я давали ему еду, поэтому он всегда вертелся возле нас.

Ман оглянулась и, заметив, что щенок увязался за ней, шлепком прогнала его обратно в дом и плотно закрыла за собой калитку. Она закрывала ее так старательно, просунув снаружи руку через отверстие, что мне стало ясно — она не хочет, чтобы Рыжик шел с ней. Теперь я понял: вчера Ман тоже не хотела брать с собой щенка, он побежал сам.

Неясно было другое: зачем Ман понесла с собой косарь? Я знал, что он очень острый и обращаться с ним нужно с большой осторожностью. Мой отец в два взмаха может срубить им молодое деревце соана. Когда недалеко от нашей деревни еще стоял пост тэев, отец прятал этот косарь в бочке с половой. «Если только кто-нибудь к нам сунется,— говорил он,— может заранее распроститься с тем, на чем носит шляпу!» Отец очень дорожил косарем и пользовался им только в самых необходимых случаях. Тому, кто брал косарь без спроса, очень доставалось от отца. Если Ман, идя в храм, взяла его с собой, значит, ей угрожает какая-то опасность. Я перепугался. Ни отца, ни мамы дома не было — кому мне обо всем рассказать? Не раздумывая больше, я вскочил, достал из письменного стола ножик, рогатку, десяток «пуль» из обожженной глины и сунул все в карман.

С тех пор как учительница строго-настрого запретила нам баловаться рогатками, моя рогатка лежала в ящике стола без дела. И вот сегодня представлялась возможность снова использовать это грозное оружие: если такая «пуля» попадет в голову врага, то умереть он, конечно, не умрет, но шишка будет здоровая! А перочинный ножик я взял на тот случай, если придется биться врукопашную.

Уже совсем стемнело. Я привязал Рыжика возле загона для уток и вышел на улицу. Пройдя часть пути, я вдруг подумал, что хорошо было бы обо всем рассказать Сунгу, чтобы он пошел со мной, так будет вернее. И хотя вчера я дал зарок, что больше никогда не пойду к нему, сейчас я забыл обиду и думал только о сестре. Больше всего я боялся, как бы ей не пришлось драться с Шеу. Сестра у меня хоть и сильная, но с Шеу ей не справиться.

Сунга я не застал, его тетка сказала, что он только-только ушел. Даже не дослушав ее, я выскочил из дома и стремглав помчался к храму Трех сестер. При воспоминании о вчерашнем по спине начинали бегать мурашки. Но мысли о сестре придавали мне отваги. Мне было очень жалко сестру. Она так хорошо обращалась со мной в последнее время. Всегда оставляла самый вкусный кусочек и помогала решать трудные задачки по арифметике. Теперь у меня ответ всегда сходился, и наша учительница несколько раз меня даже хвалила.

Возле пруда я увидел, что кто-то идет мне навстречу, и тут же спрятался.

— Кто там? — раздался тихий оклик.

Я затаил дыхание. Человек постоял немного и пошел дальше, чуть ускорив шаг. Я поглядел вслед и увидел бегущую за ним четвероногую тень. Значит, это Шеу и Пушинка. Выходит, я пришел слишком поздно, Шеу уже побывал в храме, раз он идет с той стороны. Я облегченно вздохнул — за Ман можно больше не беспокоиться.

К храму я подошел со стороны высокого фикуса. Постояв немного, я не заметил ничего подозрительного. Ман нигде не было видно. В кармане у меня наготове лежало «оружие» — рогатка и перочинный ножик, я чувствовал себя очень смелым и мог ждать долго. Над головой шептались листья, которыми шуршал ветер, и иногда было слышно, как гулко шлепались на землю дикие сливы с деревьев, росших у пруда.

