Кассиопея

Мингю не знает. И узнавать не хочет.

Он смотрит на Тэёна с тихой улыбкой, всматривается в черты его лица, думает, что похожи они слишком – с другим Тэёном. Поступили бы они так оба?

– Мне нужно время, – говорит Мингю, переводя взгляд в сторону неба, – но я не ненавижу тебя, так что перестань жрать себя изнутри.

Время действительно необходимо.

(Примерно месяц, да?)

– Наверное, я бы все отдал, чтобы все было как раньше. – Тэён тоже глядит на небо. – Слишком наивно думать так, пожалуй.

– Как раньше уже точно не будет. Но мне бы хотелось верить, что мы как-то сможем оставить все это позади, – говорит Мингю, думая уже не о чужом расставании, а о том, что взглядом тонет в лавандовом поле над своей головой. Сможет ли он?..

– Спасибо, – Тэён смотрит на него бесконечно тепло, – за то, что поговорил со мной. – Он мешкается пару мгновений. – Могу я спросить?

– Что именно?

– Почему ты… как ты… – он проводит рукой по волосам, кажется, сам за собой не замечая этого действия, – твои волосы и… не знаю. Ты весь другой. Юбин бы сказал, что «сам не свой», но ты просто… другой.

– Глупый вопрос, не находишь? – иронично уточняет Мингю. – Мы все справляемся с трудностями по-своему.

– Это так, но… я не могу это объяснить. Ты будто другой человек.

Он резко поворачивает голову к Тэёну, случайно роняя сигарету. Другой человек, значит. Это правда ведь. Каков шанс, что он может догадаться? Каков шанс, что Тэён увидит в нем Мингю, а не Мина?

Кажется, уже увидел. Но сам еще не понял.

Они возвращаются в аудиторию вместе, но уже не разговаривая. Тэён улыбается Юбину, который нервно подскакивает с подоконника, и кивает. Мингю машет им рукой и заходит внутрь помещения, находя взглядом Сонёля, который дремлет, упав головой на собственный рюкзак. Нормально, Мингю думает, нормально все. Неплохо же. Он не разрешил эту ситуацию, но стал тем самым триггером, который точно сдвинет дело с мертвой точки. Он уже сделал слишком много для тех, кого в глаза не знает.

Перед началом лекции Мингю раскрывает тетрадь с записями по прошлому занятию и делает заметки, которые сделать не успел. Сонёль рядом всхрапывает и переворачивает голову на другую сторону – лицом к Мингю, который едва удерживается от того, чтобы не нарисовать ему усы. Мимо них проходят Тэён с Юбином, и первый на мгновение останавливается, заглядывая в тетрадь Мингю. Тот видит, что выражение чужого лица резко меняется, но рассмотреть как следует не успевает, потому что в аудиторию заходит преподаватель, и Юбин утягивает Тэёна дальше по лестнице, ведущей на ряды выше.

Занятие пролетает быстро – Мингю всегда нравились лекции по этой специальности. Он чувствует себя правильным до боли меж ребер. Чувствует себя на своем месте. И от этого как-то-

нехорошо.

И голова кружится немного.

На выходе из здания факультета Мингю задерживается на какое-то время, составляя компанию Сонёлю за сигаретой, и не сразу замечает Тэёна – одного, – который стоит чуть поодаль. Он щупает его напряженным взглядом, кусает почти, но ближе не подходит. Мингю вопросительно приподнимает брови и сразу отворачивается. Эти переглядки не ускользают от внимания Сонёля, и он спрашивает, все ли в порядке. Мингю на это только плечами пожимает, и Сонёль понимающе улыбается. Они вместе идут к выходу с территории университета, и Мингю замечает Чонхо, который стоит невдалеке. Чонхо его замечает тоже, прячет телефон в задний карман джинсов и улыбается. А он почему-то уже не может не улыбнуться в ответ.

– Мингю! – окликают его, и он оборачивается.

