Избранные произведения

6

Валила по Волге волна волговая, мыла вода желты пески, кусты со кустами споласкивала. Ветры трепали березу, рябину. Раздували ветры дубравы зеленые.

Берега пусты, леса густы.

На перекатах, на быстрой воде, в лямочных хомутах хрипели, бились бурлаки.

Вы, робята, не робейте!
Свою силу не жалейте!..
Э-э, дубинушка, ухнем!
Эх, зеленая сама пойдет!
Идет
идет…
Идет
идет…
Идет
идет…
Сама пойдет
Идет
идет…
Идет
идет…
Идет
идет…

С баржи — прикащик!

— Оравушка, бери дружно!

Запевала заводил:

На лугу стоит Васёнка,
Ищет, ищет с поросенка…

Подхватывали:

Дубинушка, ухнем!
Зеленая сама пойдет!
Идет
пойдет…
Идет
пойдет…
Идет
пойдет…
Сама пойдет.
Пошла
пошла…
Пошла
пошла…
Пошла
пошла…

С баржи — купец:

— Робятушки, старайся!

Вел ватагу гусак:

— Не засарива-а-ай!..

В хвосте ватаги — косно́й:

— В ногу!

Эх ты, тетенька Настасья,
Раскачай-ка мне на счастье…
У-у, дубинушка, ухнем!
У-у-у, зеленая, сама пойдет!
Идет
идет…
Идет
идет…
Идет
пойдет…
Сама пойдет,
Идешь
пойдешь…
Не хошь —
пойдешь…
Пошла
пошла…

Ухали с утра дотемна.

В понизовье бурлаки рядились:

— Куски не в счет… Ты, хозяин, во всяк день два горячих варева нам выстави.

— Не постою.

— Опять же, думай не думай, а на холоду да в сырости без вина нам не вытерпеть.

— Не постою, братцы. Поживете за мной, как за каменной горой. Только уговор: чин блюсти и не буянить.

— Выстави нам во всяк день чарку отвальную, чарку причальную, да по большим праздникам и в холодные ночи по третьей чарке — для здоровья.

— В таком деле я не спорщик: ведерко на день выставлю — хошь пей, хоть лей, хошь окачивайся.

— Положь на путину по штанам да по рубахе, да на неделю по двое лаптей, да по семи рублев на голову за всю нашу работу.

— Не жирно ль?

— Какое, батюшка!

— По семи рублев?.. Таких деньжат у меня и в заводе не бывало. Коли с трешницы скинете по рублику — с богом.

— Побойся бога, Фрол Кузьмич, подумай-ка: где Астрахань, где Ярослав!

— Путина великая.

— Как не великая! Переть да переть… Посудина твоя гружена тяжело. Утрем поту, хлебнем слезы…

— До́йдем полегоньку.

— Легко сказать!

— Дойдем, где способными ветрами, где как.

— Вестимо, пойдем так дойдем… Мы тебе, Фрол Кузьмич, уважим, да и ты нас, твоя милость, копейкой не прижимай.

— Стоните, сударики, не стоните, а из меня и гроша ломаного не выстоните.

— Ну, по шести рублев с полтиною…

— По три рублика на рыло, да накину вам на пропой по медному пятаку.

— По шести рублев.

— Трешница.

— Пять с полтиной.

— Трояк.

— Пять рублев.

— Трынка.

— И по четыре не дашь?

— Не дам.

Бурлаки переглядывались, шептались, и гусак, хлеснув шапчонкой о землю, невесело выговаривал:

— Эх, где наше не пропадало! Плыть — так плыть!.. Давай, хозяин, гладь дорогу.

Купец выставлял угощенье, ватага пропивала свою волю.

Гуляли день, гуляли ночь, дурными голосами орали пропащие песни.

На заре гусак поднимал зыком:

— Хомутайся!..

Артельный козел привозил с баржи бочонок вина полугарного, и бурлаки, похмелившись, впрягались в хомуты.

— Берись!

— Взяли.

— Ходу!

— Разом, эх, да!..

Тяжел первый шаг, а там — влегли и пошли, раскачиваясь, пошли, оставляя на мокром песке клетчатый след лаптя. Набегала шаловливая волна, зализывала бурлацкий след.

Секли бурлаков дожди, сушил ветер.

На тихих плесах шли ходко, верст по сорок в пряжку, а на перекатах и у бычков — где вода кипмя кипела — маялись, сволакивая порою посудину с камней или с отмели.

С-за угла копейку срубим,
На нее краюху купим…
Э-эй, дубинушка, ухнем!
Э-да зеленая сама пойдет!
Дернем
подернем…
Дернем
подернем…
да еще разок
поддернем…
Идет-ползет!
Ух
ух…
Ух
ух…
Уу
ухнем!..

Бывало и так.

Ночью с берега кричали:

— На барже-е-е-е-е-е-е!..

Караульный не вдруг отзывался:

— Што орете?

— Нам самого.

— Спит.

— Ну, Сафрон Маркелыча.

— Спит.

— Буди.

— Пошто?

— Буди давай!

Слышно было, как караульный, шаркая босами, проходил на корму в жилое мурье. На борту появлялся старый прикащик, сладко зевал в непроглядную темень и окликал:

— Кто там? Чего там?..

— Сафрон Маркелыч, яви божеску милость, выстави по чарочке… Зззадрогли!

— Не припас, не обессудьте.

— Ну, хошь полупивца по ковшику, погреться.

— Не наварил, не прогневайтесь.

Бурлаки снимали шапки.

— Удобрись.

— Зззадрогли!..

— Выкати хошь бочонок квасу пьяного.

— И квасу не наквасил, не взыщите.

— Што ж, пропадать?

— А вы, глоты, зачерпните водочки из-под легкой лодочки да вскипятите, вот вам и грево.

— Эх, рядил волк козу …

Сафрон Маркелыч, выслушав их богохульную брань, сплевывал, мочился прямо за борт и, дернув, уходил к себе в мурье.

— Вишь, распирает черта. С хозяином поди гороху наперлись, а нас на рыбке доржит. — Бурлаки кутались в лохмотья и рогожи, гнулись на холодном песке, кляли белый свет…

Чуть зорька — гусак поднимал:

— Хомутайся!

Укачала уваляла,
Нашей силушки не стало.
Дубинушка, ухнем!
Зеленая сама пойдет…
Идет
пойдет…
Идет
пойдет…
Идет
пойдет…
Сама пойдет…
Дернем
поддернем…
Дунем
грянем…
Да еще разок
У-у-ухнем!..

Солона ты, слеза бурлацкая!

Приходили до места, — мясо на плечах ободрано до костей, деньги забраны и прожиты, лапти стоптаны, рубахи вшами съедены.

Вязали плот и опять сплывали на низ. По Волге, Каме и Оке

по Дону, Днепру и Волхову

шли бурлаки, погрязая в болотах, утопая в песках, дрожа от холода и задыхаясь от жары. По всем рекам русским, подобна надсадному храпу, кружила песня да трещали хребты бурлацкие…