Избранные произведения

5

Бежала Волга в синем блеске, играючи песчаные косы намывала, острова и мысы обтекала, вела за собой крутые берега да зелены луга…

Размах гор

навалы больших лесов.

Дремали над Волгой, карауля тревожный покой Азии, русские городки и острожки.

За бревенчатыми стенами жил и кормился от слез и крови рода христианского воевода с челядью.

Жили стрельцы с семьями в своих дворах. Занимались они ремеслами, вели торговлишку, справляли государеву и всякую расхожую службишку.

Жили для души спасения — на слуху острожков — монахи в скитах и монастырях.

Жили татары в слободках, покидая с весны по осень дворища и откочевывая в степь.

Жили, перебиваясь с хлеба на воду, черные мужики и всякий нашлый, гулевой народ.

Жили купцы хлебные, рыбные и всякие иные.

По весне скликались купцы кораблями и, под охраной принанятых людей, большими караванами сплывали к Астрахани и в море — в Турхменскую и Кизылбашскую орду.

Зимами от дыма к дыму и от города к городу и ото всех городов к Москве пробирались обозы с товарами купецкими. Везли воск и сало, пеньку и соленую рыбу, сафьян и кожи воловьи, лен, соль и всякую всячину.

Жили.

Воевода над всеми суд и правёж чинил, попы за всех молились, а мужики на всех работали.

Так и жили, не мудрствуя, да еще по зимам люди посадские тешились кулачными и палочными боями, сокрушая друг другу скулы и ребра, — то играла в народе молодая кровь.

С купцов оброк брался смотря по торгам и промыслам. С кабаков и харчевен бралась денежка уловная. И с судов, приставших к берегу с товаром, взыскивалась копеечка побережная. На перевозах, перелазах и заставах тамга[6] собиралась за весчее[7], померное, явку и за пятно. Да с рыбацких слободок шла в казну гривна волжская.

Катилась деньга́ из кулака в кулак, из сумы в суму и изо всех сум — в Москву, в государеву мошну.

А в Москве на корню сидел царь Иван.

Вокруг Москвы, на лучших землях сидели царевы согласники — князья и бояре с дружинами.

Любил царь, забравшись на башню кремлевскую, побыть в одиночестве: далеко отсюда было видно.

Там, старыми степными шляхами, в тучах вихрящейся пыли с гиком и визгом летела крымская орда для губительного удара.

Там, от лихости воеводы народ разбежался, и его, государев, город остался пуст.

Там, с далеких наволжских становищ, бесовская сила подняла и замешала покоренные племена кочевников, и они, преступя многие клятвы, уже седлали коней и клинками высекали искры мятежа.

Там, соседствующие страны, поддавшись дьявольскому наваждению, замышляли против Москвы недоброе.

Там, знатные потомки удельных князей, таясь воровски по углам, раскидывали тенета заговора; да они ж, сбежав в чужие земли, ярились оттоль, лаяли и всяко поносили своего государя.

Там, буйствующие казачишки, колеблясь в вере и свожжавшись с разноязычным сбродом, шли на города русские с разбойным приступом…

Печалился царь Иван о неустроении царства своего и все придумывал, как бы сотворить земле русской приращение, прибыточную торговлю со всякими странами завести и веру православную распространить, дабы возвеличилась Русь над всеми народами и языками.

На холмах лепились сторожевые городки, посады и слободки, бревенчатыми стенами да рвами обнесены.

Плутала Русь в лесах и болотах. Качали ее ветра, секли дожди, заметали злые си́веры.

Облачившись в смирные одежды, в слезах молился царь. Деньги и дарующие грамоты по городам рассылал; сам ездил по монастырям, богадельням и тюрьмам, кормя из рук убогих, прокаженных и злодеев; да по цареву ж указу царевы холуи развозили на телегах по улицам московским милостыню.

Лились звоны печальные

галчиный крик…

Но скоро, по слову летописца, возненавидя грады земли своея, скакал царь с опричниками по дорогам русским и в исступлении ума крушил города, жег деревни, побивал и топил множество народа и неугодных вельмож. Так в лето 1570 года были подняты на меч Клин, Тверь, Псков и Новгород.

В страхе и трепете, подплыв кровью, лежала земля русская.

В кремлевских же палатах жарко горели свечи, гремели песни подблюдные, плясали девы наги. Веселился царь, веселились и его согласники, а на помостах стучали топоры, рубя — и черным людишкам, и попам, и боярам — головы.

Из Москвы на всю страну шла гроза и милость царская.

Войны, то затихая, то разгораясь, велись беспрерывно из года в год.

Под звоны колокольные полк за полком и рать за ратью гнала Москва…

С разудалой песнью и пьяною слезою выступали пеши, выступали конны…

— Прощай, прощай, Москва!

Далеко вослед уходящим несся плач и стон, и долго со стен кремлевских знатные москвичи махали шапками.

— Час добрый, братцы, спаси Христос!

Заранее чая иноземной торговли посрамление и прикидывая в уме грядущие барыши, расходились купцы по лавкам.

Ратники же, миновав заставы и слободки, все еще оборачивались и, бормоча во хмелю слова молитвы вперемежку с руганью, крестились на церкви.

Дружины, позатираясь на дорогах от множества, валом валили на крымцев, из лесов муромских выходили на казанцев, за Смоленском встречались с ляхами и литовцами.

С иконами на древках и с хоругвями, развеваемыми ветром, под свист и брань бросались дружины на приступ, и, опрокинутые встречным потоком картечи и копьем рыцаря, разбегались дружины по степям, лесам, болотам, где и мерли и мерзли от наготы, духоты и бескормья.

Не раз русские были биты, и сами бивали.

Многие языки, как потоки, вливались в русскую реку, увеличивая мощь и многоводность этой реки.

Шумели над Русью беды.

Набеги кочевых орд и пожары опустошали страну. Моровые поветрия, голод и жесточь правителей истребляли народ, но народ был молод и неистребим, как трава.

Большего давил на́больший, большие ехали на середних, середние обдирали меньших. Меньшие же, черные людишки, жили по пословице: «Не страшно нищему, что деревня горит — взял сумку да пошел». И когда становилось невмоготу, сбивались лапотные людишки в шайки и брели куда глаза глядят, кормясь бурлачеством, разбоем и войнами.

Дика́ стояла земля

жил на ней дикий народ

управляемый дикими властителями.

Царь за всех думал, князья и люди ратные воевали, а мужики пашню пахали, траву косили и всякие дела делали, — исстари крепка стоит Русь горбами мужичьими.