Прощаться не будем!

— Понял командир! Сейчас мы из них чахохбили сделаем! — раскручивая маховики прицеливания, с иронией сказал Гелашвили.

Мы ворвались на переезд, где был разбросан кортеж. Остановившись, ребята из всех стволов открыли огонь.

— Прикройте меня! — приказал я, и прихватив автомат полез наружу.

— Куда ты дурак? Убьют же! — закричал Карасев, останавливая меня, схватившись за сапог.

— Отпусти старшина!

Он отпустил мою ногу, и я мигом ринулся к генералу.

Тевченков спиной прислонился к заднему колесу своей М-ки. Он был ранен в плечо, и пытался прижать рану второй рукой, в которой находился пистолет. Я подбежал к нему, разорвал на себе гимнастерку и убрав его руку, перетянул своим же обрывком место ранения.

Наблюдая за этой картиной, генерал тихо произнес:

— Забери документы, сынок! (протягивая мне портфель, на котором висели наручники) Меня убьют, не допусти, чтоб документы попали к врагу!

— Ничего подобного, товарищ генерал! Я вас вместе с ними вытащу! Только, при одном условии! — пошутил я, пытаясь разрядить обстановку, — вернемся обратно, вы сдержите слово, и сгноите меня на «губе»!

— А вон ты к чему! Ну, да! Кто если ни я, тебя стервеца, к порядку приучит! — засмеялся он, постанывая от боли.

— Вот-вот, товарищ генерал! Давайте обопритесь на меня, сейчас поедем обратно с ветерком! — сказал я, взваливая его на свою спину.

Карасев отстреливаясь из командирского люка, заметил нас и выбежал на помощь. Подхватив его за ноги, мы положили генерала на двигательный отсек.

— Уезжайте в тыл, срочно! У него важные документы! Он умрет если ему помощь не оказать сейчас! — кричал я, махая рукой.

— А ты как же? — крикнул в ответ Карасев.

— За меня не беспокойтесь! Тут раненых полно, я пока им помогу! Мы с ними задержим немцем!

— Не дури капитан, мать твою! Ты тут остаться навечно захотел?

Достав свой пистолет, я сделал пару выстрелов в воздух:

— А ну быстро в тыл спасать генерала, иначе под суд отдам! — накричав на Карасева, я направил на него свой ТТ.

Генерал, поманив меня своей окровавленной рукой, сказал:

— Возьми, сынок мой пистолет. Тебе с ним сподручней будет!

Посмотрев на него, я взял пистолет и ударив по броне, приказал уходить.

— Мы вернемся за тобой, капитан! — воскликнул Матвеев, сдавая назад, и на полном ходу рванул в сторону нашего расположения.

Немцы, действительно зажимали со всех сторон. Видимо это были прорывающиеся части войск СС из окружения. Благо экипаж лейтенанта Карякина подоспел вовремя. Под шквальным огнем противника, я подполз к адъютанту Шиндяпину. Он лежал у бронемашины с перебитыми ногами и автоматом в руках. Стрельбу вели, оставшиеся в живых мотоциклисты, из батальона охраны.

— Ну как ты, Шиндяпин?

— Хреново, капитан! Ног не чувствую совсем! И холодно…

— Погоди родной! Сейчас жгут наложу! — сняв с себя и с него ремни портупеи, что есть силы затянул на обеих нижних конечностях. Обмакнув палец в крови, написал на ремне время наложения. Шиндяпин завизжал от боли, и на некоторое время потерял сознание.

— Все, жить будешь! Ты посиди пока тут, а я других посмотрю! — сказал я, сидевшему без сознания адъютанту.

Переползая с места на место, я вел прицельную стрельбу по окружающему нас противнику. Заметив у мотоцикла раненого пулеметчика, я начал ползти к нему, как вдруг над моей головой просвистела очередь. Уткнувшись лицом в землю, и прикрывая голову руками, я почувствовал резкую боль в локте. Пуля прошла вскользь, а я этого в горячке не заметил. Рука перестала слушаться. Она висела как плеть. Зажав рану рукой, сквозь пальцы начала сочится темная кровь. Нас оставалось все меньше, а немцы вплотную подходили к нам.

