Другой путь Леннрота

В то же самое время он ощутил на себе чужой неприветливый взгляд. Всего лишь сомнительное ощущение, что кто-то злобный смотрит на него, предотвратило от попытки подойти поближе к засыпанному снегом черепу. Элиас привык доверяться своим чувствам, и никогда от них не отмахивался.

Он продолжил двигаться на своих лыжах дальше, отмечая про себя любые следы присутствия человека. А они были - слабо тянуло дымком. Вряд ли это банда людоедов сидит под сосной и жарит на костре мертвую ногу. Скорее всего рядом расположен хутор.

Леннрот не стал дальше заниматься изысканиями, а свернул к озеру и быстро дошел до Каяни. Мэр, как человек знающий, опознать место не смог. Тогда он вызвал к себе помощника - члена городского управления.

Так это Сяяскониеми104, - сказал он. - Гиблое место. И как там только люди живут.

Ах, да, - согласился мэр. - Комаров - тьма. Зато поблизости отличные смолокурни. Тем и живут, полагаю.

Как считал доктор Росс, больше всего нечисти собирается возле священного огня. Так и смолокурни, пусть и сезонные предприятия, но имеют возле себя прожженные кострища. Запалил запалку - можно пользоваться. Однако, поразмыслив, Леннрот пришел к выводу, что зимой от этого толку мало - все под снегом.

Но дело было не в этом. Дело было в том, что где-то рядом с этими смолокурнями лежит человеческий череп, еще не подпорченный ни дождями, ни прочими погодными явлениями с перепадами температуры. И там же где-то живут люди. Может, конечно, не люди уже, но двуногие и прожорливые существа.

Полностью в этом быть уверенным, конечно, нельзя, но убедиться можно лишь при очной проверке.

Не пора ли нам, коллега, осмотр по хуторам провести? - спросил он тем же вечером у Росса.

Давно бы пора, конечно, но вот, пожалуй, придется это делать в одиночку, - показал свои лошадиные зубы Росс. - Итак в больнице помощи не хватает.

Ну, хотя бы начать с чего-то, - сказал Леннрот. - А начну я после своего дежурства с хутора Сяяскониеми.

Его коллега выразил одобрение, но без особого энтузиазма. Обязанность такая, конечно, была, но в голодуху и, едва справившись с тяжелой болезнью, этим заниматься совсем не хотелось.

Элиас не питал иллюзий на тот счет, что его идея найдет отклик у Росса, но его главной задачей было предупредить о месте, куда он собирался идти. Если произойдет какое-то страшное событие, то доктор сориентируется в обстановке.

Для начала он сходил к оставшемуся в живых помощнику ленсмана, который из буйно помешанного слуги закона превратился в тихого и склонного к рыданиям сумасшедшего. Сидел он в своем доме и боялся выйти на улицу. Его жена немедленно от него ушла, как только узнала, что с некогда добытчиком-супругом что-то не так. Добрые люди приносили бывшему борцу с неразрешенной рыбалкой вареную рыбу, и он ее съедал без остатка. Леннрот подозревал, что если ему еды приносить не будут, он так и помрет себе тихо от голоду. Надо было срочно пристраивать несчастного человека в лечебницу.

Говорили, что на все вопросы тот отвечал одним словом - "меч". Тряс головой, ронял слезы и постоянно повторял про этот загадочный меч, пока его не оставляли в покое.

Элиас нашел своего былого недруга в чистой комнате сидящим в углу. Он не выглядел ни запущенным, ни потерявшим человеческий облик. Сидел на скамье и глядел на свои руки, не пытаясь ни встать, ни взглянуть на пришедшего к нему гостя. Его было отчего-то очень жалко. Хотя достоин ли жалости тот, кто в трудное время глумился над своими земляками? Достоин, конечно. Как и любой больной человек.

Что ты видел у Мартикайнена? - спросил Леннрот.

Ну, ничего нового бывший ленсман не ответил. Несколько раз назвал слово "меч", очень горестно поплакал и успокоился.

Элиас протянул ему вареную плотву, тот аккуратно разломал ее на части и съел, не удосуживаясь почистить чешую и внутренности. "Как тюленю", - почему-то подумалось доктору. Вместе с этим ему в голову пришла мысль о другом сравнении.

Меч или платье? - спросил он105.

Платье, платье, - снова заплакал несчастный.

Теперь сомнений быть не могло. Смолокуры по производственной надобности зачастую одевали на себя брезентовые фартуки, которые вполне могли показаться и платьями.

Элиас одну за другой скормил сумасшедшему всю вареную плотву, что принес с собой, и ушел обратно в клинику. Там он условился с Россом, что найдут возможность приглядывать за бывшим ленсманом с помощью мэра. Ну, а потом, когда, как они надеялись, с наступлением лета положение выправится, определят его в лечебницу на побережье.

Почти сутки, даже используя время дежурства, Леннрот готовился к походу. Что толкало его на это, сказать было трудно. Может, явившийся ему у Мартикайнена образ Пана, бородатого, с веселыми глазами - совсем карельского рунопевца. Или, может, наоборот - злобный образ Пропала, который всегда выглядел одинаково неприятно. Но почему-то идти было надо.

Чтобы Росс не забыл, куда он направляется, он написал записку, снабдив ее разъяснением: хутор Сяяськониеми возле смолокурни. По всей Финляндии этих "Комариных мысов" было великое множество, потому что подлая тварь комар, собираясь в стаю, поет свою кровожадную песню так громко, что ее слышно любому путнику за несколько шагов. А потом комар обрушится на путника с настойчивой просьбой поделиться малюсенькой капелькой крови - ему не убудет, а комару для смерти эта кровь нужна, как манна небесная. Иначе придется летать все лето и мучиться своей кровожадностью, а это даже для насекомых тяжкая доля.

