Большая и маленькая Екатерины

II

Однажды у калитки школы меня встретила внучка Зураба Барбакадзе пятиклассница Манана и передала мне записку:

«Дорогая Екатерина, вчера вечером мне неожиданно стало плохо. Видимо, сердце пошаливает. Если сможешь, зайди ко мне после занятий. О моей болезни никому не говори. С уважением Зураб».

Я не выдержала и, заменив свой урок уроком физкультуры, пошла проведать Зураба.

Я не помнила случая, чтобы наш директор болел. Говорили, что ему уже шестьдесят, но он оставался заядлым охотником и рыболовом, любил собственноручно обрезать виноградную лозу и сбивать с деревьев грецкие орехи. Легко, как юноша, забирался он на высоченные ореховые деревья, что росли у него во дворе, и так ловко орудовал длинной палкой, что на ветках не оставалось ни одного ореха. Зураб всегда говорил, что ветки нужно околачивать как следует, а сын его не умеет. А этому сыну к тому времени уже стукнуло тридцать.

Стоял теплый майский день. Я шла так быстро, что вся взмокла.

У калитки Зураба я остановилась и заглянула во двор. В тени орехового дерева на циновке лежал Зураб и играл со своим младшим внуком Гоги.

Увидев такую картину, я от неожиданности растерялась и отпрянула назад. Спрятавшись за забором, я украдкой еще раз посмотрела во двор.

Это действительно был Зураб. Он и его трехлетний внук Гиорги. Мне показалось, что они боролись. Дед лежал на спине, а внук, схватив его за грудки, заливался смехом и кричал, что он победил.

Я отступила еще на несколько шагов и, став за деревом, несколько раз громко позвала Гоги.

Зураб быстро вскочил с земли и, взяв ребенка на руки, пошел к калитке.

Встретил он меня с улыбкой, но, увидав у меня в руке письмо, сразу посерьезнел и спросил, зачем я ушла с урока. Я ответила, что заменила его другим, и Зурабу это явно не понравилось.

Глядя в землю, он укоризненно сказал:

— Я тебя не звал так срочно.

Пауза.

Я попрощалась и хотела уйти, но Зураб схватил меня за руку:

— Раз уж пришла, оставайся.

Он усадил меня в тени на стул и, сказав, что сейчас же вернется, повел внука в дом.

«Я болен, зайди ко мне, если можешь, видимо, сердце пошаливает…» А сам лежит себе в тени под деревом и играет с внуком! У него болит сердце, а он возится с ребенком? Поднимает на руки трехлетнего бутуза? Ничего не понимаю!»

— Значит, урок заменила, Эка? — Он испытующе посмотрел на меня и сел рядом.

Зураб показался мне очень бледным. Он явно избегал встречаться со мной взглядом.

— Сколько времени?

Я посмотрела на часы.

— Без двадцати десять.

— Через двадцать минут начнется второй урок, — все так же не глядя на меня, сказал он.

— У меня окно, — я посмотрела ему в глаза.

— Окно? — удивился Зураб и, потерев ладонью лоб, так взглянул на меня, что мне стало ясно — он не поверил.

— У меня во вторник такое расписание, — сказала я и открыла свою вязаную сумочку.

— А я и не знал! — Зураб опять очень внимательно посмотрел на меня.

Я протянула ему расписание. Когда он брал листок, рука его заметно дрожала. Он прочитал: «Вторник: первый урок — пятый класс (устный), третий урок — седьмой класс (письменный)».

— Я должен был это знать! Должен! — сердито сказал Зураб и встал.

— Я думала, вы знаете, — прошептала я.

— Конечно, я должен знать! Это же моя работа! У преподавательницы грузинского языка окно, а я понятия об этом не имею! Хорошенькое дело!

— Заведующий учебной частью… — начала было я, но Зураб перебил меня:

— А директор? Где же директор школы? Налаживает дипломатические отношения с Англией, что ли? Чем занимается директор школы, я спрашиваю? Директор школы и преподаватель грузинского языка? Не знает, что у его же коллеги окно? Куда это годится?

