Когда луна окрасится в алый

– Сколько точно ками пропало? – первой нарушила молчание Генко.

– Двенадцать, – ответил Оота, поставив пиалу на стол, и сложил морщинистые руки на коленях. – Последний пропал на прошлой неделе.

– Я ощутил семерых, но слышал о девяти, – нахмурился Йосинори.

Оота вряд ли покидал деревню, чтобы узнать новости от других священнослужителей; сомнительно, что он вынес бы дорогу даже до ближайшего более-менее крупного города, не говоря уже о столице, куда такие новости стекались быстрее всего. Так что вопрос о его осведомленности так и читался во взгляде оммёдзи.

– Джуничи-кун благословлен одним из семи богов счастья, поэтому его восприятие иного мира особенно сильное, – пояснила Генко и повернулась к старику, плавным движением вращая пиалу с остатками гоисича, чай закрутился в водоворот. – Почему ты не сказал мне?

– Я совершенно забыл, что ваши чувства отрезаны, Генко-сама, – виновато поклонился Оота. – Искренне полагал, что колебания энергии были столь сильными, что кто-то вашего уровня способностей не мог их не ощутить.

Генко непонимающе уставилась на Ооту, а после так глубоко вдохнула воздух, словно собиралась нырнуть под воду. Взгляд ее темных глаз стал столь пугающим и холодным, что Йосинори инстинктивно напрягся, готовый отбить атаку в случае необходимости. Но злилась Генко явно не на них, смотрела она в пустоту, и ки ее разливалась раздраженными волнами.

Кожа Генко стала источать едва заметное серебристое свечение, которое оммёдзи видел еще во время сражения с они, а за спиной неожиданно возник сначала один хвост, а спустя буквально пару мгновений еще восемь. Аккуратные ногти удлинились и заострились, а на голове появилась пара ушей – угольно-черных и настороженно встопорщенных.

Йосинори посмотрел на каннуси, но тот только покачал головой, всем видом показывая, что мешать сейчас ей не стоит. Лисий облик помогал Генко лучше чувствовать окружающий мир. Ки ощущалась в разы сильнее, обтекала лисицу, будто вода, раскрывая все грани сущего. Генко закрыла глаза и едва заметно двигала пальцами, как если бы пыталась сплести какой-то узор или уловить невидимую нить.

Неожиданно это действительно произошло. На короткое мгновение в ее руке появилась нить – тонкая, черная, лоснящаяся и словно пульсирующая. Она отливала алыми вспышками и извивалась, будто живая. Однако стоило Генко попытаться сжать ее крепче – как нить исчезла, словно ее никогда и не было.

Пиала в руках разбилась, залив кимоно чаем, настолько крепко Генко сжала ее.

– Я оказалась не только изгнанной и лишенной возможности следить за внешним миром, так меня еще и привязали к этой местности! – буквально прорычала лиса, совершенно не обращая внимания на то, что осколки впились ей в кожу и теперь уже кровь стекала по руке, а не остатки гоисича. – И я знаю, что тех, кто может это сделать, жалкие единицы!

– Госпожа Генко? – встревоженно позвал ее Оота, переводя взгляд с пылающего яростью лица кицунэ на ее пострадавшую руку.

– Я думала, что это мое желание, что я не хочу покидать эти земли, и даже не предполагала, что это могут быть навязанные кем-то мысли! – Она не слышала каннуси, сосредоточившись на охватившей ее ярости. – Если это сделала Бьякко…

Генко разжала руку, из-за чего осколки пиалы осыпались, а кровь закапала на наряд и пол. В глазах Генко читалась смесь злости и недоверия, а в поджатых губах виднелось упрямство, связанное с нежеланием верить в произошедшее.

Йосинори опустил голову, испытав внезапное смущение, словно вторгся в нечто личное. Он не знал, кто такая Бьякко, но было очевидно, что она важна Генко. И если она действительно привязала кицунэ к Сиракаве, запретив покидать эту местность, то подобное действие и впрямь можно расценивать как предательство.

