The Englishman Who Slowly Descended Down The Mountain — Друг по вызову

— Нет уж, — пробормотала она, — мы с тобой не делаем это, ты разве не помнишь?

— Помню, — согласился он. — Отчего ж не помнить? По несколько раз в день не делаем. Вчера не делали, сегодня не делали… Два раза подряд…

— Гарри… — тихо попросила она.

Он придвинулся ближе и обнял, прикрывая от лёгкого бриза.

— Чего бы тебе хотелось? — спросил он.

— Что-то я проголодалась, — со вздохом призналась она. — Мы у Мануэля вчера всё меню распробовали?

— Сходим к Мануэлю, — улыбнулся он.

— Ты не подумай, — словно извиняясь, произнесла она, — день был просто замечательный… От самого рассвета… И когда ты ел с меня арбуз, было тоже хорошо. И когда я слизывала с тебя взбитые сливки…

— Я знаю, Панси, — кивнул он.

— Просто очень много всего, — сказала она. — Я, по-моему, перегорела…

— Ничего страшного, — помотал он головой. — Ты сиди, отдыхай, а я быстро всё соберу.

Первым делом куча собранного мусора превратилась в тёплый плед, в который он её и укутал. Собрать всё остальное труда не составило — простейший Пак как по мановению волшебной палочки разом поднял остатки провианта и посуду в воздух, рассортировал и уложил в корзину и ящик, которые, в свою очередь, пролетели над водой и скрылись в недрах катера. Шлюпка сама собой отправилась на палубу, и на берегу, кроме них двоих, никого не осталось. Она с готовностью обняла его за шею, когда он к ней склонился, и вместе с ней он, мягко спружинив, перенёсся на покачивающеюся палубу. В каюте надел на неё бельё и сарафан, чувствуя при этом, как усталость и апатия в её эмоциях вновь сменяются нежностью и теплом, в которых проскакивают искорки игривого настроения.

У причала навстречу сразу выбежал помощник Игнасио, почти двухметрового роста жгучий брюнет. Он был одет лишь в шаровары из белой парусины, обнажив торс с широченными грудными мышцами, буграми плеч и бицепсов, рельефным прессом и покрытой мышцами спиной. Горящие глаза, полные, чувственные губы, ряд белоснежных ровных зубов, волнистые чёрные, как смоль, волосы, спадающие до плеч. Они только взошли на пирс, как Паркинсон замерла, как вкопанная, наблюдая, как тот ловко швартует катер и ворочает ящики с такелажем. Гарри даже удивился, увидев, как она с открытым ртом восторженными глазами смотрит на это чудо природы.

— Нравится? — поинтересовался он.

— А? — обернулась она, и в её эмоциях проскользнула досада — очевидно, на то, что он её отвлекает.

— Я говорю, нравится? — повторил он.

Она опять перевела взгляд на красавца.

— Он… такой!... — восхищённо пробормотала она, а ему показалось, что к восторгу в эмоциях примешивается ещё и желание.

— Тогда не буду мешать! — сказал он, прищурившись.

— Ага, — кивнула она, не сводя глаз с играющих на спине мышц.

Он пожал плечами и двинулся на выход.

— Куда?! — крикнула она, когда он уже сошёл с пирса на берег. — Стой!

Скинула сандалии и босиком припустила вслед.

— Сеньорита! — донеслось от катера густым сочным баритоном.

Немного обиженным, как ему показалось. Скорее всего, этот образец красоты просто не понял, куда сбежала единственная почитательница, так и не успев досмотреть представление до конца.

— Гарри, стой! — ещё раз крикнула она и с разбега впечаталась ему в грудь, обхватывая руками. — Ты, что, сбежать хотел?

— Я не по этой части, — откликнулся он, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.

— Да ты… — она вскинула голову, чтобы заглянуть ему в глаза и рассмеялась: — Что это?! Не могу поверить! Неужели это была ревность?!

— Да какая ревность?.. — разозлился он. — Просто…

— Просто тебе неприятно было видеть, как я гляжу на кого-то, кроме тебя? — спросила она. — Ну признай хоть разок — тебе же было неприятно!

Он отвернулся, и она ударила его кулачком по груди.

— Разве что немного, — пробормотал он. — Я же о тебе забочусь. Он наверняка бросил бы тебя на следующий же день.

— Это не то, что мне нужно услышать! — сердито сказала она и зажала его голову в ладонях, пытаясь повернуть к себе. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

— Что ты хочешь услышать? — спросил он.

— Скажи мне, — твёрдо сказала она. — Просто скажи. Ты. Меня. Ревнуешь.

Она ещё сдерживалась, но готова была взорваться. Он развёл руками.

— Хорошо, — согласился он. — Я тебя ревную.

— Он меня ревнует! — завопила она так, что у него в ушах зазвенело.

— Панси, — поморщился он. — Я же так оглохну.

