Прощаться не будем!

— Да… Боюсь…

— Вернуться хочешь?

— Да хочу!

— Зачем же? Ты уже в раю!

— Но там же вся, моя семья!

Мне умирать ни как нельзя!

— Смирись сынок, уже ты умер!

Возврата боле нет назад.

— А ты вдохни в меня ту муку,

и выдай вексель на возврат.

— И что ты будешь делать там?

В том страшном времени ином.

— Я буду жить назло врагам!

И строить счастье на потом.

— Ну что-ж, раз ты выбрал муку,

тогда я жизнь тебе отдам!

Но знай, тебе я больше руку,

на смертном одре не подам!

— А мне там рук ни чьих не надо!

Ведь если час пробьет как плеть.

Чеку я вытащу с гранаты, ведь после…

мне в аду гореть…

— Взгляни-ка вниз, на землю где ты будешь,

ведь там кровать, больные, жуткий смрад!

Все это вряд ли ты забудешь,

и вряд ли будешь после рад!

— Я буду рад любому возвращенью, ни замечая стоны, крики, боль! Ведь я поддамся воскрешению, как ты воскрес в тот день святой.

— Ни примеряй себе роль Бога, ты им не станешь никогда! Ты бойся, бойся злого рока, что называется — война!

— Увы, войны я не боюсь! Не зря я выбрал это время. В бою я трусом не кажусь, мне по плечу, все это бремя! А помирать еще мне рано, ведь мне всего то двадцать три…

— Тогда лети сын мой, на землю,

лечись и бей врага потом! Второго шанса не приемлю, иначе встретишься с Христом.

Этот странный диалог со всевышним апостолом, перевернул во мне представление о жизни и смерти. После некоего исповедования, его трон стал отдалятся от меня далеко-далеко, а я тем самым наблюдал вокруг за белой пеленой, которая окутала меня, и со страшной силой вернула к жизни.

Очнулся от дикого крика раненых солдат, лежащих на соседних операционных столах. Видимо это был фронтовой госпиталь, местонахождение которого, мне не было известно до сих пор. Ко мне подошла молоденькая медсестричка, держа в руках какие-то бумаги. Она что-то стоящему рядом хирургу, который глядя на меня, только разводил руками. Из-за тяжелой контузии я не слышал их диалога. Хирург в окровавленной маске, наклонившись ко мне что-то произнес и взяв в руки ножницы, начал разрезать сапоги. На мгновение мне показалось, что верхняя половина лица хирурга была схожа с лицом моей Ксении. Немного приподняв голову, чтобы рассмотреть по лучше, я почему-то обратил внимание не на лицо, а на кругленький живот, пробивавшийся из-под халата. Хирург повернулся ко мне спиной и взяв скальпель, начал иссекать рану. От неимоверной боли, я снова отключился.

Эпизод 26: «В госпитале!»

Открыв глаза, я увидел перед собой, просторную палату с окрашенными в синий цвет стенами и с белыми, развивающимися от ветра занавесками. На подоконнике стояла ваза с гвоздиками, фоном за окном которых, служили кремлевские звезды. Это была Москва. Попытки подняться с постели были тщетными. При малейшем движении телом, я взвизгнул от боли, которая словно электрическим током пронеслась по моим ногам. Подбежавшая ко мне медсестра, с удивленным видом, радостно воскликнула:

— Наконец-то, очнулся! Ты лежи, лежи милый! Тебе сейчас вставать нельзя! (касаясь моих плеч, укладывала меня обратно).

Открыв слегка рот, я прошептал ей в ответ:

— Что произошло?

— А ты разве не помнишь?

— Смутно. Практически ничего! — корчась от боли, покашливал я. Говорить в голос было дико больно из-за ожога.

— Тебя привезли самолетом с фронтового госпиталя из Австрии. Ты потерял много крови!

— Что с моими ногами? Почему я их не чувствую? — шептал я, с прищуром сквозь лицевые повязки.