В доме воцарилось гнетущее молчание. Йосинори наблюдал, как мелкие порезы на руках Генко понемногу затягиваются, но более глубокие не спешили исцеляться, и его посетило странное желание помочь, ускорить ее лечение, чтобы хоть немного облегчить состояние Генко и избавить ее от страданий. Но отчего-то сейчас, в присутствии Ооты, это казалось неуместным и неприемлемым, так что Йосинори остался на своем месте, ожидая, к чему приведет эта беседа.

Тишина не продлилась долго. Генко довольно быстро пришла в себя, небрежно отряхнула руки, избавляясь от оставшихся осколков, и села настолько ровно, что казалось, будто к ее спине привязали деревянный шест. Лицо ее при этом стало пугающе пустым – она явно пыталась скрыть охватившие ее эмоции за маской равнодушия.

– Мои лисы принесут тебе новый чайный набор, Джуничи-кун, – произнесла Генко таким же ровным и раздражающе спокойным голосом.

– Не стоит, моя госпожа, – слегка склонил голову Оота. Казалось, что он просил прощения за то, что своими словами расстроил кицунэ.

Генко внимательно посмотрела на старика, а после обреченно выдохнула короткое:

– Как пожелаешь.

– Что вы намерены делать с полученной информацией? – выждав некоторое время, поинтересовался Йосинори.

– Мне нужно поговорить с некоторыми знакомыми, им может быть известно больше, – расплывчато ответила Генко. – Сама я вряд ли что-то сделаю, но они помогут в случае необходимости.

Ничего конкретного кицунэ не сказала, но слова ее, произнесенные твердым голосом, внушали уважение и некую уверенность, что с произошедшим все же будут разбираться.

Дальше разговор не пошел. Вскоре Оота откланялся, сославшись на дела в храме, и заверил, что Йосинори и Генко могут остаться в его доме, если того пожелают. Учитывая, что кицунэ не сдвинулась с места, когда каннуси покидал их, выходило, что она довольно часто оставалась здесь без присутствия хозяина. Что было одновременно и неуместно, и явно слишком уж свойственно лисе.

– Я не хотел бы показаться навязчивым и грубым… – Йосинори терпеливо подождал, когда Генко прекратит рассматривать чайник и обратит на него внимание. – Но за что вас так сильно ненавидит Сиракава?

– Тебе еще не рассказали? – неожиданно усмехнулась Генко, вскинув бровь.

– Я слышал, что вы убили нескольких местных, но для всего должна быть причина, разве нет?

– Так тебе все же нужно знать, из-за чего я убила людей, а не почему местные меня недолюбливают. Задавай вопросы правильно, иначе они могут обернуться против тебя.

Это было весьма мудрым замечанием. Не то чтобы Йосинори этого не знал, но мягкий укор Генко неприятно кольнул и заставил испытать неловкость.

– Это была месть.

– Прошу прощения? – Ему показалось, что он ослышался. Что могли сотворить люди, чтобы вызвать такой гнев?

– Я отомстила, – повторила Генко, аккуратно сложив руки на коленях и прямо глядя на собеседника, будто собиралась внимательно следить за его реакцией на свои слова. – Моя история с этой деревней началась намного раньше, чем я убила местных. Фактически я родилась здесь. И здесь же однажды влюбилась, как бы странно это ни звучало. Он был одним из сиракавцев. Деревня тогда только строилась. Он был простым, красивым, но главное – добрым. И ему было плевать на то, что я кицунэ.

– Он предал вас? – спросил Йосинори, но Генко только негромко и грустно рассмеялась и покачала головой.