Он вдруг заметался в тени дерева, даже ни разу не взглянув в мою сторону, словно меня там и не было… Постепенно он успокоился и опять сел рядом со мной.

— Значит, все правильно!.. Да, месяц тому назад… Молодцы ребята! — грустно улыбаясь, проговорил Зураб и закрыл глаза.

Я хотела спросить, что случилось месяц тому назад, но побоялась и промолчала.

— Почему ты не спрашиваешь, что тогда произошло? — он коснулся рукой моей щеки и заглянул мне в глаза.

У него самого глаза были тусклые и какие-то безжизненные.

— Почему же ты не спрашиваешь, что со мной случилось месяц тому назад? Может быть, ты не знаешь, а? Ничего не знаешь? Или притворяешься? — Он сказал это тихо, почти шепотом, и отнял руку от моего лица. Потом встал и снова принялся ходить в тени дерева. Он ходил очень широкими шагами, словно переступая через какие-то одному ему видимые ямы, потом вдруг ускорил шаг и засеменил. Ходит он и смотрит на меня, а я с испуганным видом сижу на стуле, сожалея в глубине души, что пришла к нему. Зураб совсем не похож на больного. Нет, здесь что-то не то. Не надо было мне приходить.

Он лежал себе в тени ореха, на груди у него сидел Гиорги, и они боролись. Я победил, победил, дедушка, визжал внук и заливался смехом. Неожиданно пришла я. Зураб покраснел от смущения, а потом, придя в себя, стал спрашивать, действительно ли у меня было окно, ведь как директор школы он должен был бы знать, что у преподавателя грузинского языка во вторник нет второго урока… «Значит, все правильно… Месяц тому назад… Молодцы ребята! Почему не спрашиваешь, что со мной случилось месяц тому назад? Может быть, ты не знаешь, а? Или притворяешься?»

А я на самом деле ничего не знаю, но спросить не решаюсь. Просто сижу на стуле в тени ореха и смотрю, как Зураб мечется туда-сюда, кидая на меня сердитые взгляды.

— Я сейчас вернусь, — сказал он и поднялся в дом.

«Быть может, я что-нибудь не так сделала? — думаю я. — В школе ему неудобно было сказать об этом, вот он и позвал меня к себе домой. Говорит со мной намеками, а я ничего не понимаю. Да нет, что это я!.. Зураб Барбакадзе не такой человек, он никогда не скрывает того, что он о тебе думает. А если заметит какую-либо ошибку, то тактично, но прямо, да, прямо в лицо, скажет об этом».

Открылась задняя дверь дома, и Зураб с женой и внуком прошел к огороду, потом он помог внуку перелезть через забор и передал жене кувшин. Очевидно, он посылал их на Сатевелу.

Сам Зураб вернулся в дом, вышел на веранду и рукой помахал мне, чтобы я поднялась к нему.

Он провел меня в комнату, где был накрыт завтрак, и прикрыл дверь.

— Садись, — тоном приказа сказал он.

— Я уже завтракала.

— Очень хорошо. Теперь запьешь свой завтрак стаканом молока.

Мы сели, и он протянул мне сахарницу.

— Я люблю без сахара, — сказала я и насыпала в молоко соли.

— Ты не возражаешь, если я пропущу стаканчик? — Он налил себе и залпом выпил. Потом встал и, подойдя к окну, посмотрел на двор. Я тоже подошла к окну и выглянула. Во дворе никого не было.

— Я ухожу из школы, — безапелляционным тоном произнес Зураб и вернулся к столу.

Я продолжала стоять у окна и смотреть во двор, где по-прежнему никого не было видно. Украдкой взглянув на Зураба, я увидела, что он выпил еще и ничем не закусил. Лицо его побагровело.

— Да, я бросаю школу и тебе первой говорю об этом, — теперь уже с сожалением сказал Зураб, на глаза у него навернулись слезы, и он отвернулся.

