Все случилось летом

1

Всю дорогу ехали молча. И только когда показались крыши станционного поселка, Харис спохватился.

— Послушай, Каспар, мы что же, так и расстанемся с Рейнисом? Сбросим его на станции, а сами домой, да? Притормози-ка драндулет, магазин рядом!

Старенький грузовичок с большой зеленой будкой поверх кузова — разъездная ремонтная мастерская — неуверенно прошлепал по лужам и остановился напротив двухэтажной каменной постройки. Харис вылез первым. За ним Каспар, — тот, что сидел за рулем. Сзади приоткрылась дверца будки, и высунул голову Рейнис.

— В чем дело? — спросил он.

— В магазин решили наведаться, — пояснил Харис. — В столовой ведь не дадут… А нам поезда часа полтора дожидаться.

Через весь магазин, одним концом уткнувшись в прилавок, петляла большущая очередь. За прилавком суетилась молоденькая продавщица, в белом халате.

— Придется постоять, — упавшим голосом сказал Каспар.

— Зачем? — удивился Харис. — Погоди, я мигом.

И, ловко прошмыгнув сквозь толпу, оказался у прилавка.

— Девушка, душенька, дай поллитровочку, всего-навсего одну поллитровочку! Без сдачи!

Харис прямо-таки лег на прилавок, протягивая деньги продавщице, но та отрезала:

— В очередь встань!

Однако голос у нее был добрый. Сердиться на этого симпатичного, веселого парня было просто невозможно. Она бы тут же без звука ему отпустила, — да что скажут покупатели?

Между тем очередь, приготовившись постоять за свои права, сжалась плотно, как гармошка.

— Куда прешь, да куда ж ты прешь! — вскрикнула какая-то тетка.

— Просто стыдно за молодежь. Подумайте, водка им понадобилась! Это в воскресенье-то! Лучше бы в церковь сходил помолился.

А другая, затянув потуже узелок платка на подбородке, запричитала во всеуслышание:

— Один такой намедни в сад к нам забрался. Прямо через забор сиганул, проклятый. И всего-то пяток антоновок на дереве осталось, так и те сунул за пазуху. А я возьми и попадись ему навстречу: «Молодой человек, говорю, зачем же так? Попросил бы — сама дала, мне не жалко». А он: «Молчи, старуха!» А сам из себя видный, разодетый, при часах — может, еще и комсомолец. Уж мои дети — на что хулиганы, — но таких слов от них не услышишь.

— Хи-хи-хи!

— Хо-хо-хо!

По магазину прокатился дружный смех. Один гоготал, другой покрякивал сдавленным баском, третий хихикал, беззвучно разевая рот.

— Это леспромхозные. Совсем одичали в лесу.

— Что поделаешь, где-то надо хлеб зарабатывать.

— А по годам-то — женихи!

— Женихи… Скажешь тоже! Да у них на подбородке, поди, пух как следует не вырос. Уж о другом молчу.

— Хи-хи-хи! Хо-хо-хо!

— Спасибо, девушка!

— Ты глянь, добился своего. С подходом парень!

— Пускай ребята погуляют. Не маленькие. Видать, и в армии отслужили.

— Сами были молодые, и не такое вытворяли.

— Хо-хо-хо!

— Славные ребята, всю неделю вкалывали, в воскресный день не грех и выпить.

— Но уж теперь никого не пускайте без очереди, чего там застряли, совсем вперед не движемся!

Когда вышли из магазина, Каспар снова сел за руль, а Харис пошел заводить машину. Мотор всхрапнул, потом захрюкал, точно поросенок, когда в благодушном настроении трется о жердь забора. Наконец грузовик тронулся с места.

— Некрасиво получилось, — сказал Каспар. — Не стоило лезть без очереди.

— Что ж было делать? Уйти ни с чем? Ведь ждать нам некогда.

— А те что — хуже нас с тобой?

— Нашел о чем беспокоиться! Ну давай вернемся, постоим.

— Ладно, будет ссориться.

— То-то же!

Перед станцией была мощенная булыжником площадь со старинными домами. Машина развернулась и встала возле дома с вывеской «Столовая». Распахнулась дверца зеленой будки, где сидел Рейнис.

— Может, лесенку приставить? — спросил Каспар.

— Не надо, я так.

И спрыгнул на мостовую.

— Чемодан оставь в машине, — посоветовал Каспар, видя, что Рейнис хочет забрать его с собой. — Успеется. А может, еще передумаешь, вернешься?