Сашка Карякин отстреливался со своим экипажем как могли. Башня его танка была повреждена выстрелом из гранатомета, вдобавок разорвана правая гусеница. Ведение огня из пушки было невозможным. Продолжая отстреливаться из пистолета, от кровопотери я стал терять сознание. Где-то вдали, мне послышался отчетливый лязг гусениц. Прищурив глаза, я увидел своих ребят, несущихся ко мне на выручку. За ними на бронетранспортере мчался и сам Кулагин. Ворвавшись в эпицентр боя, прибывшая подмога, открыла огонь из всех орудий. Матвеев прикрыл меня от пуль остановившись передо мной. Карасев и Столярчук спрыгнули с танка и подхватив меня за руки, взвалили на броню.

— Да, что вы меня как бабу то лапаете? Я в порядке! — пробормотал я.

— Давай командир не глупи! Залезай, и поехали отсюда! — прокричал Матвеев.

Прибывшие на место Кулагин и экипаж Суслова, ликвидировали прорывающийся отряд эсэсовцев. Стрельба прекратилась.

Кулагин, разъяренный, с автоматом в руках, подбежал ко мне, и хватая за грудки не стеснялся в выражениях:

— Ну, ты как? Герой твою мать! Живой? Если не генерал, то я тебя самолично под трибунал отдам! Это что еще за фортель?

— Я должен был остаться, Александр Владимирович! — улыбаясь ему в лицо, говорил я.

— Ты вообще, чем думал, когда решил это? А? Я очень сильно сомневаюсь, что головой! — размахивая руками, возмущался он.

— А там нечем думать, товарищ полковник! — влез в разговор Столярчук.

— Да ну все ж хорошо кончилось? Генерал жив? — спросил я, облокотившись за его плечо.

— Да что с ним будет-то? Генерал он и есть генерал! Они не умирают, им партия запрещает! А ты, дурья твоя башка, ни генерал еще и беспартийный! — перейдя местами на матерные словосочетания, продолжал ругаться Кулагин.

— Да, как на счет моего рапорта о вступлении в партию? — спросил я, отвлекая его от темы.

— Никак! Хрен тебе, а ни вступление в партию! — махнув рукой, он ушел в машину.

— Александр Владимирович? Ну, товарищ полковник, подождите! Видите, я ранен, а вы ругаетесь! Ну, постойте же! — догоняя его, говорил я.

Карасев остановил меня и улыбаясь сказал:

— Да отстань ты от него! Переживает за тебя мужик! Ты ему как сын! Поэтому он и беситься, что ты зря головой рискуешь! И, кстати! Несмотря на чины, мы тебе тоже в отцы годимся между прочим, и тоже по-отечески имеем право тебе задницу надрать!

Я был бесконечно счастлив в это момент, находясь рядом с моими ребятами. Обняв их всех, я забрался на танк и сел на башню свесив ноги.

Кулагин уже тронувшись с места, начал следовать в расположение. Экипажи Карякина и Суслова я пропустил первыми, а сам с ребятами отправился замыкающим. Пристроив свою прострелянную руку на открытый люк танка, я достал пачку сигарет и закуривая любовался просторами Австрии.

Солнце понемногу скрывалось за горизонтом. Позади нас на перекрестке, было много трупов, выходивших из окружения немецких солдат, и догорающая техника генерала Тевченкова. На пути к нашему расположению, ничего ни предвещало беды. Казалось, что противника в нашем округе уже нет, как вдруг из лесного массива, огибавшего дорогу до Винер — Нойштадта, показался вражеский арьергард.

Они тянули противотанковое орудие Pak 40, которое было развернуто в считанные секунды. Повернувшись направо, я слишком поздно заметил орудие противника, и не успев предупредить своих ребят, в правый борт нашего танка, с небывалым визгом, ударил вражеский снаряд. От попадания, танк сразу же загорелся изнутри. Взрывной волной меня смело с танка на дорогу, перебив осколками ноги. Почувствовав нестерпимую боль в ногах, я попытался подобраться к моему танку, но буквально через мгновение детонировал наш оставшийся боекомплект. От взрыва, у нашего танка сорвало башню, да так сорвало, что она подлетела на несколько метров ввысь.

