Пыль

Ну, я…

— Живо помыл! — строго сказала мама.

Я с досадой посмотрел на белую шляпку одной из девушек. Через столик от нас звякнули фужеры: группа мужчин что-то праздновала, поедая аппетитный шашлык с луком. Я засопел и встал: слишком хорошо я понимал, что мама намеренно прогоняет меня из-за стола. Многого я не понимал, хотя догадывался, что отец и этот Зворыкин будут говорить о чем-то серьезном.

— Троцкий говорил это, чтобы цену набить, — отец, выпустив новое табачное облако, вдруг подмигнул мне: мол, понимаю тебя, но так надо!

— А многие наши комиссары в пыльных шлемах с ним согласны, — покачал головой Зворыкин. — Они не воспринимают Сталина. Да и Сталин не воспринимает их, — донеслось до меня, когда я уже шел между рядами.

Уборная находилась за углом и оказалась неприятным местом с пошарканной плиткой. Веселый гомон посетителей не смолкал. У входа, однако, росло лимонное дерево, закрывавшее в стене небольшую нишу. Так, если спрятаться здесь, то можно услышать кое-что интересное. Я прислушался, но разговор был скучный. Отец опять что-то говорил про Пятнадцатый съезд, про вторую империалистическую войну, что мы то ли вступим в нее, то ли нет… Я посмотрел в окно и увидел внизу бесконечное зеленоватое море с белыми барашками. Волны то набегали на берег, то разбивались о прибрежные валуны. Несмотря на острые камни, внизу на полотенцах лежали отдыхающие, и дети с разбегом бросались в море. Их мамы, тем временем, прятались от солнечных лучей под редкие грибки.

«А если война будет здесь, на Черном море?» — подумал я, засмотревшись на волны. Я буду уже взрослым. Может, буду командиром батареи… Опять Антанта на нас нападет. А я буду уже в будёновке со звездой. Буду стоять у батареи на берегу… «Огонь!» «Еще огонь!» И у меня будет бинокль с делениями! «Огонь!» Я улыбнулся, вспомнив любимую песню детства: «И в битве упоительной лавиною стремительной: «Даешь, Варшаву! Дай Берлин!»

Эту песню я слышал, когда мы ехали из Крыма два года назад. Тогда мы еще ехали не через Донбасс, а через Киев, делая крюк по пути. На станции Бахмач стояли составы с цистернами и ревел паровоз, охладивший котлы. На станцию прибыл бронепоезд, и красноармейцы весело пели эту песню про Буденного. «Ведь с нами Ворошилов — первый красный офицер», — напевал уже я, когда поезд трогался со станции. С тех пор она так и осталась в моей памяти вместе с ревущим паровозом, рельсами в мазуте и доносящихся в окно запахом летних цветов. «Конечно война будет недолгой — теперь-то Красная Армия их враз разобьет!» — думал я, снова глядя на неспокойные морские волны.

Меня снова отвлек разговор взрослых. Наш сосед говорил что-то про переход ко «второй империалистической войне»; отец был чем-то недоволен, говоря, что тогда будет все, как прежде. Что именно будет, как прежде, я понятия не имел, но понимал, что пора мне выходить из укрытия. Подбежав к столу, я вскочил на стул, жа что мама меня сразу одернула:

— Алексей, садиться надо прилично! Взрослый мальчишка, семь лет…

— Да пусть попрыгает… — добродушно проворчал Зворыкин.

— Пусть привыкает к порядку… — сухо сказала мама.

Но отец со Зворыкиным, словно забыв о нас, продолжали свой разговор.

— Кто будет нашим противником — вычислить не трудно, — черные глаза Зворыкина свернули. — Испания? Уж очень она далеко. И Португалия вместе с ней. Америка? — спрашивал он сам себя, словно споря с кем-то. — Нам до нее не достать, а им до нас, да и мир они завоевывают долларом. Британия? У нее колоний столько, что поди удержи. Франция предала своих союзников в Локарно и строит подобие китайской стены у своих границ. Вот и получается, что врагов у нас всего два: Германия и Япония, — заключил он.