– Наоборот – он жаждал оставаться со мной до конца. И это не понравилось людям. Они предупредили его, что от меня стоит держаться подальше, что своими действиями он отвлекает меня от возложенных богиней обязанностей, что эта связь лишь причинит ему боль. Нам же было все равно. А потом одна мико сказала деревенским, что наши отношения прокляты. Что на самом деле я обманула его – соблазнила и совратила. Что он приносит в деревню несчастья каждый раз, когда возвращается после встречи со мной. Я до сих пор не знаю, почему она так решила.

– Они… – Йосинори потрясенно смотрел на Генко, не в силах продолжить вопрос, но она только коротко кивнула:

– Да. Они убили его, пока меня не было. Напали, когда он вновь отказался прекратить наши встречи. Очевидно, сначала деревенские хотели просто поколотить его, но потом что-то изменилось, и в итоге они его убили. И мико это одобрила. Его тело решили скинуть в реку, словно даже в посмертии хотели его наказать.

Генко крепко сжала зубы, и Йосинори мог поклясться, что слышал, как они скрипнули. Старая обида и боль дали о себе знать, пробиваясь наружу: плечи Генко стали напряженными, а тело – скованным.

– Я забыла многое, но день, когда узнала о произошедшем, помню отлично. Я вернулась в Сиракаву лишь спустя месяц после его смерти. Инари-сама в тот год была особенно благосклонной к людям, урожаи выдались хорошими, и мацури проводили часто и много, чтобы в должной степени отблагодарить богиню. Потому мое отсутствие и затянулось. В Сиракаве тоже устроили праздник: каннуси хорошо постарался, мико танцевали, люди радовались, а я думала только о том, что нигде не вижу его. А ближе к вечеру мне рассказали о произошедшем. Какой-то парень, его близкий друг, поведал мне, что случилось. Еще никогда я так не злилась. Ни до, ни после того дня. Я нашла их всех. Каждого. И последней была та самая мико. Она уверяла меня, что ей открылась воля богов, что мы приносили беду в деревню, что мой возлюбленный звал болезни в их дома. И что своими действиями я только подтверждала открывшееся ей откровение.

– Как будто вы могли остаться в стороне после произошедшего. – Йосинори понимающе кивнул. Сам он не мог с уверенностью сказать, как поступил бы на месте Генко, но в целом понимал ее. Люди мстили и за меньшее. Так стоило ли осуждать кицунэ?

Она улыбнулась, опустив взгляд на свои руки – уже человеческие и здоровые, без когтей и ран от осколков пиалы. Вот только улыбка была едва заметной и грустной, а оттого пережитая ею некогда боль ощущалась особенно сильно.

– Инари-сама разгневалась. Я должна была оберегать людей, а не убивать их, так что в итоге она забрала дарованную мне благодать, лишила возможности чувствовать всех богов, а только тех, что находились поблизости, и наказала жить около этой деревни и защищать ее. Покаяние за совершенную ошибку. Первое десятилетие я злилась. Так сильно, что едва не начала ненавидеть свою богиню, да и отношение деревенских не помогало. Потом стало легче. Не скажу, что сразу, но постепенно я смогла смириться с произошедшим. На это ушли годы, но в итоге – вот она я, помогаю потомкам тех, кто когда-то разрушил мою жизнь, и только сейчас узнала, что их ненависть ко мне не отголоски прошлого, а чье-то проклятие.

– Мне жаль, – искренне произнес Йосинори, но Генко покачала головой.

– Всё было настолько давно, что не стоит и вспоминать. Лучше сосредоточимся на настоящем и попробуем решить проблему с тем, что боги исчезают. Это куда важнее.

– Так и быть, – кивнул Йосинори. – Я намерен отправиться в столицу на несколько дней, попробую узнать у каннуси, известно ли им что-то о происходящем.

– Я поговорю с божественными посланниками. Странно, что никто еще не обратил на это внимания. После все обсудим.

Йосинори поклонился в знак благодарности. Его отношения с Генко строились на взаимопомощи, и пусть часто такая основа была хрупкой и ненадежной, сейчас она казалась весьма прочным фундаментом для зарождения будущей дружбы.