Тэён замирает в нескольких шагах от него, тяжело дыша. Мингю хочет спросить, в чем дело, но только и успевает, что рот открыть, потому что сбоку шуршит подошва чужих кроссовок, а он всем телом чувствует, что рядом с ним появляется Чонхо, не дожидаясь, когда он сам к нему подойдет. Мингю рот закрывает сразу же, глядит на Чонхо, у которого во взгляде миллион не озвученных вопросов и толика сомнения – странного такого, но ощутимого до несуществующих пределов. Он смотрит не на запыхавшегося Тэёна – на Мингю. И молчит. Ждет чего-то – и черт его знает, чего именно.

Мингю бросает взгляд на Тэёна, который в лице меняется – опять, – и качает головой. Отворачивается и идет к выходу.

Дома они с Чонхо почти не говорят – каждый ныкается в свой угол. У Мингю, если честно, угла нет даже, не считая подоконника на кухне, но он все равно настырно прячется в комнате Мина, вдруг настолько сильно захотев побыть одному. В голове – перипетии чужих жизней, что сплелись в цветастый клубок ниток, которые в некоторых местах порваны. В голове – миллион сомнений (прямо как во взгляде Чонхо парой часов ранее), и они давят изнутри, вырваться хотят, начать жить своей жизнью. В Мингю сомнений, правда, море. Смог ли он сделать хоть что-нибудь из того, что оправдает его нахождение здесь? Сможет ли он сам справиться с тем, что еще впереди? С лавандой этой проклятой, которая легкие пыльцой забила.

Сможет ли он потом жить так, будто ничего не случилось?

(Нет.)

Мингю стоит перед зеркалом и смотрит на свое отражение: под глазами синяки, губы чуть потрескались, кожа – болезненно бледная предельно. Это – он. Прямо сейчас. Какой есть. А какой сейчас ты, Мин?

Он один, но их двое. Их двое, но он один.

Мингю выходит из комнаты где-то через час и находит Чонхо за обеденным столом – тот сидит за ноутбуком и что-то быстро печатает. На его носу примостились все те же смешные очки.

– Эй, – зовет его Мингю, и Чонхо поднимает голову, – ты говорил, что твои дурацкие очки – чей-то подарок. Чей?

Чонхо молчит какое-то время, а потом резко захлопывает крышку ноутбука, снимая эти самые очки. Смотрит на них пару секунд, а после усмехается.

– Тэёна.

Мингю приподнимает брови, но в ответ не говорит ничего. По привычке открывает окно настежь и закуривает. Тэёна, значит. Того самого, которого на дух не переносит сейчас. С которым Мингю говорить запрещал сначала. Но чей подарок все равно надевает за компьютером.

– Вы поговорили? – Чонхо встает рядом и смотрит в открытое окно.

А Мингю – на него. С мыслью, что «неужели ты все-таки решился спросить».

– Да.

– И?

– Что «и»? И нормально. – Мингю закатывает глаза, зажимая сигарету губами.

Чонхо смотрит на него внимательно и опять усмехается. А Мингю залипает на пару мгновений совершенно неожиданно и даже не сразу понимает, что слишком долго рассматривает чужое лицо.

– Что он сказал?

– Это так важно?

– Наверное, нет. – Чонхо достает из его пачки сигарету. – Если честно, куда более важно, что ты думаешь по этому поводу.

– То есть? – с непониманием уточняет Мингю, не обращая внимания на пепел, который падает прямо на пол.

– Ты говорил, что… – Чонхо бросает на него осторожный взгляд. – Неважно. Просто скажи уже.

– Хочешь знать мое мнение? – Мингю шумно затягивается. – Знаешь, я бы сказал, что меня это все не касается, но увы, касается теперь, ибо меня втянули в это дерьмо против моей воли, и… Мне кажется, что вам – тебе и Тэёну – стоит поговорить тоже. Ты принял сторону Мингю, решив не разбираться ни в чем, но… тебе все-таки стоит это сделать. Как и Юбину.

Чонхо крепко сжимает челюсти – он видит это по играющим желвакам – и молчит. Курит остервенело, но расслабляется уже спустя минуту. Мельком смотрит на Мингю и опускает голову.

– Что он сказал тебе?