В принципе, дом на Сяяськониеми стоял как раз в том месте, где дым от производства напрочь отгонял любого кровососущего гнуса от человеческого жилья. То есть, был таким заслоном, через который комар пробиться никак не мог. В то же самое время дым не попадал в дом и во двор, что позволяло хозяевам жилья жить более-менее сносно.

По большому счету это хутор и существовал только за счет смолокурни. Владельцы хутора поставили сарай барачного типа, где могли на двухъярусных полатях набираться сил рабочие с производства. Также была устроена на берегу озера несколько кривоватая баня, что не мешало топить ее каждый день для нужд рабочего класса.

То есть, хозяева хутора были барыгами, которые за сезон с каждого постояльца получали немного денег. К зиме таких денег скапливалось прилично, что позволяло спокойно готовиться к следующему сезону.

А теперь, вероятно, хозяев сожрали и косточки выбросили под елку. Не иначе, как кто-то, кто был с ними знаком по рабочей необходимости. Не чужие, так сказать, люди.

19. Охота

Все, что взял с собой в поход Леннрот, уместилось под его курткой. Ружье он, конечно, закинул за спину, но это только на время своего движения, чтобы сподручней было орудовать лыжной палкой. Почему-то местные жители, двигаясь зимой по лесам, всегда использовали лишь одну лыжную палку, достаточно длинную - в человеческий рост. В этом был какой-то свой определенный расчет, чем не стал пренебрегать и Элиас. По озеру и реке он все-таки предпочитал два упора для рук, что позволяло держать неплохую скорость и особо не перенапрягаться.

Для пущей важности, чтобы никто не решился подстрелить его из засады, он пришил себе на грудь и спину белые платки с изображениями красного креста. Даже сущий злодей не станет из чащи пускать стрелу или копье в приближающегося доктора. Не говоря уже о том, что кто-то решится потратить драгоценную пулю на безобидного по своей миссии человека, если у него имеется в хозяйстве ружье.

Леннрот предполагал, что в случае разоблачения банды людоедов, никаких мирных переговоров ждать не следует. Однако он не мог просить мэра оказать ему содействие и направить с ним решительных и едва оправившихся после болезни и голода людей. Во-первых, это могла спугнуть каннибалов, и те запросто утекут куда-то в другое место, а, во-вторых, это было не совсем верно нагружать еще не пришедших в себя жителей Каяни. Пусть лучше они рыбу заготавливают, пока не образовался в городе новый ленсман.

В общем, Элиас хоть и много думал обо всем своем мероприятии, но ничего толком не придумал. Он надеялся, что справится с парочкой людоедов, причем один из них - женщина. Во всяком случае, предпримет все меры для того, чтобы они не скушали его без соли и перца. Он встанет у них поперек горла.

Леннрот на лыжах добрался до того места, где ему изначально примерещился Веселый Роджер под снегом. Насколько он уяснил, немного дальше располагались несколько смолокурен - обложенных изнутри глиной ям. Сюда по озеру поставлялись побочные продукты от вырубки елового или соснового леса, в основном, выкорчеванные смоляные пни. Их начинали заготавливать, едва лишь сходил снег и вскрывалось ото льда озеро. Из них, собственно говоря, и выплавляли смолу и черный, как уголь скипидар. Все это было, понятное дело, сырцом для дальнейшей химической переработки.

Но стоил этот сырец очень даже неплохо. Мелкие кустари делали пережегные ямы где ни попадя, месяц-другой поплавят смолу - и дальше идут. Но здесь на мысу этот процесс был более-менее налажен, ямы старательно обожжены и сливные трубы прочищены, так что к сезону собиралась бригада, проверенная и обученная, и получали они не в пример больше.

Леннрот знал, что сейчас все смолокурни были укрыты и сверху лежал, как залог сохранности, толстый слой снега. К ямам он не направлялся.

Дом хозяев располагался таким образом, что ветер всегда как бы огибал его, принося дым, порой даже зеленоватого цвета, и унося недовольных этим делом комаров. При особо жирных смолой пнях загорался летучий древесный спирт, который и нес зеленоватый оттенок у выхлопа.

Почему-то сейчас все хозяйство казалось заброшенным и даже покинутым. Бараки для казаков были давно не чищены от снега - ни дорожки к ним, ни крыша. А ведь сейчас самое время готовить их к приему работников. Да и к самой хозяйской усадьбе подходы были не убраны, а, скорее, утоптаны.

Скрипела от ветерка на давно немазаных петлях калитка во двор, и этот звук был единственным, который нарушал полное безмолвие. Стало быть, никакой живности в хозяйстве не осталось. Ни кур, ни овечек, даже собаки и кошки разбежались кто куда. Но кто-то дорожку протоптал.

Элиас снял лыжи и прислонил их к забору, снял с плеча ружье и примотал его к своей лыжной палке таким образом, чтобы срез дула как раз получался на конце палки. Сюда же он прикрутил длинный, в локоть, португальский штык. Теперь он мог нести свое оружие одной рукой, зажав под мышкой выступающую часть своего лыжного инвентаря. Левой рукой он собирался делать другие действия.

Например, сдавленным голосом крикнуть: "Есть кто дома?" Конечно, он произнес эти слова не рукой, зато ею проверил входную дверь. Та оказалась не заперта.

С того момента, как он вошел во двор, выставив перед собой набор из лыжной палки, ружья и штыка, он чувствовал на себе чей-то взгляд. Можно было даже предположить, что взгляд этот ему был даже знаком с прошлого раза, когда он заметил череп. На самом деле это было обманом. Как мог быть знакомым взгляд, пусть даже и злобный? Он или есть, и ты его ощущаешь, или его нет, и тебе по барабану.