Полынь-трава

Окраинами в Сан-Педро называлось все то, что выходило за границы шести центральных улиц с двумя площадями, застроенными отелями, банками, многоэтажными административными зданиями, домами богачей… отсюда до самой горы Трех Монастырей тянулись фавелы — поставленные впритык друг к другу покосившиеся лачуги из глины, жести, досок и фантазии. Ни дерева, ни кустика кругом. После частых дождей — непролазная грязь. Раз в три года муниципалитет выделял «владельцам» этих домов краску (ее развозили в огромных цистернах) для того, чтобы в канун праздника Республики слегка оживить мрачный вид фавел.

— Ну и что ты предполагаешь совершить на столь высоком посту члена комиссии, какими делами обессмертить свое имя? — не без ехидства спрашивал Томаса один из новых знакомых — водитель рефрижератора Арнульфо Кавазос, обремененный многочисленной семьей и непостижимым образом сохранивший при этом оптимистический взгляд на мир.

Это был большой веселый человек лет сорока, щеголявший в футболке с изображением карты мира, которая свободно умещалась вместе с Новой Зеландией, Австралией и Антарктидой на его животе, представлявшем собой идеальное полушарие.

Песковскому очень хотелось сказать: «Если бы мне была дана власть, я бы переселил в эти ваши хибарки всех тех жирных крыс — биржевиков, спекулянтов, маклеров, которые обитают во дворцах, а их дворцы отдал бы тем, чьими руками созданы все богатства страны… и открыл школы, в которые могли бы ходить твои дети… я многое бы сделал, дорогой Арнульфо, для тебя и твоих друзей-рабочих… ты не догадываешься, как дико смотреть мне на отживающие порядки отживающего мира и как жаль, что я не могу сказать тебе всего, что хочу».

— На последнем заседании комиссии рассматривался вопрос о строительстве дороги, которая свяжет ваш поселок…

— Э… о чем ты говоришь, сразу видно, что новый человек. Это они тебе и нам голову морочат. Первый раз этот вопрос рассматривался еще лет семь назад. Кому из богачей нужна дорога? Не построят ее никогда. Времени зря на свои комиссии не трать.

— У меня к тебе одна просьба, Арнульфо, если хочешь, чтобы я понимал тебя хоть наполовину, не разговаривай со мной так быстро. Мне и так с трудом дается испанский, а ты как пулемет.

— Если будешь хорошо знать испанский, но разговаривать медленно, в рассрочку, как сейчас, тебя все равно не будут считать своим. Быстро говорить значит быстро думать. Ты свою комиссию брось. А если хочешь доброе дело сделать, помоги лучше моему племяннику Илие, тому, который на мойке работает, сам он тебе говорить не решается, отец у него второй год болеет, а у парня еще четверо братьев и сестер, один меньше другого.

— Илиа славный парень.

— Знаешь, какая у него голова? Учился только шесть лет, а математику знает как профессор. Поговори с ним.

Постепенно расширяется круг знакомств Томаса Шмидта, растут связи. И первый осязаемый результат: Арнульфо совершает на рефрижераторе регулярные рейсы в Боливию. Отвозит первое письмо Сиднею Чинику и привозит первый пакет. Томас говорит толстяку Кавазосу:

— За первые четыре месяца я получил прибыли больше, чем предполагал. Возьми этот конверт. Для семьи Илии. Я постарался, по твоему совету, ближе узнать его, действительно умница. Мы договорились, я перевожу его с мойки на техобслуживание, будет работать по вечерам пять часов, а днем сможет учиться.

— И начнет меньше получать? — не без тревоги спрашивает Кавазос.

— Начнет получать больше.

— Странный ты капиталист. Я, конечно, рад за Илию, только смотри не прогори. А твоя комиссия новую краску презентовала. Об этом торжественно провозгласили газеты. Послал бы ты свою комиссию…

— Вовсе не собираюсь этого делать. Ведь она помогла мне познакомиться с такими людьми, как ты.

И еще. Песковский все ближе сходился с Уразовым и его группой. Тот к нему приглядывался, изучал — скрытно, терпеливо, умело.

Евграф искусно играл роль степенного, преуспевающего дельца, строго следуя плану, разработанному с Сиднеем: прошлое Томаса Шмидта и его сегодняшние взгляды достаточно известны исследовательскому центру. Не он обязан искать доступ в центр. В нем должна быть прежде всего заинтересована группа Алпатова (Уразова).

Наконец Евграф услышал долгожданное:

— Предложение, которое вы сегодня получите, было рассмотрено руководством школы. В ней среди других занимаются русские, никогда не жившие в России. Им было бы небесполезно прослушать курс о нравах, обычаях и порядках в Советском Союзе. Не взялись бы?

— Предложение интересное.

— Если понадобится литература, у нас неплохая библиотека. Сколько вам нужно на обдумывание и подготовку?

— Неделю-другую.

Вред, который приносит каждый новый день существования исследовательского центра, чреват последствиями, которые невозможно предусмотреть. Значит, надо действовать быстро и решительно. Так говорит логика. Но эта логика с изъяном. Логика неумейки, готового с головой броситься в омут. Жизнь научила Евграфа осмотрительности и тому, что главнее ее, — предусмотрительности. Единственное, на что он пока имеет право, — это быстро думать. Но не спешить высказываться. И еще медленнее действовать.