– Лучше давай ты это услышишь от него. – Мингю бросает бычок в окно. – Боже, вы были хорошими друзьями. Неужели так сложно засунуть на какое-то время детскую гордость себе в жопу и просто шагнуть навстречу? Заебали вы меня уже.

Чонхо молчит. Рассматривает его лицо, а потом вдруг тянет к нему свободную от сигареты руку. Мингю не успевает ни отшатнуться, ни вздрогнуть даже – только каменным изваянием застыть, – когда чувствует, как на его волосы ложится чужая ладонь. Теплая. Горячая даже. Он чувствует это слишком остро, хоть его и не касаются напрямую. Чувствует – и теряется куда-то очень далеко, потому что такого быть вот вообще не должно было. И теряться он не должен был тоже. Это же Чонхо.

– У тебя пепел на волосах был, – объясняют ему, а Мингю до жути хочется кожу голову до крови расчесать, потому что, блядь, нет. Не надо трогать. Вообще. Никогда и никак.

На чужом лице – ничего почти. Пустота только густая, спрятанная за сигаретным дымом. Пустота, но Мингю все равно видит, как человек перед ним терзается до того сильно, что того и гляди глаза начнут слезиться. Видит, но не говорит ничего, потому что просто слова все забывает. Он их забывает на удивление часто в последнее время, но сейчас они окончательно разбегаются в разные стороны, как тараканы из-под рваного тапка, а Мингю только и может, что шумно дышать, незаметно проводя ладонью по своему затылку.

Взгляд Чонхо, направленный в окно, какой-то не такой, какой-то не Чонхо. Или наоборот – настолько его, что в спираль внутренности скручивает. А ведь не должно. Перед ним – Пак Чонхо. Тот самый ребенок, чьи записки он в коробку складывал. Который ему таскал кимпап, приготовленный его матерью. Чьи футболки он стирал бесчисленное количество раз, потому что их в квартире находилось слишком много после каждой ночевки. Тот самый Пак Чонхо, которого он однажды крепко обнимал и гладил по голове, потому что тот рыдал навзрыд после кошмара. Чонхо, что уплетал за обе щеки пустой рис, который Мингю варил ему, опаздывая в университет.

Перед ним – Пак Чонхо. Перед ним – взрослая версия ребенка, который был ему младшим братом несколько лет. Как иметь с этим дело? Как жить с этим целый месяц без странных ощущений, которые вот – режут глотку невысказанными словами?

У этого Чонхо широкие плечи и красивые руки. У этого Чонхо – осмысленный взгляд и блестящие волосы, падающие на лоб. Этот Чонхо выше на полголовы и смотрит так, как только взрослые смотрят. У него родинка привычная на лице – на левой скуле – и острые ключицы, на которые Мингю никогда не обращал внимания. Этот Чонхо носит черные рубашки и касается неправильно как-то. И руки у него горячие, каких не было никогда.

– Пошли в магазин, – говорят Мингю, – пива купим.

А он только молча кивает в ответ.

В коридоре Чонхо смотрит на него так, словно видит в первый раз. Наблюдает молчаливо, как он завязывает шнурки на кедах, а потом говорит вдруг:

– Надо пепельницу купить. Или из банки сделать. Не знаю даже. Никогда не думал, что подобная вещь понадобится в этой квартире.

Мингю о шнурки свои запинается почти, но в ответ сдержанно кивает.

– Не помешало бы.

– Мингю к сигаретам всегда относился не очень. – Чонхо открывает входную дверь. – А тут появляешься ты. Весь вот… такой. С сигаретами и волосами выбеленными, которые, кстати, не помешало бы подкрасить у корней. Кто бы мог подумать, что… – Он замирает, так и не открыв дверь до конца.

Мингю заглядывает за его плечо и замирает тоже.

Потому что видит Тэёна.

Тот дышит тяжело, волосы – растрепаны так, будто он бежал километра два, не меньше, глаза – бешеные.

– Нам надо поговорить. Прямо сейчас, – выдыхает Тэён.

Чонхо крепко сжимает ручку двери и оглядывается на Мингю, которому становится чуточку страшно. Потому что он осознает вдруг, что разговор этот не будет касаться Мина.