Дневник Булгарина. Пушкин

5

Не прошло и трех недель от нашего вторичного знакомства, как я уже явился к Собаньской с описью Рылеева. Увидев пачку бумаг, Каролина пришла в восторг. Я намеренно прежде не посвящал ее в ход дела, хотя бывал у нее чуть не каждый вечер.

— Фаддей Венедиктович, да вы волшебник! Откуда это?

Я скромно потупил глаза. Каролина взялась за бумаги.

— Что это?

— Описи документов, взятых у Кондратия Федоровича при аресте. Их составляют, чтобы в поисках нужного не перечитывать заново весь архив.

— Но где же сами документы? — Собаньская стала ворошить листы. — Нам ведь они нужны!

— Дорогая моя, только Геркулесу под силу принести архив, который к середине жизни собирается у всякого культурного человека. У Следственного комитета для этого были солдаты и подводы. Я же вам предлагаю подойти к делу не грубой силой, а умом: здесь, в описях, содержится краткое изложение бумаг Рылеева. По ним мы сможем понять — интересен этот документ или нет.

— Прекрасно! — Каролина взяла мою руку. — Тадеуш, вы восхищаете меня все больше! Вы не только благородны, вы еще и ловки как самый прожженный парижский интриган!

— Это комплимент? — улыбнулся я.

— Конечно. Толковых людей мало. У одних честность, у других ум, у третьих ловкость, четвертые умеют действовать. Вы — из толковых, вы умеете все сразу! Я нашла в вас бриллиант!

— Теперь вижу, что комплимент.

— Погодите, я вам и не такое скажу! — Собаньская окатила меня самым нежным взглядом. — Сейчас время не ждет, давайте читать.

Мы на два раза перечитали списки — слава Богу, Кондратий о польских делах сильно не распространялся, они, видно, мало его интересовали. В другом случае польское восстание случилось бы в 1825 году, а не теперь. Однако мы наметили десяток документов, которые требовали более подробного изучения. Собаньская еще раз горячо меня поблагодарила и проводила до дверей.

— Я теперь только на вас уповаю, — сказала она. — Верьте, Проведение с нами, иначе бы оно не послало мне вас. — Каролина на прощание поцеловала меня в лоб и перекрестила.

Неся эту драгоценную печать, я не стал надевать шапки. Хорошо, что извозчик ждал меня. Я прыгнул в возок и назвал место, где уже два часа в съемной карете мерз Мордвинов — ждал назад описи.

— Александр Николаевич, спешу вас обрадовать! — сказал я, пересев к нему в стылый экипаж.

— Опять, верно, просьбишка? — наконец-то он стал понимать мою тактику.

— И премия. Мне на просмотр нужны вот эти десять документов.

— Без ножа режете! — взвыл Мордвинов.

— Плачу по тысяче рублей за штуку. Правда, принять могу только оптом — если одного документа не достанет, то оплаты не будет.

— Фаддей Венедиктович, когда это кончится? — Мордвинов заглянул мне в глаза. — Вы же понимаете, что я каждый раз рискую. И чем дальше, тем опаснее.

— Это последний раз, Александр Николаевич, — ответил я. — Но без него все прежние дела — пустые хлопоты. Так что будьте особенно осторожны, скоро все закончится, вы будете без боязни ходить на службу или не ходить — как хотите, с деньгами все можно!

— Пропадите вы пропадом, — ответил он мне. — Прощайте, мне пора!

— Завтра в семь вечера в «Доминике», кабинет номер пять, — сказал я, выходя из кареты.

— Послезавтра, — поправил Мордвинов.