— С чего ты взял, что я могу передумать? — рассердился Рейнис. — Чтобы у тебя на этот счет не оставалось никаких сомнений, заберу-ка я все же чемодан с собой.

Он и в самом деле потащил в столовую громоздкий и тяжелый чемодан. Каспар с Харисом переглянулись, пожали плечами и последовали за Рейнисом. Пройдя насквозь просторный зал с буфетной стойкой, они очутились в небольшой комнате, где стояло всего два стола, покрытых голубоватой клеенкой. Столы были заставлены грязными тарелками и полными до краев пепельницами. В комнате никого не было.

— Чем будем закусывать? — спросил Каспар. — Может, взять селедку?

Рейнис обвел глазами комнату и махнул рукой.

— Все равно.

— Возьмем селедку, — распорядился Харис. — И пару бутылок лимонада.

Он ушел. Вскоре появилась пожилая официантка и, убирая посуду, сказала:

— Бутылку, ребятки, на стол не ставьте. Не ровен час, нагрянет кто, не оберешься неприятностей.

— Все будет в порядке, мамаша, — успокоил Каспар.

Рейнис открыл ей дверь, потом подвинул к стене чемодан, чтобы не путался под ногами, тяжело опустился на стул и принялся с интересом разглядывать стены, будто в этой каморке был впервые.

— Послушай, Рейнис, — сказал Каспар, — я дам тебе взаймы сотню-другую. Как ни крутись, а твоей матери придется покупать корову. Пока еще сам на работу устроишься и деньги начнешь получать. А мне они зачем? Сыт, одет и обут к тому же.

Рейнис потупился, покраснел. Вдохнув поглубже, он как-то странно блеснул глазами на Каспара, хотел что-то сказать, да только рукою махнул.

— Жизнь не гладит нас по головке, — продолжал Каспар, — ладно, не беда, пока держимся. А может, это даже нам на пользу. Вот и ты уезжаешь… Хорошо, что у тебя специальность. Где бы ни оказался, везде будешь нужен. Хоть и жаль с тобой расставаться.

— Что верно, то верно, — сказал Рейнис. — Нам вместе было неплохо. Я напишу тебе. И пришлю стихи про Юстину. Мне бы только не видеть, как ты читаешь, и нам обоим будет хорошо.

Вернулся Харис с лимонадом. За ним следом официантка с подносом. Когда она вышла, Харис разлил водку по стаканам, но к ним никто не притронулся. Сидели молча.

— Хороним мы, что ли, кого? — крикнул Харис. — А ну выпьем, ребята!

Звякнуло толстое стекло. Осушив стакан, Харис сказал:

— Рейнис, я могу подкинуть тебе деньжат. Ну-ну, не маши руками, не строй из себя кисейную барышню. Купишь матери корову, а там разживешься, отдашь. Но может, все-таки передумаешь, останешься с нами? Я иногда не понимаю вас, ребята. Есть у вас обоих склонность простейшие вещи настолько усложнять, что в них не найдешь ни конца, ни начала. И вот тогда вы ходите вокруг как потерянные.

— Ну, зачем ты так, — возразил негромко Каспар. — Ведь он ради матери уезжает. О себе Рейнис думает меньше всего. И вообще, давай не будем об этом, не пора ли сменить пластинку?

Каспар вытащил пачку денег и сунул Рейнису в карман. То же самое проделал и Харис, отсчитав под столом несколько бумажек.

— Ребята, ну зачем вы… — бормотал Рейнис. — Зачем это нужно…

Наконец настало время вставать. Харис подхватил Рейнисов чемодан, и они втроем вышли на площадь, на краю которой чернел грузовик — бродячая ремонтная мастерская. Каспар пошел купить билет и скоро вернулся.

Беспросветная осенняя тьма опустилась на землю, и в ней, как маленькие солнца, посвечивали станционные огни. От влажного воздуха все кругом было покрыто изморосью, и голые липы под фонарями отливали угольной чернотой, и черный асфальт перрона поблескивал под липами, и черные лужи на булыжной мостовой.

Приближался поезд.

Будто желая обнять Рейниса, Каспар положил ему на плечо руку, но, устыдившись, тут же отдернул и только сказал:

— Так ты пиши, ладно? Не забывай… Обязательно пиши.

— Не забуду! — крикнул Рейнис, стоя в дверях вагона. — Никогда!

— Мы еще увидимся, старина! — крикнул Харис.

