Лось 3

– И что потом? – заинтересованно спросила партнерша по ночи.

– А потом – надо знать, как у нее с Мехтель.

– Этого я тебе тоже не говорила, но с Мехтель у нее очень теплые отношения. Она крестная трех девочек из их клана.

– Очень… очень интересно…

– Миха, ты что-то понял? – требовательно придавила меня к кровати Арина, навалившись всем весом.

– Понял… иди ко мне, моя хорошая! – и сменил диспозицию, вывернувшись из объятий и уже сам оказавшись сверху.

Далекая от политики Арина тут же отбросила все мысли и чувствительно прикусила сосок, приступая к новому акту любовной игры.

«Гори оно всё огнем!» – увлекся и я процессом, потому что пока не представлял, как вылезти сухим из интриг будущей тещеньки.

– Соня, организуй воды! – разбудил я только придремавшую под гул винтов помощницу.

– Да, Михаил Анатольевич!

– Соня, а можно чайку?

– Конечно, Михаил Анатольевич!

– Соня, а есть что-то от ушей?

– В каком смысле, Михаил Анатольевич?

– Уши закладывает.

– Может быть вам леденец? – терпеливо спросила адъютантша, старательно задавливая раздражение. Еще бы! За последний час я уже в шестой раз срывал ее попытки подремать! Но мне она и нужна была – злая и невыспавшаяся, иначе для чего было отправляться с четверкой прямиком под Бирск?

– А у тебя есть?

– Барбариска, сойдет?

– Терпеть не могу барбарис, я мятных нет?

– Сейчас поищу.

Излучая ненависть, прикрытую ангельским выражением лица, помощница отправилась по салону спрашивать у всех мятную конфету.

Над Тоней я бы издевался точно так же и, может быть, даже с большим удовольствием, потому как уверенность, что Тонечка стучит помимо Забелиной-старшей еще и Младшему, крепла ото дня ко дню, но «счастье» сопроводить меня в рейс выпало Соне.

Пожалуй, даже Руслана Евгеньевна подивилась бы моей изощренности – будил я девушку ровно в фазу быстрого сна, чтобы максимально усилить ощущение недосыпа. Сволочь, не отрицаю.

Только… Младший что-то догадывался о моем нездешнем происхождении, но вряд ли поделился догадками со своей родительницей – слишком много недопонимания накопилось между ними, а ей самой вряд ли пришло бы на ум считать меня кем-то большим, чем просто умненьким и амбициозным ровесником ее сына. Вряд ли даже Серега предполагал, что я намного, очень намного его старше. И, если считать прожитые здесь годы, то даже чуть-чуть старше его матери. Мне нравилось ощущать себя молодым, мне нравилось притворяться молодым, но то своё существование я прервал в сорок восемь. И большая часть моей прошлой жизни пришлась на период информационной вседозволенности. Для людей, которым на любое решение вопроса приходилось отсиживать часами в библиотеке, перелопачивая кучу талмудов, сложно было представить уровень информационного мусора, засевшего в моей голове.

– Спасибо, девочки, я спать! До утра – не беспокоить! – объявил своей свите, захлопывая перед ними двери в одиночный номер. Позади был длинный перелет, окно под главенством излеченного с помощью прописанных пиздюлей от излишнего пофигизма Жоппера, спешно организованная в местном клубе встреча с почитателями… – Вылет в десять.

– Есть, в десять, – глухо донеслось из коридора.

«Такси-такси, вези-вези, вдоль ночных домов, мимо чьих-то снов…» Авдотья, потакая своей натуре гонщика, неслась через промерзлую степь, а я, отвлекаясь от снежной круговерти за стеклом, напевал про себя набившие оскомину строчки.

Записавшей на свое имя представительскую стодвенадцатую «Победу» Дуне даже в голову не приходило спросить – зачем мне впридачу старенькая «сотка» с усиленным движком, подержанная, да еще с шашечками. Надо, и надо. Глупо было бы считать молодую женщину, доставшуюся мне в водительницы, совсем нелюбопытной но… надо, и надо! Уровень доверия между мной и наследницей Шумахера зашкаливал. За это доверие я прощал ей смазанные в белое полотно за стеклом нашей псевдотаксишки пустые поля и редкие деревья, постоянно лежащую на отметке «двести» стрелку спидометра – доверие должно быть обоюдным!

– Приехали! – отвлек меня от дремоты бодрый голос. С удивлением признал за окном батин особнячок.

– Вау! Два часа! – сверился с коммом, – Дуня, с меня премия!

