Кассиопея

– Что? – он задирает голову.

– Ничего. – Чонхо сжимает губы плотно. – Отдыхай. Я не знаю, что с тобой произошло, но тебе еще лучше поспать.

– Который час?

– Девять утра.

Мингю отбрасывает от себя одеяло и буквально стекает на пол, в последний момент успев придать себе адекватный вид.

– Ты куда собрался? – Чонхо хочет схватить его и уложить обратно, но застывает в паре движений от.

– В ваш сраный университет я собрался, – ворчит Мингю.

– Сегодня не надо.

– То есть не надо? – Он поднимается на ноги, всеми силами удерживая себя от желания опереться обо что-нибудь.

– У меня отменили занятие. На других не так важно быть. Можно и дома позаниматься. Тебе идти не обязательно. – Чонхо тянет к нему руку, но Мингю отталкивает ее.

– То есть – не обязательно? Сначала ты промываешь мне мозги тем, что… А теперь… Да иди ты. – Мингю с удивительной прыткостью выходит из комнаты и несется в сторону ванной.

Запирается внутри, долго умывается – до тех пор, пока кожу лица не начинает кусать холодом почти до боли. Смотрит на себя в зеркало: на круги под глазами, на бледные губы, отросшие корни волос. Чувствует себя предельно жалким. Отвратительным. И он так устал от этого, честное слово. Он так устал – от себя.

Лаванда все еще царапает горло.

Он сидит в ванной до тех пор, пока не понимает, что теперь может выйти. Выходит наружу твердым шагом, садится за обеденный стол с таким видом, словно он здесь царь, а все вокруг – холопы. Молча берет в руки кружку кофе, которую перед ним ставит Чонхо. Мингю кофе выпивает залпом почти, забывая даже поморщиться от того, насколько он горячий. Глотать вдруг больно.

– У тебя дел вообще никаких нет? – спрашивает он вдруг.

Чонхо замирает, стоя к нему спиной. Стоит так пару секунд, а потом начинает мыть тарелку.

– Ты – мои дела.

– И как это понимать?

Чонхо бросает тарелку и резко разворачивается к нему. Мингю видит в чужом взгляде все те же взмахи крыльев демонов. Их видит и еще что-то. Пиздец какой-то он видит. Демоны лучше.

Чонхо подходит ближе, наклоняется, смотрит в упор.

Мингю становится очень не очень от взгляда этого, но он не отодвигается ни на сантиметр.

– Одевайся, – говорит ему Чонхо, – съездим кое-куда.

Что? В смысле… то есть?

Мингю моргает пару раз, так и не увидев всплеска чужих эмоций, которые точно носили негативный оттенок. Так и не увидев… ничего.

В метро они едут молча. Он узнает дорогу, только когда они выходят на нужной станции, но подходят к другому выходу – восьмому. Мингю с минуту глядит на противоположный выход – тот, которым они пользовались, когда ездили в университет, – и не может сделать ни шагу больше. Понял вдруг, куда Чонхо его ведет.

– Пойдем, – просят его, а Мингю мотает головой.

– Зачем?

– Я подумал, что… – Чонхо стоит перед ним весь такой взволнованный и внезапно неловкий, – я подумал, что тебе это нужно.

Мингю глядит на него – своей покореженной душой, распахнутой теперь настежь. Так, что петли скрипят. Визжат. Оглушают скрипом. Отводит взгляд в сторону и кивает. До жути хочет схватиться за что-нибудь – желательно за Тэёна. Своего Тэёна. Потому что он всегда хватал его, когда ему это было нужно. Хватал и держал до тех пор, пока у Мингю в голове не оставалось ничего, кроме глупого желания покурить.

Они идут очень медленно. Мингю – чуть впереди, Чонхо – по его следам. Они идут медленно, но к нужному дому приходят все равно слишком быстро. Мингю останавливается перед воротами, которые почему-то не выглядят настолько потрепанными, насколько он их запомнил, и задерживает дыхание. Думает вдруг, зачем все это, ведь оно никак не поможет ему вернуться. У него только зеркало есть капризное. Дожди, которые перестали идти. Новолуние, что раз в месяц. У него ничего больше нет.

Кроме Чонхо.