— Там в госпитале, тебе хотели ампутировать ноги. Были раздроблены обе кости, но говорят, вмешался какой-то офицер, даже угрожал хирургу наганом, и тебя вместе с другими тяжелоранеными перевезли в столицу. Тут профессор Архангельский постарался сохранить тебе ноги.

— Понятно… А, что за хирург там был, не знаешь?

— Да откуда-ж мне знать!

— Позови врача, мне нужно поговорить!

— Лежи, не вставай, я сейчас! — сказала она и удалилась за дверь палаты.

Через какое-то время в палату зашел средних лет доктор, в белом халате со стетоскопом на груди. Вслед за ним, зашел полковник Кулагин и майор Гайсаров с медсестрой.

Доктор присел на мою койку, и ощупывая ладонью мои конечности спросил:

— Доброе утро, молодой человек! Как самочувствие?

— Все в порядке, только ног не чувствую совсем!

— Это нормально! Нам пришлось заменить вам коленные суставы! Стоял вопрос об ампутации, но по настоятельству (указав на Кулагина), товарища полковника, вас перевезли сюда. Мы сделали все возможное, чтобы сохранить вам ноги.

Смотря с улыбкой на Александра Владимировича, я прошептал:

— Значит, повоюем еще, товарищ полковник?

Доктор пожимает плечами:

— Вряд ли сынок! Война для тебя окончена! Ранение и контузия полученная в ходе боя были слишком серьезным. И боюсь, что без последствий это ни обойдется! К строевой ты не годен! Прости сынок, но армия для тебя теперь закрыта.

— Я что, комиссован? Я не буду ходить? — задрожал вдруг мой голос.

Доктор, укладывая меня в постель, сказал:

— Ходить ты будешь! Но боюсь, хромота останется на всю жизнь!

Немного помолчав, он добавил:

— Ладно, я оставлю вас наедине с товарищем полковником. Вам есть, о чем поговорить! Пойдемте Наденька, выйдем! — взяв за руку медсестру, проследовали к выходу.

Кулагин взял стул и сел передо мной.

— Тебе повезло, крупно повезло!

— Александр Владимирович! А как мои ребята? Где они сейчас? Они в другой палате лежат, да?

Опустив глаза в пол, он сказал Гайсарову:

— Миш, давай ты!

Адъютант Кулагина, Михаил Гайсаров не сколько помявшись, ответил:

— Нет больше ребят, Алексей! (непродолжительное молчание). Матвеева, мы вытащили из машины, но по дороге в госпиталь, он скончался.

— А…остальные? — перебил я его, заикаясь.

— А от остальных ничего не осталось… странно вообще, что Женька твой еще жив был, после такого взрыва.

— Товарищ полковник, скажите! Почему все так происходит? — со слезами на глазах спросил я, — почему на этой чертовой войне, я умудрился потерять всех, кого мог? Отца, любимую жену, дорогих мне друзей? Почему, именно я остался в живых? Для чего? — закричал я до такой степени, что почувствовал привкус крови в рту.

— Успокойся! Ты выжил и это главное! У тебя вся жизнь впереди еще! И война для тебя действительно кончилась! Вернешься домой и начнешь жить по-новому!

— А оно стоит того?

— Стоит! Ах да, чуть не забыл, генерала Тевченкова помнишь?

Отвернувшись к стене, утирая слезы, я ответил:

— Помню, конечно! Живой?

— Живой! Ему доложили уже, что ты пришел в себя и он, бросив все дела выехал сюда.

— Зачем?

— А я почем знаю? Может наказать тебя, за тот случай! — повысив голос, сказал он с сарказмом.

— Пусть наказывает! Я согласен на всё…

После получасовой беседы с Кулагиным, в дверь вошел Тевченков и его тот самый адъютант только с тростью. Полковник, вскочив с места, поприветствовал генерала.

— Приветствую вас, товарищи офицеры! Шиндяпин, стул подай мне! — попросил он адъютанта.

Подав стул генералу, тот сел и тронув меня за руку, спросил:

— Как ты, сынок?

— Жив пока, товарищ генерал-лейтенант!

— Почему пока? — недоумевая, спросил он.