Николай Болдин

«Берег острова Безымянный окаймлен легкой проволочной сеткой в полтора человеческих роста. Наша школа при Русском исследовательском центре готовит специалистов двух главных направлений — тех, кому предстоит работать за пределами Советов, и тех, кого предполагается забросить за «занавес». Некоторые занятия проходят в обеих группах совместно. Другие раздельно. Боевиков обучают предметам, весьма далеким от программы «пропагандистов». Курсы: «стрелковое дело», «шифровальное дело», «радиодело», «каратэ» — ведут инструктора, прошедшие войны и на Западе и на Востоке.

В школе учатся люди в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет, хорошо знающие русский. Это, как правило, дети первой волны эмиграции, но есть и несколько перемещенных лиц. Отбор строг. Бок о бок со мной живут русские-англичане, русские-американцы, русские-немцы… молодые люди ярко выраженного, наступательного темперамента, отличающиеся не-многословием. Это — боевики. Руководит ими Брониславм Матковскис. Его девиз — «действовать, чтобы не прокисла кровь».

Для боевиков раздобыты паспорта в сопредельные страны и новое оружие. Пора, о которой с самого начала мечтал Матковскис, наступила.

За последний месяц группа совершила два далеких рейда. У меня нет сомнений, что нападения на советских представителей в Мехико и Буэнос-Айресе, о которых писали газеты, — дело ее рук.

Есть, однако, в исследовательском центре люди, которые не убеждены в эффективности вооруженной борьбы.

Среди них — Шевцов.

Его точка зрения:

«В далекое прошлое уходит время, когда против большевиков можно было бороться с помощью диверсий и бомб. Эти бомбы — один разрушенный мост, пять разрушенных мостов, поврежденные линии электропередач, взорванные водонапорные башни. И все? Надо искать новые современные формы борьбы с коммунизмом, с его проникновением в страны Азии и Африки. Надо сдерживать его распространение с помощью слова, с помощью радио. Это оружие посильней других. Но вещать на Россию имеют право не американцы, не англичане, не немцы, которые хоть и владеют русским, но изучали язык за границей. Путь к русскому сердцу лежит только через слово русского человека, который судит о коммунизме и о советской действительности не по газетам и не по чужим рассказам. Надо, чтобы к микрофону подходили те, кто знает «коммунистическую изнанку». Наша школа, имеющая сфокусированные цели, обязана пользоваться проблемами, недостатками, недочетами красных.

Запад должен вести пропаганду наступательно, нам следует изобрести такое идеологическое оружие, которое било бы по разным целям, охватывало бы все стороны современной коммунистической жизни».

Много лет назад Шевцов начал вести картотеку. Строго по разделам собирает вырезки из советских периодических изданий. Исследовательский центр не скупится на подписку. Поступают районные газеты из Андижана, Ханлара, Владивостока, Таллина, журналы «Огонек», «Крокодил», центральные советские газеты. Все издания выписываются в двух экземплярах. Шевцов охотно знакомит со своей картотекой. На каждой карточке с левой стороны приводится газетный факт, а с правой — его осмысление и комментарий. Этими комментариями все более усердно пользуется радио, которое раз в неделю представляет Шевцову микрофон для получасовой передачи «За железным занавесом».

Ассистент Шевцова — наш новый преподаватель Томас Шмидт. Он рассказывает о том, что должен знать каждый советский человек: о нравах и взаимоотношениях, поговорках и пословицах, стихах и песнях, известных в Советском Союзе с детских лет. Курсу уделяется немало внимания. Организаторы исследовательского центра верят, что настанет время, когда откроется возможность активного проникновения в Советский Союз, и готовят нас к той поре. У нашей группы — все впереди.

…А группа боевиков готовится к новому рейду. Сосредоточенны, молчаливы. Больше чем обычно. Два дня пьют. Им разрешают».

Жизнь не раз ставила Песковского в обстоятельства, которые невозможно было заранее предусмотреть и рассчитать. Поэтому с такой дотошной скрупулезностью старался он (каждый раз, когда получал возможность) рассмотреть ситуации, поддававшиеся прогнозированию. «Если ты так, то он так… А если он так, то как ты?» Проигрывая в уме ту или иную предстоящую операцию, он давал простор фантазии; перебирая ходы, не отбрасывал даже те, которые поначалу казались фантастическими, а потому не заслуживающими внимания. Вспоминал восточную мудрость: «Тибет не отверг ни одной песчинки».

Вот и сейчас сверлила мозг одна мысль, которую следовало бы рассмотреть неторопливо и всесторонне. Обстоятельства между тем такой возможности не давали.

Накануне за полночь ему позвонил Николай Болдин:

— Добрый вечер, Томас, увидел свет в вашем окне, подумал: не спится, как и мне. Не заглянете ли на партию шахмат и чашку кофе?

— Охотно.

Они были знакомы около двух месяцев. Песковский не делал шагов к сближению, но чувствовал, что Николай, человек в общем-то не слишком общительный, питает к нему нечто, отдаленно напоминающее симпатию. Однажды Николай обмолвился: «Живем здесь, как на острове Буяне, день похож на день, все истории пересказаны… Знаем друг друга слишком хорошо, а потому тяготимся друг другом».

Песковский неспешно переступил порог квартиры. Чисто вымытый, пахнущий свежестью пол, по-военному застеленная кровать, стены с едва различимыми непросохшими разводами, которые свидетельствовали о недавней побелке, газеты и книги, аккуратно разложенные на невысокой этажерке, — все говорило о том, что здесь живет человек обстоятельный, любящий порядок. На столе лежала книга избранных партий Ласкера.

— Серьезно увлекаетесь шахматами? — спросил Евграф, взяв в руки книгу.