Я не понимал половины слов, хотя силился понять изо всех сил. Что это за Локарно и кого там Франция предала, я понятия не имел, но было жутко интересно. Мама подвинула мне меню. Искать что-то было бессмысленно, потому как я уже знал/ выбор за меня мама давно сделала.

— Примитивно… — раздался мягкий, но весомый голос отца. — Британский империализм бессилен? — хмыкнул он. — Судя по Китаю, я бы так не сказал. Да и «Малую Антанту» вы слишком рано списали со счетов. Дополни ее польско-французским договором…

— Мама, а можно я буду шашлык? — спросил я.

— Алексей, какой шашлык? Он с перцем! У тебя весь рот сгорит! — Недовольно отрезала мама.

— Ну я попробовать хотел., — я с завистью посмотрел на шашлыки у соседей.

— Никаких шашлыков! Макароны с подливкой. Пока это твоя еда, — кивнула мама. — Станешь взрослым — еще шашлыки сколько захочешь!

Я недовольно шмыгнул носом, но понимал, что сопротивление бессмысленно,

— И нечего фырчать недовольно, — мама подвинула мне прибор. — Еще поешь шашлыки.

— … Теперь Малая Антанта — бумажный тигр, — продолжал Зворыкин. — Их собственное Локарно с Венгрией — крах союза. Сейчас важнее, что англичане и французы разрешили Германии идти на восток.

— Это конфликт немцев с поляками и чехами, — сказал отец.

Официант принес отцу со Зворыкиным шашлыки, и я с завистью посмотрел на них. Маме принесли блины с кремом. Пока официант расставляя тарелки, отец сосредоточенно смотрел на бутылку «Нарзана», словно собираясь с мыслями.

— Раз победили Сталин и Бухарин, значит, теперь им придется считаться с германской угрозой, — важно заметил он.

— Германия разоружена, — вдруг вставила мама.

— Им не трудно перевооружиться, — наш сосед подвинул фужер и налил «Нарзана». Видимо, ему было мало перца, и он подсыпал в шашлык черного порошка.

— Примитивные рассуждения, — отец сказал с какой-то долей усталости. — В Германии самая мощная Компартия — это раз, — стал загибать он пальцы, словно доказывая прописные истины. — Германии надо преодолеть польский барьер, а это слом Версаля — это два. И пока на Востоке мы боремся не с немцами, а с англичанами — это три. Мы всё же не царская Россия, чтобы мыслить примитивной геополитикой! — с чувством заключил он.

— А придется мыслить! — вздохнул Зворыкин. — Не думаю, чтобы Сталин хотел так мыслить, но жизнь не обманешь, — откусил он шашлык. — Сейчас главное: чтобы нас до срока не втянули в войну.

— Да с кем война-то? С разоруженной Германией? — спросила мама.

— А как вам понравится блок Германии, Польши и Финляндии против нас? — усмехнулся Зворыкин. — Подкинем еще в баланс Румынию. Англичане могут быть нейтральными, а на востоке Япония. Вот мы и получаем войну на два фронта.

— Вы опять не учитываете немецких коммунистов. — отец, кажется, начал раздражаться. — Это невероятно, что вы пренебрегаете вопросами классовой борьбы. А ведь это азбука марксизма! В конце-концов, мы с тобой сами немало сделали для помощи немецким коммунистам и получили самую большую в Европе компартию. Или вы считаете, что немецкие рабочие, немецкие коммунисты допустят военного похода буржуазии на Восток?

От нетерпения отец снова закурил, хотя знал, что мама этого ужасно не любит. Похоже, он терял терпение, Тогда в детстве я не обратил внимание на его бесконечную мешанину «ты» и «вы». А мне тем, со Зворыкиным они давно были на ты. Похоже, что под странным местоимением «вы» отец понимаю не только самого Зворыкина, но и каких-то близких ему людей. От волнения у него расстегнулась курортная кирпичная рубашка на животе, и он поправил пуговицу.

— А что говорит Триандафиллов? — вдруг резко спросил отец.

Я насторожился. Чудную фамилию «Триандафиллов» я слышал еще в раннем детстве. Отец всегда почитал этого человека, словно он был знатоком тайного волшебства.

— Володя? — нахмурился наш собеседник. — Он уверен, что наш враг — «Малая Антанта», и мы должны прошить ее насквозь. Немецкую опасность он тоже недооценивает.