Так ничего и не увидев, я уже собрался уходить. И тут вдруг тихонько, совсем как вчера, скрипнули ворота. Весь страх с меня как рукой сняло. Я бросился к задней стене храма, откуда доносился скрип, и, спрятавшись в кустах, принялся следить за воротами. Они вели в тесный дворик, заканчивающийся постройкой с тремя сквозными входами, в которой когда-то жил старый Ты, служка при храме. За постройкой шла невысокая стена с калиткой, отделявшая большой двор и главное помещение храма. Когда мы с ребятами, играя там, начинали сильно шуметь, старый служка запирал калитку...

Спрятавшись в кустах, я продолжал вести наблюдение за воротами. Туда один за другим зашли несколько человек, сразу направляясь к постройке, где когда-то жил слушка. Место это было очень уединенным, там можно было делать все что угодно, и никто из проходивших мимо или даже зашедших в главное помещение храма ни о чем бы не догадался.

— Один... второй... третий... — считал я проходившие во двор фигуры.

Наконец ворота плотно закрыли изнутри. Я подбежал и приложил ухо к створке. Чиркнула спичка, раздались чьи-то неясные голоса и какой-то стук, точно вбивали деревянный клин. Может, они разрушают храм, чтобы взять кирпич? Или режут кур для пирушки? Наверняка те, кто собрался здесь, не относятся к числу хороших людей. Может, Ман и Сунг уже знают об этом и решили поймать их на месте преступления?

Я не знал, залезать мне в храм или нет. Залезть не трудно, но, если меня схватят, мне не поздоровится, выбраться обратно сложно. Хорошо, если бы Ман и Сунг подоспели сейчас!

Удары, раздававшиеся в храме, становились все громче. Похоже было, что их стремятся заглушить, но безрезультатно. Конечно, в деревне или за Буграми стука не слышно, это только для меня все звучало так отчетливо и ясно. Дерево и кирпич у нас очень дорогие. В начале учебного года к нашей школе пристраивали всего лишь два класса, а только на покупку дерева и кирпича истратили несколько сот донгов.

Сколько же мне еще придется ждать сестру? Неужели я так и буду стоять здесь и равнодушно наблюдать, как разрушают храм? Нет, нужно обязательно заглянуть туда, убедиться во всем своими глазами и, самое малое, запомнить физиономии ворюг. Наша учительница всегда говорит: «Пионер должен быть храбрым». Когда-то пионер Ким Донг носил Хо Ши Мину донесения в пещеру Пакбо, и разве он струсил, когда его окружили враги, отрезали ему все дороги?

Я нащупал перочинный ножик в кармане и, вспомнив, как наш класс учился «брать вражеский дот», я скомандовал, конечно, не вслух, а про себя: «Ученик 4-го «А», вперед!»

Я бросился к фикусу, росшему у центральной стены. По нему я забрался на крышу и осторожно спрыгнул вниз. Мне удалось тихонько пробраться по двору к постройке, из которой доносился стук. Калитка была закрыта, но это не беда. Когда старый Ты вот так же запирал ее, мы с Быоем запросто открывали, забравшись внутрь, съедали вкусные вещи, припасенные для жертвоприношений. Я легко просунул в щель палец и, поддев им задвижку, тихонько сдвинул ее с места.

Калитку я открыл быстро. Осторожно придерживая, я отворил ее ровно настолько, чтобы мог протиснуться, и вошел во внутренний дворик.

Ох, как же я забыл, ведь нужно заранее подготовить путь для отступления на случай, если за мной погонятся! Стараясь держаться поближе к стене, я, крадучись, добрался до ворот. Высокий засов был задвинут. Я поднялся на цыпочки, чтобы дотянуться до него, и, стараясь не произвести шума, легонько, без единого звука, отодвинул его в сторону и приоткрыл створку ворот. Так, теперь можно быть спокойным. Теперь уж меня никто не поймает! Я ведь бегаю быстрее Пушинки. Если мне даже придется удирать от них по меже — и то не страшно. Мне часто приходилось бегать наперегонки во время охоты на хомяков.

