Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

О пребывании документов в последующие двадцать лет также не удалось найти никаких сведений. Самое простое предположение по этому поводу состоит в следующем. В конце XIX – начале XX в. прямые наследники семьи, последним из которых был правнук профессора, Мориц фон Паррот, жили в имении Кусна (Куусна) волости Ярва в Эстляндии, примерно в 90 км на северо-запад от Дерпта (по некоторым данным, это имение приобрел и выстроил там в 1840–1850-х гг. для себя усадебный дом еще Г. Ф. Паррот). Точно известно, что именно там хранился портрет Паррота, написанный придворным живописцем Кюгельгеном[217]. Поэтому естественно думать, что и архив Паррота находился в этом имении.

Новая веха в судьбе переписки падает на середину 1890-х гг., когда к архиву Паррота получил доступ историк и публицист Фридрих Бинеман. Он родился в Риге, прожил значительную часть жизни в Российской империи и хотя на протяжении ряда лет преподавал в университете Фрайбурга-в-Брайсгау (Германская империя), но постоянно питал интерес к истории остзейских провинций, собирал и публиковал на эту тему различные материалы. Навещал Бинеман и имение Кусна (на это есть прямое указание в его книге[218]), где, как предполагается, ему и вручили переписку Паррота. О том, что с определенного момента этот архивный комплекс находился у него на руках (т. е. фактически в полном его распоряжении), мимоходом свидетельствует сам Бинеман[219], об этом же говорит и тот необычный факт, что в течение всей последующей публикаторской деятельности он ни разу не сослался на владельцев архива.

Эти публикации начались с того, что в 1894 г. в немецком литературном журнале «Deutsche Revue» Бинеман напечатал избранные письма Паррота к Александру I вместе с некоторыми из ответов императора[220]. В 1895 г. он частично напечатал мемуары Паррота в старейшей немецкой газете Петербурга «Sankt-Petersburger Zeitung» (№ 249–251). Представленные новые источники вызвали живой интерес у историков России: уже в 1895 г. опубликованные Бинеманом письма Паррота к Александру I за 1805, 1807, 1810 и 1812 гг. появились в журнале «Русская старина» на русском языке, в переводе или выборочном пересказе[221]. Именно на данную публикацию, за неимением другой по-русски, ссылались потом на протяжении многих лет отечественные историки. Между тем в ней было допущено несколько грубых ошибок (например, перепутан день рождения Паррота – 15 июля вместо правильного 5 июля, а также письмо Паррота по случаю отставки Сперанского датировано почему-то 16 декабря 1811 г., а не 17 марта 1812 г.); но самое главное, что ставит под сомнение ценность ее цитирования, – перевод на русский язык здесь выполнен с немецкой публикации Бинемана, который в свою очередь переводил на немецкий с французского оригинала, а такой «двойной перевод» значительно ухудшал и искажал качество исходного текста.

Гораздо более профессиональным оказался подход Н. К. Шильдера. Он получил доступ, благодаря Бинеману, к некоторому количеству подлинных черновиков Паррота и опубликовал их в оригинале, т. е. на французском языке, в приложениях к третьему и четвертому тому своей биографии Александра I[222]. Речь шла о письмах Паррота на заключительном этапе его отношений с императором, начиная со все того же письма в день отставки Сперанского, 17 марта 1812 г., и продолжая письмами за 1814, 1816 (включая все детали драматического разрыва) и 1825 гг. Надо думать, что Шильдер мог бы обратиться и к публикации писем Паррота за более ранний период, но не успел – вероятно, когда он в полной мере познакомился с перепиской (очевидно, после 1895 г.), работа над предыдущими томами биографии Александра I уже была завершена, и историк лишь вставил туда оригинальный текст речи Паррота перед императором в 1802 г.[223]

Тем временем Бинеман несколько лет подряд работал над своим главным трудом, который вышел в свет в 1902 г. на немецком языке под заглавием «Дерптский профессор Г. Ф. Паррот и император Александр I». Книга представляет собой детальную реконструкцию биографии Паррота до того, как он стал университетским профессором, рассмотрение его университетской деятельности и личных отношений с Александром I. Однако многие страницы книги содержат просто цитирование, целиком или частично, отдельных писем и записок Паррота или их пересказ близко к тексту, что значительно снижает уровень научного анализа. И при этом все цитаты приводятся Бинеманом по-немецки, не давая читателю доступа к оригиналу[224]. Стоит отметить, что историк скончался спустя год после выхода книги, и вполне вероятно, что ухудшение состояния его здоровья оказало влияние на ход и качество его последней работы – даже по словам автора некролога Бинемана, она не смогла стать надлежащим представлением того первоклассного источника, на который целиком опиралась[225].

Вскоре после смерти Бинемана, а именно в 1907 г. архивное собрание Паррота перешло в ведение Общества истории и древностей остзейских провинций России в Риге (Gesellschaft für Geschichte und Altertumskunde der Ostseeprovinzien Russlands zu Riga). Его фонды размещались в Рижском Домском музее (главном историческом музее города, основанном по инициативе этого общества), а когда в 1936 г. он был преобразован в иное учреждение, то его документальные собрания были переданы Латвийскому государственному историческому архиву (Latvijas Valsts vēstures arhīvs), где и находится сейчас личный фонд Г. Ф. Паррота (ф. 7350).