И сквозь грохот и шипение до них донеслось:

— Непременно увидимся!

В темноте мигнул красный огонек последнего вагона, над паровозом взметнулся и погас сноп желтых искр. Поезд скрылся из виду, слышен был только мерный перестук колес. И этот понемногу замирающий звук заронил в душу Каспару тоску, и она несла его вслед уходящему поезду, обгоняя его, уносясь еще дальше в ночь. Мчатся в ночи поезда, и нет конца стальным путям, они связывают большие города, далекие земли, чужие народы. Иногда поезда увозят близких людей, как будто частицу тебя самого увозят, и тогда становится грустно, что-то сжимается внутри, словно задели тебя за живое. Но, должно быть, иначе нельзя. Не сидится людям на месте!

— Ну что, Каспар, пойдем?

— Пошли.

С того места, где они оставили машину, хорошо были слышны глухие удары, — что-то тяжелое падало с высоты. Вдоль путей цепочкой уходили станционные огни и где-то там, сойдясь в кружок, подсвечивали небо.

— Бревна грузят в вагоны, — сказал Каспар, открывая дверцу кабины. — Даже ночью нет людям покоя.

— Эти ночью только и работают, — отозвался Харис. — Под вечер паровоз подтянет к станции порожние вагоны, а наутро возвращается забрать груженые.

Двигатель урчал чуть слышно, легкая дрожь сотрясала кабину, и казалось, она живая. По стеклу бегал «дворник», образуя два прозрачных полукружья.

— Может, постоим немного? — предложил Каспар.

Они молча сидели в темной кабине и слушали. Через равные промежутки со склада доносились глухие удары, можно было подумать, какие-то гигантские часы отсчитывают секунды. Веселая компания пересекла площадь и скрылась за дверью столовой; чья-то лошадь, запряженная в телегу, дожидалась у коновязи хозяина. А они все сидели, как люди, отшагавшие немалый путь, сидели, чтобы, отдохнув немного, отправиться дальше. Должно быть, и Рейнис сейчас сидит у вагонного окна и смотрит, как в тумане проплывают станционные огни. Было их трое, теперь остались вдвоем — Рейнис уехал.

— Что вечером собираешься делать? — немного погодя прервал молчание Каспар. — Чувствую, домой тебя не тянет.

— Насчет дома ты угадал, — ответил Харис, — а вот чем занять себя, пока не знаю. Может, в кино схожу, может, еще куда. Говорят, завмастерских мировое пиво сварил, надо бы отведать. Или к девчонке какой завалиться? Что ни говори, воскресный вечер… Не знаю пока. Доедем до клуба, там будет видно.

— Что касается пива, ты все же подумай. Завтра на работу. Пронюхает старик, не поздоровится.

— Э, не пугай, мы пуганые!

Машина осторожно протряслась по булыжнику и вскоре остановилась при выезде на шоссе. На другой стороне железной дороги, за шлагбаумом, светился огнями клуб леспромхоза. Харис вышел. С шумом захлопнулась дверца, и дальше Каспар поехал один.

В какой-то момент ему показалось, что рядом с ним сидит Юстина, и он, позабыв о дороге, даже скосил глаза. Какая глупость! Везде ему мерещится Юстина, хотя он знает, что она давно уехала — еще до Рейниса. И Юстину теперь можно вспоминать как тихую вечернюю песню, которая не вызовет ни боли, ни радости, только всколыхнет воспоминания, которые Каспару хотелось бы сравнить с пылающим закатом.

Машина въехала в старую аллею. Навстречу фарам выбегали черные стволы лип и дубов, ветви у них были низкие, местами, точно руки, они тянулись друг к другу через дорогу, а макушек не видать — те шумели где-то там, в темной вышине, фарам нечего шарить в небе, им положено ощупывать грязную дорогу. Будь с ним Юстина, возможно, она бы сейчас запела. Просто так, без слов. Она как-то сказала, что красоту природы лишь тогда по-настоящему чувствуешь, когда про себя напеваешь. Когда пережитое композитором сольется с твоим собственным переживанием, ты становишься вдвое богат. Но это было летом, это летом Юстина говорила. Теперь природа погружается в спячку. Только дуб еще стоит в бурой, подмороженной утренниками листве, и она шелестит на ветру, что-то рассказывает, но это не живые слова дерева. Может быть, Рейнис в них что-нибудь и разобрал. Рейнис пишет стихи, у него каждая травка умеет говорить.