Мингю смотрит за ворота на дверь – не перекошенную, а выкрашенную свежей коричневой краской – и щурится. Солнце слепит, щиплет глаза. Царапает радужку. Хочется избавиться от него, выплакать вместе со слезами. Но вместо этого Мингю смотрит на дом, в котором жил. Всего несколько дней – этого так мало, чтобы назвать место «домом», так мало, чтобы почувствовать, как внутри все вниз тянет. Так мало, чтобы захотеть шагнуть вперед, за калитку, к выступу со ступеньками, которые к двери ведут. Так мало, но…

На скамейке возле дома лежит пачка сигарет. Мингю смотрит на нее пару секунд, прежде чем дверь дома открывается и наружу выходит человек, который не так давно спас его от голодной смерти на улицах Сеула.

Мингю смотрит на Санхёна и отвернуться не может. Хочет ухватиться за что-нибудь, но опоры нет.

Санхён замечает их не сразу – только после того, как запирает дверь на ключ. Замирает на первой ступеньке, смотрит на Мингю вопросительно. Кажется, открывает рот, чтобы спросить стандартное «Вам помочь?» или «Вы ищете кого-то?»

(Ищу. Себя.)

Мингю отворачивается и быстро идет дальше, крепко схватив Чонхо за рукав рубашки. Тот не сопротивляется – только осторожно высвобождает ткань одежды из пальцев Мингю, чтобы вместо этого неуверенно взять его под локоть и увлечь в противоположную сторону.

Солнце все такое же бешеное. Мингю щурится, морщится, смотрит под ноги себе, хочет исчезнуть под своей тенью на асфальте. Не может. Предсказуемо.

Его жизнь вывернута наизнанку. Его жизнь – отголоски нормальности. Его жизнь – миражи чужого настоящего. Он только и может, что касаться призрачных намеков на то, что он имел отношение. Что тоже жил. Что он тоже – был. Был среди этих людей: Тэёна, Чонхо, Санхёна. Что касался их – напрямую и не совсем. Что был частью их жизни.

(Мингю только и может, что смотреть на искаженные миражи самого себя.)

Была ли его жизнь такой, чтобы хотеть к ней вернуться? Была ли его жизнь настоящей? Была ли она вообще? Где начинается и заканчивается путь этого корабля-призрака?

Запястье почему-то начинает болеть, хотя болеть там нечему.

Мингю засыпает на диване над раскрытым конспектом, но резко вздергивает голову, когда раздается дверной звонок. Шмыгает носом, смотрит на плывущие перед взглядом строчки, написанные не его рукой, и пытается проморгаться. Звонок раздается еще раз.

На часах девятый час вечера.

Он слезает с дивана и идет ко входной двери, яростно натирая глаза рукавом рубашки. Со стороны ванной шумит вода. Наверное, Чонхо в душе. Пусть утопится, Мингю думает.

Он открывает дверь и сразу же просыпается. Потому что за порогом стоит Тэён. Переминается с ноги на ногу, крепко сжимая в одной руке шуршащий черный пакет из 7-Eleven, и смотрит на Мингю так неуверенно, что шикнешь – сразу же убежит испуганно.

– Привет.

– Привет, – кивает Мингю; вспоминает вдруг слова Чонхо, что он Тэёну все рассказал, и становится так неуютно, что хоть в окно выходи. Он чешет затылок и оглядывается себе за спину. – Ты к Чонхо?

– Нет, к тебе, – мгновенно отвечает Тэён и запинается, – то есть… к вам обоим. Если вы не против.

– Чонхо топится в душе, так что здесь пока только я. Проходи. – Мингю сторонится, чтобы тот вошел.

Тэён неловко разувается, проходит внутрь квартиры. Достает из пакета несколько банок пива и ставит их по очереди на обеденный стол.

– Чонхо сказал, что ты любишь пиво, – объясняет он, пряча глаза.

– Ага, спасибо, – бросает Мингю, открывая одну из банок и сразу же отпивая. – А ты чего пришел? Любопытство расперло?

Тэён вздыхает, мнет в руках пустой пакет и вдруг закатывает глаза. Мингю приподнимает брови, совершенно не понимая настолько противоречивой реакции на свои слова.