Правда, судьба этого архивного фонда также содержит несколько загадок. Дело фонда показывает, что сформирован он был в 1958 г., но к этому времени некоторые документы, принадлежавшие оригинальному собранию Паррота, по какой-то причине оттуда пропали. Имеющиеся в ф. 7350 лакуны легко устанавливаются при сличении его нынешнего состава с описью 1850-х гг., сделанной рукой Софии Шторх. К счастью, все без исключения пропуски заполняются с помощью находки, сделанной в том же архиве в ф. 4060 (Институт истории Латвийской академии наук): там обнаружены четыре дела – всего около 70 архивных листов – с черновыми письмами и мемориями Паррота за 1802–1806 гг.[226] Данный фонд поступил в Латвийский государственный исторический архив в 1979 г., но каким образом в нем оказались документы из фонда Паррота, а главное, когда именно, кем и с какой целью они были из этого собрания изъяты – все это остается пока не выясненным. Самое интересное, что между черновиками писем, которые утрачены из ф. 7350 и найдены в ф. 4060, нет никакой внутренней связи, притом что основная часть писем за 1802–1806 гг. сохранилась в ф. 7350. Создается удивительное впечатление, что этот фонд когда-то был «рассыпан», а когда его собирали заново, то кое-что потеряли, обнаружили лишь спустя несколько лет и уже не смогли вернуть обратно в исходный фонд! Как бы то ни было, но теперь все письма и записки, пронумерованные в описи Софии Шторх, удалось идентифицировать в составе двух названных фондов, а это значит, что черновики Паррота дошли до нас по крайней мере в той же степени сохранности, в какой они были в середине XIX в.

В XX в., несмотря на то что монография Бинемана создавала неплохую базу и открывала широкие возможности для продолжения исследований, интерес историков России к фигуре Паррота угасает. Это хорошо видно уже на примере трудов великого князя Николая Михайловича, выполненных на излете дореволюционной историографии, в которых он не дал себе труда заглянуть в первоисточник и разобраться в сложных перипетиях дружбы профессора с императором. Отсюда – крайне поверхностные отзывы о Парроте в его книгах (которые тем более странно читать, что уже были написаны интересные и содержательные характеристики, данные Корфом и Шильдером): «Этот скучнейший балтийский немец имел страсть давать советы государю по различным вопросам в бесконечных посланиях», он «легко поддавался настроениям минуты и часто преувеличивал события»[227] (небрежность историка выдает здесь хотя бы та очевидная ошибка, что Паррот не был балтийским немцем). В своей биографии Елизаветы Алексеевны великий князь опубликовал на французском языке ту часть «секретной записки» Паррота 1810 г., которая касается императрицы, но никаких других писем не привлек, ограничившись и здесь предвзятыми суждениями[228].

Внимание Парроту уделяла лишь историография, связанная с историей науки и высшего образования. Его личный вклад и особую роль в организации Дерптского университета подчеркнул в своем фундаментальном труде по истории этого университета Е. В. Петухов[229], затем в середине XX в. этот тезис развил Э. Мартинсон[230], а в 1990-х гг. – В. Тамул, по мысли которого благодаря активной позиции Паррота в отношениях с Александром I основанный остзейским дворянством «местный университет» был интегрирован в систему народного просвещения Российской империи[231]. В 1990-х эстонскими учеными в качестве важного источника по истории Дерптского университета была опубликована переписка Паррота с его другом и коллегой, профессором К. Моргенштерном[232]. Тогда же краткий анализ биографии и трудов Паррота в области физики представил немецкий историк науки П. Хемпель[233].

XXI век принес с собой более разнообразные научные подходы и постановку новых проблем, для решения которых требовалось обратиться к фигуре Паррота. Расширяя прежний контекст исследований по истории науки и высшего образования, автор данного очерка впервые показал, что именно дерптский профессор стоял у истоков утверждения такого важнейшего для российских университетов принципа, как «университетская автономия»[234]. Н. В. Сапожникова предложила совершенно по-новому взглянуть на переписку Паррота с Александром I, представив профессора «человеком второго плана» в истории, который неожиданно для власти смог «выйти из-под придворного этикета», резко изменить «ролевую ситуацию» и придать «процедуре написания текстов писем эпистолярно-смысловую интригу»[235]. К классическим исследованиям переписки Паррота с российскими императорами обратилась в своих статьях Е. Ю. Жарова, подчеркнув их значение как исторического источника[236]. На основании сравнения этой переписки и архивных документов из фондов Министерства народного просвещения новые данные о ходе образовательных реформ в начале XIX в. получены Ю. Е. Грачевой[237].

К 250-летнему юбилею Г. Ф. Паррота в 2017 г. в Тартуском университете прошла международная конференция, по итогам которой издан специальный номер журнала «Acta Baltica Historiae et Philosopiae Scientiarum» (2018. Vol. 6. No. 2, на англ. яз.) со статьями, посвященными жизни и деятельности Паррота, которые затрагивали преимущественно его служение как ученого и университетского профессора. Наконец, совсем недавно эстонской исследовательницей Э. Тохври была выпущена в свет биография под заголовком «Жорж Фредерик Парро – первый ректор Императорского университета в Тарту»[238] (с этой книгой, к большому сожалению, автору данного очерка не удалось познакомиться по независящим от него причинам).

Таким образом, современная историческая наука вновь обрела интерес к изучению жизни профессора Г. Ф. Паррота и его разнообразного вклада в историю Российской империи как «собеседника императоров», что делает выход настоящего издания в полной мере актуальным.