Ксения

* * *

Пан Мориц пристрастился к игре на клавикордах. Игрой, впрочем, это было трудно назвать. Он бренчал. Учиться у него не хватало терпения, да и Ксения не выказывала охоты учить пана Морица. Ксению от себя он не отпускал, нашел в ней терпеливого слушателя, а поговорить пан Мориц любил.

— Ты замечаешь, как рыцарски я к тебе отношусь? Я давно ни к кому не относился по-рыцарски. Впрочем, шучу. Много ли рыцарского в том, что держу тебя в плену? Но посуди сама, что тебе делать в монастыре? Туда слишком часто залетают ядра. Мор у вас не прекратился, до сих пор выходят по ночам хоронить за стены. Значит, я спасаю тебя от верной гибели. Вот снимем осаду, и я тебя отпущу, а срок этот близок. Скопин-Шуйский движется к нам с войском. Вряд ли мы станем вступать с ним в большую драку. Солдаты устали, им не платят жалованье. Тушинский царек убежал в Калугу, у нас теперь разные цели. Скорее всего, мы перейдем на службу к нашему королю. Впрочем, тебе это неинтересно. Чем ты пленила меня?

Пан Мориц снова принимался чистить ногти.

— Не только тем, что заиграла на клавикордах и произнесла несколько латинских слов. В тебе есть некая тайна, и ты до сих пор ее не открыла. Кто ты, откуда, как оказалась в монастыре? Ты, без сомнения, русская, я хорошо знаю русских. Но ты и не русская в то же время. Быть может, в детстве ты попала в Европу и там провела несколько лет? Где еще обучаться игре на клавикордах и знанию латинского? Ты умеешь молчать. Есть молчание, а есть немота. Немота похожа на тяжелый камень, в котором ничего нет, кроме его каменных недр. Молчание сходно с закрытым сосудом, в этом сосуде может сокрыться все, даже блаженный целительный напиток. Признаться тебе, я не встречал таких женщин. Я говорю, говорю, ты не отвечаешь, но слова мои уходят не в пустоту, а в другой мир, где им неплохо живется. Вот почему все новые и новые слова рвутся из меня к тебе. Ты удивительно хороша. Нет, это не то слово. В тебе много значительной красоты. Я вижу, что ты страдала, но страданья не убили твою душу, а только развили ее. Молчи, молчи. Ты только имя свое сказала. Ольга. Но имя можно сказать любое. Бьюсь об заклад, что не твое это имя. Ну, в крайнем случае, взятое при постриге. Хотя не уверен я вовсе, что ты инокиня. Нет в тебе монастырской повадки. Слишком вольна, слишком много умеешь. В монахини идут, когда кончена жизнь. Хотя, быть может, тебя насильно постригли. Ну, откройся же мне, буду тебе защитником. Увезу тебя в мазовецкий край. Или нет, знаю одно прелестное место я Ливонии с замками на воде. Отвоюем один замок, поселимся, будем играть на клавикордах…

Дверь отворилась, и на пороге, обивая снег с каблуков, возник невысокий гусар в красном доломане и глубоко надвинутой шапке с белым пером.

— Это кто? — недовольно спросил пан Мориц. — Эй, Яцек!

— Не кричите, пан Мориц, — промолвил гусар тонким голосом и сорвал с головы шапку.

— Панна Марина! — ахнул Мориц.