— Ну, вы же меня, наверное, арестовывать пришли, за тот мой хамский поступок?

— Арестовывать я тебя не собираюсь, я по другому вопросу вообще, но с хамством, конечно, ты перегнул, парень! Сразу видно норов есть! — улыбаясь, сказал он.

— Простите меня если что не так!

— Не было ничего, капитан! Показалось мне! Сам понимаешь, нервы, наступление, тут вы еще развалились как на привале! Но это не важно. Важно, вот что! После того боя, из которого ты меня вытащил, капитан! Ты спас мне жизнь! В долгу перед тобой я не останусь! Я знаю, что произошло потом. Про гибель твоих ребят… мне очень жаль! Отличные ребята были, во век не забуду. Посему я лично написал представление на тебя и твой экипаж, к присвоению звания Героя Советского союза! Президиум верховного совета СССР, удовлетворил это, и мы ждем тебя пятого июня в кремлевском дворце! Надеюсь поправишься, за это время?

Мой голос снова задрожал от наворачивающихся слёз:

— Спасибо, товарищ генерал-полковник! Я постараюсь!

— Вот и молодец! Отдыхай капитан! А вот тут, кстати, тебе пакет от нас с Шиндяпиным! — положив на тумбочку сказал он, — как ты нам ловко перевязки то сделал тогда! Навыки-то откуда такие!

— Я был медиком, товарищ генерал-полковник, не доучился только!

— Ну, ничего скоро домой! Доучишься! Если какие проблемы возникнут с восстановлением в институт, сразу мне звони!

— Понял, товарищ генерал! — улыбнулся в ответ я.

Тевченков поднялся со стула и забрав с собой всю свиту с Кулагиным и Гайсаровым, вышли из палаты.

Лежа в постели, я задумывался о многом. Особенно я не мог поверить в гибель своих ребят. От них не осталось даже фотокарточки, не осталось хоть что то, что могло напомнить о них. Только в течение всей своей жизни, я буду помнить вечно: механика-водителя Женю Матвеева, стрелка-радиста Яшку Столярчука, заряжающего Бориса Карасева и наводчика Якова Гелашвили. Вечная им память!

Так же у меня не выходил из головы образ того хирурга, который оперировал меня в полевом госпитале. Возможно из-за массивной кровопотери, я просто-напросто спутал, и принял того хирурга за свою жену. Она, скорее всего еще учиться в институте, и придерживаясь, нашей клятве, которую мы давали друг другу, тогда в 41-ом, до сих пор ждет меня.

Прошло время, и я шел на поправку. Рано утром, разбудив всех, сломя голову бежала медсестра Наденька, забегая в каждую палату, включая радио.

— А ты чего разлегся, радио слушать надо сейчас! А ты лежишь, грустишь тут! — подойдя к приемнику, улыбаясь говорила она.

Благодаря профессорам и моему протеже Александру Владимировичу, меня быстро поставили на ноги. Так поднявшись с койки и опираясь на костыли, я подошел к ней:

— Чего там такое?

— Да слушай ты! Сейчас, Левитан говорить будет!

— Да в чем…

— Тсс! — прикрыв мне рот своими маленькими, нежными пальчиками.

После музыкального проигрыша, раздался тот самый ожидаемый и завораживающий голос Юрия Левитана:

«Приказ Верховного Главнокомандующего по войскам красной армии и военно-морскому флоту!

8 мая 1945 года в Берлине представителями германского верховного командования подписан акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил.

Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена, Германия полностью разгромлена…»

Одновременно, по всей больнице, по всему городу, по всей стране, прокатились кличи: «УРА, ПОБЕДА!»

Обнявшись с Наденькой, счастью не было предела. Четыре года, тысяча четыреста восемнадцать дней и ночей, вели упорную борьбу с врагом! Ценою огромных потерь, положив все на алтарь свободы, мы победили в этой страшной войне! Выбежав из палаты, весь медперсонал и пациенты, начали обниматься друг с другом, радоваться и просто плакать от счастья. Теперь начиналась новая жизнь для большинства советских граждан, но к сожалению, не для меня…