Тигриные игры

Чтобы выжить, эти Породы, с ясностью видящие, не только для выживания должны сделать трудный выбор. Грэм когда-то был одной из таких Пород.

Он не мог быть им больше. Без Кэт не за что было бороться.

Нужно связать несколько свободных концов, позвонить Бенджамину Фостеру попрощаться с ним. Человек, которого он называл отцом, опечалился бы, но Грэм не мог об этом сожалеть. Информацию, которую Грэм накопил с детства, нужно было собрать и убедиться, что она досталась нужному смотрителю. Тот, кто будет использовать это с умом. Джонас был очевидным вариантом, но Грэм уже выбрал другого, чья сила и способность видеть за пределами игр послужат Породам гораздо больше, когда дело касается таких обширных знаний.

— Грэм? — Джадд вышел на балкон.

Нет, он больше не был Джаддом. Он был Калленом. Грэм не ожидал, что его брат приедет. Необходимость сохранять тайну его личности была слишком важна.

— Тебя не должно быть здесь, — Грэм вздохнул, вытирая рукой лицо, потрясенный, почувствовав там влагу.

Не было никакого способа скрыть, кем он был, стоя рядом с Грэмом. Они были близнецами, рожденные от одной и той же матери, вырезанные из одного яйца, одинаковые почти во всех вещах.

— Где бы я еще был? — спросил Каллен усталым голосом. — Мои люди прочесывают пустыню…

— Как один из Неизвестных, ты должен знать, где они, — отрезал Рул, знание, которым он обладал, больше не считалось секретом. — Где они, Каллен?

— Я не один из истинных Неизвестных, — сказал Каллен Породе, его голос звучал жестко. — Я являюсь членом их внутреннего круга, называемого Неизвестным, но не владею их секретами, Рул. Особенно этим. Если бы я знал, я бы убил каждого из них, чтобы остановить это.

— Хватит, — Грэм снова посмотрел на пустыню. — Теперь это не имеет значения.

Мало что имело значение.

Сделать звонки. Собрать информацию и убедится, что у Каллена есть все, чтобы пользоваться ей должным образом. Затем уснуть…

Что-то мягкое упало ему на колени. Посмотрев вниз, он увидел оборванного коричневого плюшевого мишку, о котором спрашивала Хи. Мишка Кэт. Он держал его в своем кабинете, сидя за столом. Так много ночей, что одноглазый кусок набивной ткани не давал безумству разорвать его разум в клочья.

— Ей нравился этот проклятый плюшевый мишка, — прошептал он, протянул руку и коснулся одного изношенного уха. — Обнимала, как будто это был ребенок, когда она была маленькой.

На нем все еще оставались самые слабые следы крови, когда он убил охранника, который пытался отнять его. Он должен был умереть за преступление, но был слишком важен, чтобы погибнуть. Бранденмор считал его ключом ко всем исследованиям, которые он проводил. Ублюдок никогда не знал, что Грэм уже все понял. Он позволил Бранденмору умереть ужасной смертью за бесчисленное количество жизней, которые ублюдок отнял

— Я не должен был забирать его у нее, — он вздохнул, глядя на Каллена. — Я должен был найти способ вывести вас обоих, когда сбежал.

Однако не было никакого способа сделать это. Он планировал это годами и не смог найти способ взять с собой даже свою Кэт. И бог знает, он пытался. Отчаянно пытался.

— Она ушла, — тихо сказал он, качая головой и устало вставая со стула. — Уходите, — приказал он им всем. — Проваливайте к чертям.

Ему нужна тишина. Ему нужно лечь на кровать, которую он с ней делил, ненадолго погрузиться в ее запах и забыть, что подвел ее. Забыть, как он подвел ее.

— Грэм, Кэт не хотела бы этого для тебя, — прошептала Хи, ее голос был сдавленный, наполнен слезами. — Она любила тебя. Она не хотела бы, чтобы ты сдался.

— Ее здесь нет для того, чтобы принимать это решение, — прорычал он. — Она ушла, Хи. Они забрали ее. Она не может высказать свое мнение.