— Вот видишь! — отец поднял смуглый палец. — Владимиру виднее нас всех, вместе взятых.

— Как техническому специалисту ему нет равных в Европе, — хмыкнул Зворыкин. — Но политически Володя иногда наивен. Революцию должен завоевать сам рабочий класс, а не мы принести ее глубокой операцией. Ударами по Варшаве мы, может, и выиграем операцию, но польские рабочие нас не поддержат точно. К тому же, володина «глубокая операция» построена на дружественном нейтралитете Германии. А это может мгновенно изменится.

— Клим недоволен? — тихо усмехнулся отец, словно заранее знал ответ.

Любители шашлыков за соседним столиком затянули какую-то песню про Сулико, о которой я понятия не имела радиоприемник надрывался шлягером «А надо мной гора Ай-Петри покрыта дымкой голубой».

— Клим сказал: «Ну как же можно заменить коня машиной?» Тухачевский фыркнул презрительно, а Володя с его дипломат изюмом сказал, что «глубокая операция’ ничуть не отменяет роли стратегической конницы.

— Ой, Володька… — улыбнулся отец. — Умеет же. Кстати, знаешь, что он, как и Паша, был втайне влюблен в Женьку?

— Что? Женька и Володьке отказала? И замначальника генштаба ей мало? — добродушно рассмеялся Зворыкин.

— Вот вель вреднющая-то какая эта Женька, а? Вот вель наглая!

После слов матери отец и Зворыкин переглянулись и расхохотались.

— А Володька-то губы раскатал. Встретил Женьку на Моховой, повел в ресторан на Арбат, гуляли потом, взявшись за руки, а Женька раз и пропала. А через два месяца; простите, у меня мужчина есть!

— Женька как Альбион: никто еще не смог форсировать Ла-Манш, — засмеялся отец.

— Это правда, — засмеялся Зворыкин. — Но после Локарно все стало другим. И то, что Штреземан первым примкнул к «Пакту Бриана — Келлога» — лучшее тому доказательство.

— Вспомни хотя бы слова Сталина: «Переоценивать германскую угрозу значит играть на руку британскому империализму!» — вернулся отец к разговору.

— А если он ошибается? — - Зворыкин, прищурившись посмотрел на него в упор.

— Алексей, идем! — мама дернула меня за руку. — Мы поплывем на корабле, а вы…

— Я на машине доеду, — махнул рукой отец. — - Увидимся на автостанции.

Мы с мамой вышли из ресторана. До меня еще доносились голоса отца и Зворыкина, что-то шумевшие, то про съезд, то про Штреземана. Вновь подошедшая группа туристов требовала шашлык на мангале. Мы стали спускается на пристань, смотря на небольшую мраморную беседку, густо поросшую акациями. Мама купила мне набор почтовых карточек с видами Воронцовского дворца, которым предстояло быть беспощадно изрезанными в мой альбом. Катер выпустил долгий гудок, призывая нас занять места. А я смотрел на волны и жалел, что мы покидаем Алупку с черным лебедь. А еще со странным тревожным чувством, что война все-таки будет, и до нее не так далеко, как мне казалось.

Настя

Иногда захочется вспомнить, когда мы все были совсем еще детьми. Все же так интересно вспоминать, что когда-то я была совсем ребенком, совсем неопытным, только открывающим для себя мир. До сих пор помню, как мы с мамой, когда мне было семь лет, ездили на летних каникулах в Крым. Отдых выдался прекрасно, мы сняли комнату в уютном домике, практически каждый день ходили купаться — все-таки я очень люблю море и никогда не перестану! Особенно мне запомнился поход в музей природы Карадага, который является одним из самых «старших» на территории Крымского полуострова. Ещё в четырнадцатом году академики предприняли первые попытки создания карадагской музейной экспозиции! Помню, был целый зал с минералами, составляющими Карадаг! Надо же, я и не подозревала, что их окажется настолько много! Это было просто поразительно: цеолиты, кварц, халцедон, сердолик и это еще далеко не все! Как же я жалела, что нельзя подержать их в руке — ведь так интересно, никогда не видела!