– Можно и так сказать.

– То есть ты реально поверил во все это?

– У меня что, выбор есть?

– Выбор есть всегда.

– Не в этом случае.

– Окей. – Мингю запрыгивает на подоконник, ставит рядом с собой банку пива и замечает вдруг невдалеке пепельницу – новую совсем, оранжевую, в виде тыквы. Хочет заржать во весь голос, но только пододвигает ее ближе к себе. И когда Чонхо успел? – И все-таки. Чего пришел?

Тэён отодвигает один из стульев и разворачивает его, садится к Мингю лицом. Открывает банку пива тоже. Мингю за ним наблюдает предельно внимательно – не потому что боится, что в него вдруг этой банкой пива кинут, а потому что слишком уж интересно найти все возможные различия между человеком перед ним и тем, кто остался в том месте, что было его картонным домом.

– Как ты? – спрашивает Тэён.

– В смысле? – не понимает Мингю, закуривая сигарету.

– Ты много смыслов видишь? Лично я – только один. – Тэён поднимает банку и делает глоток, не сводя с него глаз.

– Заебись я, – бросает Мингю, стряхивая пепел в оранжевую пепельницу, которая выглядит так же тупо, как и весь этот разговор, не говоря уже о самом наличии Тэёна в этой квартире. – Слушай, я правда не знаю, что тебе сказал Чонхо, но можешь не волноваться. Я уйду отсюда сразу, как только смогу. Ваш друг вернется и…

– Да ладно тебе, – отмахивается от него Тэён, чем заставляет Мингю застыть вопросительной такой статуей, которая не успела поднести сигарету ко рту. – Дело не в этом, – сразу же оправдывается Тэён, видя чужое непонимание. – Да, я переживаю за Мингю, но Чонхо заверил меня в том, что он сейчас в надежных руках, поэтому…

Мингю давится дымом, но чувство такое, что всей сигаретой сразу. Кашляет почти до слез и отпивает пива, чтобы промочить горло. Кашель все равно никуда не девается. Проще уж легкие выплюнуть, чем вот так.

Чонхо сказал, что Мин в надежных руках. Чонхо, который Тэёна ненавидел во всех его проявлениях. Чонхо, который слышать ничего не хотел о людях, которые сделали его близкому человеку больно. Чонхо, который… который…

– Какого черта?

Чонхо стоит на пороге кухни-гостиной в одних спортивных штанах и трет волосы полотенцем. Смотрит на Тэёна, замершего с банкой пива в руках, как олень перед светом фар.

– Ты что здесь делаешь?

– Я пиво принес, – мгновенно отвечает Тэён, и Чонхо смотрит на обеденный стол; фыркает громко и идет в свою комнату. Возвращается через минуту, натягивая по пути черную футболку, а после берет одну банку пива со стола с неодобрительным выражением на лице.

– И?

– Я просто хотел… типа… ну, – Тэён спотыкается. – Я не могу вот так просто объяснить, когда ты ходишь тут весь такой злой. Ты считаешь, что это нормально вот так по дому голым гулять? Понятное дело, что я тебя в чем мать родила видел, но тут вообще-то… – Он глядит на Мингю и сразу перестает говорить – так, словно до этого из его рта вообще ни одного слова не выскакивало.

Мингю вздергивает брови так высоко, что те на затылке теряются, и отпивает пиво настолько громко, что морщатся все, кто находится в комнате.

– Так, во‐первых, мне все равно, в каком виде он тут расхаживает, потому что это его дом. – Он глядит на Тэёна. – А во‐вторых… может, ты все-таки скажешь, зачем пришел?

Тэён кивает и немного поникает.

– Если честно, я… я очень хотел узнать, на что это похоже. Твой мир, – мнется он. – Я хотел, но… Потом я стал думать о том, все ли в порядке с Мингю, где он, с кем он, как он, и…

Он встает со стула и подходит к кухонному окну, встает рядом с Мингю. Тот глядит на него подозрительно, а затем протягивает пачку сигарет – просто так, без задней мысли. И Тэён сигарету берет сразу же. Закуривает. Молчит какое-то время. Тишину нарушает лишь Чонхо, который показательно громко складывает полотенце.