Душа моя

— Больше — боюсь, — поправила меня она.

— Боюсь, — согласилась я с облегчением — все-таки полезно иногда выговориться: — О чем мы с тобой говорим сейчас? Два года прошло. Го-да!

— Не орел мужик? — недовольно протянула Алёна.

— Или просто я не его орлица, — улыбалась я, — ты бы меня тогда видела… Орел он, орел — не дернул же на выход сразу, как увидел?

— А спрашивал о тебе зачем?

— Знакомое лицо увидел, узнал… может. Умеем мы себе надумать…

Мы поговорили еще, но уже легко и со смешками, убрались на кухне и разошлись спать.

Хорошо поговорили. И все я Алёне сказала правильно — как чувствовала. Страшновато было… не хотелось больше потрясений и разочарований. И потом — у меня уже были мечта и цель, пускай и кратковременные: подкопить к лету деньжат и махнуть куда-нибудь вдвоем с Анжелой. В Грецию или Италию, например. Хотелось перемен и экзотики, аутентичной еды других народов, а не местных ее реплик, ярких впечатлений и сильных ощущений. Это не так много, но главное — вполне реально. Склеивать и латать жизнь нужно не спеша, аккуратно, постепенно… получая при этом по возможности удовольствие.

Ноябрь, декабрь… потихоньку и разговор этот и та встреча забывались, стираясь с памяти. Но тогда, вернувшись домой от Дружаниных, я странно себя чувствовала — чего-то ждала. Копаться в себе и пытаться объяснить такое — глупо. Но я очень хорошо когда-то поняла что-то похожее — в той песне про Алёшу, когда старенькая мать увидела на экране давно погибшего на войне сына, поднимающегося в атаку. Вернувшись из кино, она опять… снова ждала его. Наперекор времени и любым доводам разума. Сердце просило и верило, и она снова ждала, что вот-вот… сейчас он постучится в окошко — с войны. До слез, на разрыв песня!

У меня был не настолько тяжелый случай, но странное ожидание, похоже, имело те же корни — всколыхнулось что-то в памяти, подпиталось непонятной надеждой после слов Алёны и готово! Но недолго — всего дня три я была настороже, в этой самой тревожной тишине прислушиваясь к шагам на лестничной клетке, к шуму лифта… Потом будто опомнилась, пришла в себя. И стало забываться. За заботами, отчетами, предчувствием праздника…

Ёлку я не заказывала, объяснив Николаю, что стала гринписовцем, поэтому в ёлочные списки меня не включили. Но двадцать шестого декабря прозвучал звонок в дверь, и я тихонько похромала открывать — накануне ушибла ногу, рухнув с обледеневшей ступеньки. Все, как обычно — я даже не переживала. Вот если бы обошлось без эксцессов, как раз тогда бы задумалась, а так…

За дверью стоял он. С ёлкой. Минута молчания… вернее — пауза… Спросит сейчас фамилию и вручит ёлку, а я скажу, что ошибся и все — снова думай о нем и снова…

— Ирина Максимовна, здравствуйте, — чуть вкрадчиво и так мягко: — Вашей фамилии на этот раз не оказалось в списках, и я решил, что это ошибка… может чья-то забывчивость.

— Нет, Максим Сергеевич, — отмерла я, — мы с дочкой решили отказаться от живых ёлок.

— А причина, если это не секрет? Вы разрешите мне войти? — шагнул он к двери вместе с деревцем.

— Да, конечно — входите, — открыла я дверь шире. Щеки начинали гореть. Сейчас потеть начну. Господи… Нужно быстро объяснить причину внезапно пробудившейся любовью к живой природе и выпроводить его. И снова жить спокойно.

— Э-э-э…. вам интересно почему мы отказались от ёлки?

— Да — любопытно. Все-таки бесплатно и с доставкой, — улыбался он.

— А-а… потому, что они прорастают, — нашлась я, — и даже ветки выбрасывают.