Удары, доносившиеся из постройки, стали громче. Я пробрался к самой двери. Как раз напротив двери раньше стояла кровать старого Ты, и до сих пор в дверях сохранился круглый, величиной с кольцо в носу буйвола, глазок, в который старик наблюдал за тем, что делается снаружи. Когда он видел, что мы играем у самых ворот храма, он кричал: «Убирайтесь отсюда, чертенята! Храм хотите разрушить!» Но если старый Ты мог все видеть через этот глазок, то и мы могли видеть все, что делается внутри. И, прильнув к нему, мы смотрели, как старик, опустив на грудь веер и широко открыв рот, спит. Когда он начинал тихонько похрапывать, можно было быть уверенным, что он крепко спит, и мы тогда делали что хотели — лазали по забору, забирались на деревья, срывали плоды и даже устраивали во дворе храма целые представления. Как только старик просыпался, мы бросались наутек.

Хорошо, что я не забыл про этот глазок! Я приложился к нему и заглянул внутрь. Сначала я ничего не мог как следует различить, кроме неясных фигур, которые что-то такое строгали, пилили, заколачивали... Но что же я там увидел через минуту, когда глаза освоились! Нет, это были не воры, не расхитители черепицы или кирпича. Угадайте, кого я там увидел? Во-первых, Сунга; во-вторых, свою сестру и еще трех или четырех человек, которые делали то ли какой-то ящик, то ли ту самую тачку. А я-то думал...

Посредине помещения висел большой фонарь. На полу были свалены доски, лежали рубанок, пила, долота, стамески и косарь моего отца, который принесла Ман. Сунг вместе с одним парнем в углу прилаживал к тачке деревянное колесо. Ман с кем-то еще придерживала тачку. Какой-то высокий парень держал молоток и деревянный метр и что-то прикидывал, измерял на тачке.

Я услышал, как Сунг спросил:

— Ну как, село?

— Почти, — ответил чей-то голос. — На несколько сантиметров выше, чем полагается по чертежу.

— Ладно, пока и так сойдет,— сказал другой голос.

— Нет, — это уже говорила моя сестра, — нужно делать строго по чертежу. Пусть еще немного повозимся, зато все размеры выдержим.

— Правильно, — поддержал Сунг. — Ведь на этот чертеж в объединении сельхозтехники немало труда положили и, уж конечно, все с точностью вычислили. Раз мы взялись делать — значит, нужно точно все соблюдать, тогда и результат хороший будет.

И, начав снимать колесо, он подозвал остальных на подмогу:

— Эй, ребята, давайте все сначала!

— Хорошо, хорошо, — дружно отозвались голоса. — Конечно, сделаем все в норме, а то откажет в самый ответственный момент, позору не оберешься. Пропали тогда все наши надежды убедить несознательных...

И тут в углу кто-то удивительно противно, пронзительно затараторил:

— Я тоже согласна с Сунгом. Я помню, как Шеу говорил моему папе: «Эта их тачка-качка три шага проедет и развалится к чертям!» Вы уж постарайтесь, а если вам досок не хватит, мы достанем...

Я остолбенел, услышав этот пискливый девчоночий голосок, и, вытаращив глаза, стал вглядываться туда, откуда он раздавался. Ну конечно, это была Хоа! Значит, ей доверили участвовать в одном деле вместе с Сунгом и Ман! Только у Хоа могли быть такие куцые хвостики, торчащие на затылке, и круглое, как тыква, лицо. Вот почему она так загадочно себя вела, когда я ей рассказывал про храм. Притворщица!

Сказать по правде, я очень разозлился. Во всем она успевает раньше меня! И красный галстук у нее уже есть, и учительница всегда ее хвалит, а сейчас ей позволили делать тачку. И на сестру я тоже был сердит. Выходит, Хоа она доверяет, а мне — нет. Можно подумать, что только одна Хоа и знает, где можно достать доски. Да я побольше ее таких мест знаю! От обиды мне просто реветь хотелось. Эх, ворваться бы сейчас туда и сказать Сунгу и Ман: «Я пойду за досками! Я тоже хочу, как Хоа...»