– Мих-Толль…

– Жди меня вон там, – отмахиваясь от бормотания, указал на тупичок между домами, – Я скоро.

Дом, милый дом. Довольно странно было воспринимать особняк, виденный всего два раз в жизни домом, но часть меня усиленно транслировала: ты дома! Обманчивое впечатление. Дом, так и не ставший родным.

– Цыц! – кинул заворчавшему при моем приближении барбосу, – На колбасу пущу!

Бобик умерил голос и принялся ластиться под руку, звеня цепью. Радость, что он транслировал в пространство, невозможно было истолковать по-другому – он признал хозяина.

– Странно, что мне раньше о собаке не сказали… – впервые гавнюк-Масюня открылся с другой стороны. Хотя… наигрался и сплавил во двор на цепь… пожалуй, поторопился я оправдывать гаденыша.

– Жди!!! – Замерший колом от команды пес сел на попу ровно, продолжая верить и надеяться, – Жди! Я тебя заберу.

Масюня-Масюня…

Батина пустая спальня, мамы Янина пустая спальня, и даже мамы Ритина пустая комната… где все?!!! Брожения по особняку прекратились только с услышанным храпом Жениного мужа – Ивана.

Итак, бати и двух мам дома нет. Повезло или нет?

Батин кабинет.

Девственно чистая столешница.

Сейф с кодом на восемь цифр – у меня в кабинете стоял такой же. И запирался на дату моего рождения – настоящего рождения. 01071950 неуверенно набрала моя рука батину днюху. Не прокатило. 07091950 – день рождения мамы Яны. Опять мимо. 07041974 – дата их свадьбы. Замок щелкнул. Полезно иногда знать полное досье семьи.

Чертежи, рисунки, деньги… документы на русском и немецком. Усиленная искрами память дословно вбивала в подкорку содержимое бумаг. Счета, заметки, права… Права?!! Права оказались на немецком и действовали только на территории Германии – бюрократия, куда ж от нее деться! Но мама Яна всегда ездила или с батиной водительницей, или на такси, несколько раз при мне подчеркивая, что никогда не сядет за руль! Не особо мы с мамой Яной общались, но в больнице она несколько раз со мной сидела, а о чем-то поговорить надо было. Да и потом возилась, отвлекая от внимания Варвары, по просьбе отца. И на похоронах мы невольно несколько раз словом перекинулись. Да и Вика – мой шпион и доносчик по семейным делам – тоже пару раз упоминала про мамину боязнь вождения… Странно…

Еще одни права, тоже на немецком, и тоже, просроченные и действующие исключительно на территории далекой неметчины, обнаружились на имя Маргариты Львовны. Мама Рита русская, но привела ее в дом бати мама Яна, а где они познакомились – бог весть! Почему бы не на территории условного противника? Мама Яна раньше к своему отцу часто ездила, да и сейчас хотя бы раз в год выбирается – СБ не дремлет и кое-что о семье мне докладывает.

«ТроЛос»(!) – наткнулся на наиболее интересную для меня пачку документов. Счета, счета, снова счета!.. Наконец-то глаза остановились на учредительных документах. Устав – ерунда, общие фразы… состав учредителей – дед Август и батя… а вот копия написанной от руки расписки, в которой батя занимал вложенные в дело средства у моей-Масюниной будущей крестной матери – тогда еще просто бюргерши и соседки Августа Троттена, зато последние семь лет – супруги канцлера Германии…

В своей реальности я привык, что немцы имели какие-то отличия в вере, которые наша православная церковь признавала со скрипом. Но, отвлекаясь на сходство двух миров, постоянно забывал, что живу не у себя, а в другой реальности! Очень много здесь разнилось, но не все отличия удавалось ухватить. В частности, вопросы веры до получения от Нины копии крестильной записи меня никак не трогали.

Если моя крестная мать – жена канцлера, то сам канцлер, получается мой крестный отец? Не зря Младший тогда уцепился за случайную оговорку, сделав правда совсем неправильные выводы… Неправильные с моей точки зрения, но очень правильные с его…

Так и непроснувшийся дом щерился мне вслед темными провалами окон. Бобик тоскливо заскулил, проводив грустным взглядом.

– Прости, псина, не могу я тебя сейчас забрать. Конспирация, брат, понимаешь? – остановился у будки, – Но я заберу тебя. Не сейчас, чуть позже… Веришь мне, брат?..

Не понял и не поверил, ворча прячась в холодное собачье жилище.