«Зураб Барбакадзе уходит из школы? Но почему? Это так неожиданно. Как он сможет жить без школы? Даже воскресенье не проходит так, чтобы он не заглянул туда хоть на минуту. Нет, это невозможно! Зураб без своей работы и дня не сможет прожить. Ничего не понимаю, просто ума не приложу, в чем дело. — Я все смотрю в пустой двор… — В школу он приходит раньше всех, а уходит последним. Перед уходом обязательно обойдет все классы и школьный двор… И теперь этот человек больше не будет приходить в школу? Зураб бросает школу? Но в чем дело? Почему же я стою и не спрашиваю?»

— Ты, наверное, знаешь причину и поэтому ни о чем меня не спрашиваешь, — громко сказал он и тут же оглянулся, опасаясь, чтобы ненароком не услышал кто-нибудь из домашних.

— Я абсолютно ничего не знаю. Клянусь памятью матери, понятия не имею, в чем дело.

Тут Зураб мне поверил. Он снова подошел к окну и выглянул во двор, потом еще плотнее закрыл дверь и запер ее на ключ.

— Значит, я вовремя ухожу из школы. Пока учителя ничего не узнали. Да, вовремя. А ведь мои ученики скрыли мой позор. Тебе на самом деле ничего не известно? Ну, тогда я тебе скажу: я оконфузился перед своими десятиклассниками, да, да, именно оконфузился! Месяц тому назад и вчера тоже.

Очевидно, мое лицо выражало такое недоумение, что Зураб возбужденно продолжил:

— Разве это допустимо? Я спрашиваю, разве допустимо, чтобы педагог ошибался при объяснении урока? И это при разборе художественного произведения! Я сам убедился, Эка, что мне изменяет память! Она меня стала здорово подводить!

И он рассказал мне все самым подробным образом:

— Около месяца тому назад я вел урок в десятом классе и сначала, как обычно, опросил учеников. Вообще-то я ими доволен, занимаются они неплохо, свободно и здраво рассуждают на разные темы, умеют подробно разобрать художественное произведение, а те из них, кто более серьезно интересуется литературой, бывает, и не соглашаются с объяснениями, данными в учебнике. Они стараются глубже проникнуть в творческий мир писателя и даже иногда предлагают свою трактовку произведения. Мне всегда радостно идти на урок. По-моему, и слушают меня мои ученики внимательно, и не из страха, что их учитель — директор школы, а просто потому, что им интересно. Я не говорю, что все до одного слушают одинаково, так не бывает. Вот, например, за второй партой сидят девочка и мальчик. Сидят тихо и смотрят на меня, но я чувствую, что этот мальчик меня не слушает! Знает ли он заранее, что я скажу, или просто думает совсем о другом? Вот, мол, через год я окончу школу и поеду в Тбилиси, но поступлю не на филологический факультет и не в медицинский институт, а в летное училище. Стану летчиком и облетаю весь мир. И девочка думает о чем-то своем. Что-нибудь в таком роде: еще год учиться в школе, а потом? Поступлю ли я в институт? Да бог с ним, с институтом. У меня есть жених, и я выйду замуж! Не откажется же он от меня, если у меня не будет высшего образования! Разве любят только за знания? А если родители заупрямятся и скажут, что сначала надо закончить институт, а потом уж обзаводиться семьей, я их не послушаюсь, потому что они не правы!

И эта моя десятиклассница, которая сидит прямо передо мной на второй парте, представляет себе, как она облачится в свадебный наряд, за ней приедут дружки жениха, усадят ее на лошадь, и торжественная процессия тронется в путь. Она в белом платье на белой лошади, слева и справа от нее дружки. И если вдруг лошадь споткнется, дружки бережно поддержат всадницу, чтобы она не упала, только так осторожно, как этого требует ее высокое положение невесты. Легкая, как ветерок, сидит она на лошади, дружки поют «Мравалжамиер», и деревня жениха встречает свадебный кортеж пальбой из ружей…

Десятый класс, Эка, — это самое время для мечтаний, самых разных мечтаний, ведь десятиклассник, полный радужных надежд, стоит на пороге вступления в новую, неизведанную жизнь и ждет от нее многого.

Зураб умолк. Медленно пройдясь по комнате, он сел. Я села напротив. Когда он протянул руку за кувшином, я увидела, что она дрожит. На этот раз он налил себе вина.