Услышав душераздирающий призыв о помощи мехвода, я попытался доползти до горящей машины, чтобы спасти выбирающегося из переднего люка Женю Матвеева. Показавшись в пол тела, с окутанной пламенем гимнастеркой, он повис на пороге люка. Превозмогая боль, я со звоном в ушах, горящей спиной, и перебитыми ногами, полз к нему. Позвать на помощь я не мог. В тот момент, когда пламя охватило боевое отделение, огонь поразил дыхательное горло.

Остальные экипажи вели бой, подавляя огневые точки противника. Подбежав ко мне, ребята накинули на мою спину плащ-палатку, и после того, как сбили пламя они оттащили меня сусловский танк. Указывая обожженными руками на свою машину, башня которой уже отсутствовала, я пытался промычать ребятам, чтобы спасали остальных. Но в горячности боя и от стоящей перестрелки, они быстро взвалили меня на бронетранспортер Кулагина.

Александр Владимирович, с автоматом в руках отстреливался от засевшего за деревьями противника.

Дав отмашку рукой, он кричал:

— Увозите в тыл! Шевелитесь мать вашу! Мы их задержим!

Бойцы бросили меня в кузов прямо на убитых ребят, и тронувшись с места, бронетранспортер помчался в тыл. Лежа на уже умерших бойцах, я перестал воспринимать мир таким, каков он есть. Лицо было иссечено осколками. Кровь, сочившаяся изо лба, тонкой струйкой заливала глаза. Ноги в рваных и обагренных кровью галифе, висели ни в какую ни слушаясь. Тело окутал невыносимый холод. Торчащая перед моим лицом изуродованная рука неизвестного мне бойца, двоилась в глазах.

— Не довезут, — шептал я, сквозь сочащуюся изо рта кровь, — не довезут… В глазах резко все побелело, и моё дыхание остановилось.

***

Странный холод окутал мое изуродованное тело. Почему так тяжело дышать? Почему я не могу открыть очей своих? И почему я слышу посторонние голоса? И самое страшное то, что я иду на этот голос. Он, будто зомбируя, призывает меня к чему-то. И я не могу с этим ничего поделать. Я все иду и иду. Вдруг я уперся во что-то твердое и холодное, оно ни дает мне вступить и шагу. Как вдруг, откуда ни возьмись прозвучал голос: «Открой глаза!»

Открыл. Передо мной стоял большущий трон, повернутый спинкой ко мне. На этом троне сидел некто, и страшно молчал. Я хотел разглядеть его внешность, но все тщетно. С какой стороны я бы не подошел, он постоянно обращен ко мне спиной. И прекратив попытки в поисках истины, этот некто все же заговорил со мной:

— Боишься смерти?

— Не боюсь…

— Ты тронут тленом.

— Я спасусь!

— Не видишь света.

— Просто сплю.

— Что видишь?

— Годы. Жизнь свою.

— Пришёл твой час.

— Далече он.

— Вот я стою!

— Ты — страшный сон?

— Нет, я мудрец!

— Конец твой близок.

— Не конец.

— Не веришь мне?

— Тебя тут нет.

— Поверь глазам.

— Не вижу свет.

— Поверь ушам.

— Они глухи.

— Дыханью верь!

— Оно молчит.

— А сердце?

— Тоже не стучит

— Куда уходишь ты?

— Во тьму…

— Живёшь ты разве?

— Я… Живу…

— Я так не думаю.

— Уйди!

— Глаза закрыл бы.

— Пощади…

— Я не могу.

— Но почему?

— Вот так.

— Я не хочу во тьму…

— Не важно это.

— Как же так?!

— Идёшь во тьму…

— Иду во мрак…

— В моих руках ты.

— Отпусти.

— Ты задержал меня.

— Прости…

— Готовься.

— С духом соберусь…

— Боишься смерти…