Тут на его лице нарисовалось настоящее удивление, а я уже психовала — из-за его недоверия или потому что блею тут…

— У нас даже есть видео и фото — ёлка распустила веточки — мягкие, салатного цвета, все по-взрослому. А потом мы ее выбрасывали… дочка плакала. И я тоже. А на…. зачем нам опять эти переживания? Вот из этих самых соображений, — выдохнула я с облегчением и дежурно улыбнулась, собираясь прощаться.

— Серьезно? — надежно прислонился он к стенке прихожей, будто заякорился: — Но это же не молоденькие ёлочки, а самые верхушки больших, спиленных на хлысты. Потому и пушистые такие. И… я, конечно, верю, что так бывает, но все-таки взглянул бы, если можно на эти фото… или видео.

— Поверьте на слово, — отрезала я, — зачем вам все это, Максим Сергеевич? — пришлось спросить прямо. Невнятно блеять было уже как-то стыдно.

— Чтобы завязать разговор и ближе познакомиться с вами, Ирина Максимовна. Вы мне давно нравитесь и очень сильно, — ответил он, глядя в глаза. Прямо, уверенно, убедительно ответил… и будто бы честно.

— Понравилась… еще тогда? — уточнила я, — тогда вы что-то долго шли.

— Были на то причины. И прошлый раз мне открыл ваш бывший муж, а я неправильно все понял. Потом… снова увидел вас в части, спросил у Николая Георгиевича, ну и воспользовался вот… — скосил он глаза на ёлку, а щека у него нервно дернулась. Я внимательно смотрела и увидела это. И поняла, что ему тоже сейчас непросто, а может еще сложнее, чем мне. Точно — тяжелее, потому что меня-то как раз сейчас подымало… и несло куда-то вверх.

— Проходите, пожалуйста, только разувайтесь, Максим Сер…

— Давайте просто — Максим? Проще и… намного приятнее.

— А почему бы и не сделать вам…? — отвернулась я, улыбаясь. Вдруг захотелось шалить и рискованно флиртовать. Меня просто распирало от эмоций! Настроение взлетело воздушным шариком. И никакого опасения, никаких раздумий о том, что слишком быстро… что хорошие, путёвые баррикады так просто не сдаются — их берут с боем. Но — легко же! Мне опять было легко, тепло и необыкновенно уютно рядом с ним — надежно. Ужасно хотелось верить и делать это «приятно». Пока только по минимуму — обращаясь по имени, но все же?

— Тогда и вы ко мне — по имени? Ну, вы тут… и заносите ёлку в гостиную, а я пойду переоденусь, — вспомнила я о том, что опять не при параде.

— Не стоит, Ира, — сразу воспользовался он моим согласием, — вы замечательно выглядите.

— Может такое быть… но чувствую я себя не очень уверенно, — похромала я из прихожей.

— Что случилось? — донеслось вслед, — что-то у вас с ногой?

— А! — отмахнулась я, — обычное дело — скоро Новый год.

— Флюс из той же обоймы? — тихо смеялся он.

— Ну да, — оглянулась я, чтобы увидеть сияющее мужское лицо. И меня тоже… тоже буквально разрывало от того, что творилось где-то внутри. И я тоже, наверное, сейчас светилась. Потому что он, не глядя, прислонил ёлку к стенке и шагнул ко мне.

Все было не так — не по правилам. Ухаживания, комплименты, кино, балет, цветы и рестораны, прогулки под луной — мы шагнули мимо или через… Это было легкомысленно? В тот момент казалось, что нет. Мною так точно — все было давно обдумано, надумано, обусловлено и даже выстрадано. Если нет сил терпеть и смысл понятия «подождать» размыт и совершенно не улавливается сознанием…? Если тело покорно слабеет, а душа млеет и плывет в непривычном для нее комфорте?

Нас могло остановить только одно — если бы дома была Анжела. Но ее не было.

Лежа потом на теплом мужском плече и вычерчивая ноготком узоры на его груди, я тихо спрашивала, а он уверенно и спокойно отвечал мне:

— Почему не два года назад, Максим?

— Я тогда не сразу понял. Нужно было разобраться в себе, подумать. И ты показалась мне слишком молоденькой — тоненькая, худенькая, трогательная…

— Хорошее освещение в прихожей, — протянула я, — зря я спорила со Светой.

— Нормальное, обычное освещение — дело не в нем.