— По крайней мере, пока не закончит пинать твою задницу.

Грэм обернулся, блокируя дверной проем от других, когда смотрел в комнату, уверенный, что ослышался. Это не может быть она.

Стоя посреди ее комнаты, одетая в то, в чем была прошлой ночью— в свой уютный черный миссионерский костюм. Он был пыльным, с примесью грязи и запахом земли, окутанной дымными тайнами.

Он мог чувствовать ее запах, как никогда раньше. Спаривающий запах был похож на дикий огонь, пылающий вокруг нее, зовущий его, наполняющий его такой голодной похотью, что он зарычал от силы этого. Та же самая пыль пронеслась по ее лицу, легла на ее спутанные волосы, отлетела от косы и задержалась на мягком изгибе ее шеи.

Одна рука была прижата к бедру, когда она наблюдала за ним прищуренными глазами, но, несмотря на всю ее браваду и вызов, запах ее похоти и эмоций, пронизывали ее, он также мог чувствовать истощение.

— Самое время. На выход все, давайте дадим им немного покоя. — Кэсси мягко толкнула его и вышла в спальню, улыбнувшись Кэт. — Я не знала, собирался ли он пить чью-то кровь или пустит пулю в мозг. К счастью, он намеревался подождать, чтобы сделать это, поэтому я подумала, что мы в безопасности, ожидая твоего возвращения.

— Ты знала, что она не мертва? — Джонас был возмущенным, Грэм был уверен, что он также будет оскорблен позже.

— Знала — довольно сильное слово, — сообщила им Кэсси. — Она не ощущалась мертвой, поэтому я надеялась…

Сострадание смешалось с весельем, когда она выходила из спальни, за ней последовали остальные, их выражение лица поражало, когда они смотрели на Кэт как можно дольше.

— Тебе повезло, брат. — Каллен остановился рядом с ним, его рука на мгновение прижалась к спине Грэма. — Не облажайся.

Горе в голосе его брата было тонким, напоминая Грэму, что Каллен потерял свою жену несколько лет назад.

Через несколько секунд дверь за его братом закрылась, и Грэм убедился, что его пара действительно там.

— Кэт? — прошептал он, подходя ближе, его горло сжалось, эмоции захлестнули его. — Малышка? Ты действительно здесь?

Она сделала последние шаги к нему, ее рука потянулась, чтобы коснуться его лица, выражение ее лица смягчилось, когда запах любви… это была любовь, окружил его.

— Я люблю тебя, Ги. — Слезы текли из ее глаз. — Правда я собираюсь надрать тебе зад. Но я хочу, чтобы ты знал, я так сильно тебя люблю. И мне очень жаль, — в ее голосе прозвучало рыдание. — Я так виновата.

Она пахла любовью. Неописуемой, чистой и непобедимой.

Любовь. Он сомневался в любви, когда она говорила об этом, но за многие часы, с тех пор как он ощутил, как она умирает на его руках, он полностью осознал, что чувствовал, что-то похожее на любовь, но гораздо сильнее.

— Жаль? — прошептал он, протягивая руку, чтобы дотронуться до нее, поверить, что она там, чтобы доказать себе, что это не какая-то безумная галлюцинация, вызванная его отчаянием, чтобы удержать ее, прикоснуться к ней еще раз. — О чем ты жалеешь, Кэт?

— О непонимании, — прошептала она, уставившись на него мокрыми глазами. — За то, что не понимала твоего стремления защищать меня, независимо от того, сколько это будет стоить тебе.

Он покачал головой, его рука поднялась, чтобы коснуться ее влажного лица, только чтобы понять, что его рука дрожит, его пальцы дрожали так сильно, что он не мог сдержать их. И он должен был прикоснуться к ней. Ее губы, приоткрытые для него, мягкие, как шелк, и очень соблазнительные.

— Мы поговорим позже. — Позже. Он должен поцеловать ее, должен обнять ее, продемонстрировать свою любовь к ней. — Поговорим позже.

Быстро опустив голову, его губы накрыли ее, его опухший, ноющий язык пронзил ее губы, чтобы проникнуть внутрь.