— А в чем тогда — во флюсе? Тебе стало жаль меня?

Помолчав, он прижал меня к себе чуть крепче: — Ты замечательная, удивительная — крохотная, нежная, ранимая… Взять на руки и не отпускать!

— Чтобы не споткнулась и не хромала потом? — не уставала я искать причины. Так хотелось верить! Трудно… да и повела я себя сейчас неправильно… наверное. Доходило потихоньку, но все увереннее. Это был крах! Доступная… нет — легкодоступная баба. За ёлку, бл*дь!

— Что с тобой, Ира, откуда вот это все? — прижал он меня к себе еще крепче, — хочешь — докажу?

— Как? Наверное, словами это уже не лечится, не трать… — попыталась я встать, — скоро придет Анжела, тебе пора…

Он еще чуть полежал, глядя на меня, потом тоже встал и стал быстро одеваться. Я еще держалась… пока держалась, но лучше бы ему поспешить. Он оглянулся и кивнул мне:

— Я сейчас… минуту.

Хорошо-о — минуту я как-нибудь протяну, а вот дальше — беда-а… Дальше я просто лягу и умру. Предупредить Алёну… Анжела…

— Дай руку, — незаметно подошел он со спины. Потому что все еще босиком? Развернул меня от окна и потянул вверх мою безвольно повисшую лапку.

— Я купил еще в ноябре, после разговора с Николаем Георгиевичем. Ты тоненькая, пальчики тоненькие… — поцеловал он мои пальцы и осторожно надел на безымянный колечко — ажурное, серебряное и с крупным «лунным», кажется, камнем — чуть голубоватым и будто опалесцирующим.

— Оно недорогое, Ира, потом ты сама выберешь нам обручальные — какие понравятся. А на меня посмотрело это. Камень тебе очень подходит — он для людей с твердым характером и помогает найти свою вторую половинку. Будто бы вытягивает негативную энергию и даже… облегчает роды. А еще, — зачастил он, глядя, как вытягивается мое лицо и наливаются слезами глаза: — Его связывают с удачей в любви, и он должен быть оправлен только в серебро — оно тоже ассоциируется с луной, холодным сиянием. Ты, как печальная Луна тогда была… Ира? Ты за меня выйдешь?

— Господи… — уткнулась я ему в грудь и все-таки разревелась. Непонятно от чего, да и не так это важно… Я совсем ничего о нем не знала.

Когда вернулась домой Анжела, ёлка уже стояла в ведре. С антресолей были сняты игрушки и гирлянды, а мы с Максимом сидели на кухне и пили чай… Ужинать не стали — ждали ее.

Я уже успела узнать, что он был женат — давно. Женился очень рано, родились сыновья — погодки. Рожая второго, его жена умерла. Причин он не сказал, а я не спросила. Мальчиков помогали растить его родители, они жили в этом самом городе. Сменили квартиру на большую и жили вместе.

Сейчас родители уже ушли, а мальчишки выросли и в этом году младший по следам отца и старшего брата поступил в Рязанский ВАИ.

— Я учился в гражданском автомобильном институте, они пошли в военный. Будут офицерами. Парни неплохие, Ира, они обязательно тебе понравятся, а ты им. Давно уже советовали мне устроить свою жизнь, — ухмылялся Максим, будто что-то вспоминая.

— А что ты тянул? — осторожно спросила я.

— Хотелось, как в сказке, Ира, — развел он руками, — взрослый мужик, а в сказки… представляешь — верю. Хотелось, чтобы тепло и радостно, чтобы домой тянуло, чтобы нужен был, чтоб хотелось… тебя. Нашел же? Странный, да?

— Я дня три тогда при мыслях о тебе мурашками покрывалась. Зря ты тянул.

— Не представляешь — как сильно жалею. Но тогда еще и навалилось все — родители сильно болели и как-то… вместе, разом ушли. Степан сильно переживал — младший. А нужно было нормально закончить школу, чтобы поступить. Потом поступление… Зимой отошел чуть от всего этого, пошел к тебе, а тут…

— У Анжелы хорошие отношения с отцом. У нас с ним — вполне мирные.