Вкус меда, сладкий, невинный и наполненный жизнью, встретил его поцелуй. Вкус взорвался в его чувствах, в его душе. Брачный гормон, когда-то едва присутствовавший в ее организме, взорвался на его вкусовых рецепторах и теперь наполнил его чувства, словно искра, взрывающаяся в сверкающая, поглощающая пламя, горящее в его чувствах.

Она жива, здесь, в его объятиях, его сердце, душа того, кем и чем он был, и больше ничего не имело значения.

Она жива.

Удовольствие было сильнее, горячее. Вкус пряного жара в его поцелуе впал в ее чувства с такой силой, что она не могла насытиться, не могла насытить непреодолимую потребность в этом вкусе, распространяющемся на ее чувства.

Его язык терся о ее язык, протиснувшись между ее сжатых губ, и извлекая богатую силу из желез под его языком. Затем он отступил, соблазняя ее язык следовать за своим, чтобы позволить ему сделать то же самое. Страстная дуэль превратилась в танец компромисса, когда они срывали одежду с тел друг друга, решив встретиться кожа к коже.

Ботинки были скинуты, оголяя кожу. Острые когти сорвали облегающие черные штаны с ее бедер, когда когти Кэт раскромсали на полоски джинсовую ткань, покрывающую его, перед тем как сорвать материал с ног, что позволило ему освободиться от них. Рубашки были ничем иным, как полосками материала, разбросанными по полу, никоим образом не похожими на те, что когда-то были.

Обнаженные, пылающие тела, адреналин, наполненный гормонами спаривания, теперь слишком сильный, чтобы отрицать связь, скрытую силами, находящимися вне их контроля, так долго, что жажда его преодолела любую изящество или мысль о прелюдии.

Обхватив ее задницу когтистыми пальцами, Грэм поднес ее к себе, чувствуя, как ее бедра прижимаются к его бедрам, ее влажное от соков лоно, встречающее головку его члена, когда он проталкивался мимо шелковых складок, чтобы проникнуть в жестокую боль, сосредоточенную в ее влагалище.

— О, боже, это так хорошо, — закричала она, когти царапали жесткую кожу его плеч, когда ее губы уткнулись в его шею, когда он снова толкнулся, сильнее и глубже, пронзительный острый экстаз эхом проникал в ее чувства при каждом проникновении внутрь ее ножен.

Каждый дикий толчок, погружающий его в нее, разделяя плоть, с яростной решимостью удерживающую каждый дюйм, пробираясь внутрь нее. Инстинктивная ответная реакция Породы женского пола на ее пару гарантировала, что мужчина боролся за обладание, в то время как восторженная боль каждого удара увеличивала ее удовольствие так же как ее пары.

Позже жестокость из-за их владения друг другом может потрясти их, а пока каждый стремится к превосходству, генетика Пород порождает чувственную, сексуальную битву, гарантирующую спаривание до самых глубин их душ. Ничто не стоило того, чтобы прийти без битвы решительных сил, толкающих оппозицию, и этот первичный инстинкт был частью спаривания Пород, что каждый день становился приключением как в чувствах, так и в объединении всего, чем они были.

Рычание покинуло грудь Грэма, когда она боролась с каждым толчком, внутренние мышцы сжали его эрекцию, даже когда сверхскоростное огненное тепло вылилось из глубины ее влагалища, и отчаянная потребность в том, чтобы он наполнил ее, только больше уплотнило ее лоно. Удовольствие было неописуемым. Удар боли-удовольствия с каждым толчком, который вырывал крик из ее горла, пролил больше ее гладких соков и только усилил боль.

— Моя, — его рычание было единственным предупреждением, которое она получила перед тем, как почувствовала, как он отступил, подняв ее и повернув, прежде чем толкнуть ее на колени на кровати и поднять с доминирующей силой. Одной рукой прижимая ее плечи к кровати, удерживая ее бедра другой, он толкался в нее сзади, все глубже проникая каждым движением своих бедер, пока не утонул по самую рукоять, и двигался яростными ударами, которые обеспечили ее неспособность полностью сжать эти интимные мышцы.