— Ты меня ревнуешь, ты меня ревнуешь! — припевая, поскакала она вокруг него.

— Ну и что такого? — буркнул он, разворачиваясь в сторону парковки.

— А то, мой дорогой, — весело воскликнула она, догоняя и повисая у него на руке. — Это значит, что я тебе небезразлична!

— Глупости, Панси! — отмахнулся он. — Я тебе уже тысячу раз говорил, что ты мне небезразлична. А чувство собственника вообще ни к чему такому отношения не имеет!

— Ты меня ревнуешь! — уже спокойно сказала она, тыкая в него пальцем. — И всё тут! Ты меня ревнуешь!

Далась ей эта ревность! И не ревность вовсе, а неприятие легкомысленного подхода! Разве же можно терять связь с реальностью, западая на рельефный торс и вьющиеся волосы, если внутри человек вполне может оказаться мерзавцем! Он вздохнул. Чёрт с ней, он действительно ревнует. Чувство, которого он не испытывал с… с того самого дня, когда Гермиона наказала его за Малфоев, переспав с Роном. И вот теперь он ревнует Паркинсон! Собственно, искренняя радость в её эмоциях уже давно прогнала его недовольство тем, как он глупо попался. Подойдя к мотороллеру, он сначала приладил корзинку на место, а потом притянул её к себе и поцеловал.

— Ты меня ревнуешь! — повторила она с сияющими глазами.

Игнасио остался весьма доволен сотрудничеством и просил почаще его навещать. Ещё бы, у него не только сняли его лучшую посудину, но и торговались о цене до хрипоты, несказанно этим порадовав скучающего лодочника. Когда они оседлали мотороллер, Паркинсон дала газу и лихо вывернула на дорогу перед таким же убогим транспортным средством. Вдогонку от подрезанного водителя послышались слова благодарности, признания в любви и пожелания долгого здоровья.

— Бросил бы ты, что ли, ему какое проклятье! — крикнула она навстречу ветру. — Хоть бы бородавку на нос ему поставил!

— Если хочешь, я поведу, а ты посылай проклятья, на кого хочешь! — предложил он.

— Вот уж нет! — откликнулась она, хлеща ему по лицу развевающимися волосами. — Не дождёшься!

Мануэль очень обрадовался, когда они приехали — в основном, скорее всего, из-за своей любимой “Осы”. В его глазах светилась робкая надежда на то, что и залог ему не придётся возвращать — по крайней мере, не полностью. Правда, обнимания Гарри пресёк на корню, объяснив, что у чопорных британскоподданных такое не в фаворе. Эли… Паркинсон хитро улыбнулась, повторив ему одними губами — “Ты меня ревнуешь!” Даже если это и так, всё равно не стоит обниматься с каждым встреченным хозяином таверны!

Искренность заботы проявилась, когда он привёл их к зарезервированному столику на самом краю веранды, где гомон полутора сотен посетителей его кантины не мешал бы общаться, не повышая голоса. На обособленном пятачке внутри помещения — который можно было бы с натяжкой назвать “сценой”, если бы никакого возвышения не было и в помине трое испанцев с гитарами заряжали толпу, а перед ними вытанцовывала жгучая красотка в платье для пасадобля и кастаньетах. Вот, она почти замерла, пристукивая кастаньетами, а трио затянуло нежную и печальную мелодию. Гарри не мог вспомнить, как она называлась у Пако Де Люсиа, а эти кабальеро анонсировали её, как Десесперада. Действительно, очень жалостливо получилось.

Воздух пах свежестью и морем, и он подумал, что стоит уже навестить Анну с Габи — как они там? Может, вообще послать к кентаврам этот Лондон с его непредсказуемым климатом, туманами и сыростью? Вот же, есть Средиземное море, на котором в любой сезон можно найти хорошую погоду. А проблемы магической Британии пусть решают уполномоченные лица. В меру своих умений, конечно.

Мануэль решил больше не утомлять их меню, а просто притащил несколько подносов с едой и закусками. Что-то испанское, что-то французское, что-то марокканское… Кофе, вино, сангрия, порт. Достаточно, чтобы прокормить десяток человек. Как раз тех, что в центре веранды, где место было специально расчищено от столиков, медленно тискаются в танце.

Паркинсон его настораживала. После того, как они уселись, она о чём-то задумалась, словно наконец-то поймала какую-то мысль, которая ей до этого не давала покоя. Из эмоций ничего нельзя было понять, но он уже привык тревожиться, когда от неё начинало веять грустью — после этого, как правило, происходило что-нибудь если и не сильно неприятное, то уж точно из ряда вон выходящее.

— Потанцуем? — предложил он.

— А? — переспросила она, отрываясь от своих мыслей, услышала, что он сказал и улыбнулась в ответ: — Погоди, ещё не вечер. Чуть позже.

— Что ты там придумала? — поинтересовался он.

— Не придумала, — помотала она головой. — Сложила. Два и ещё два.

— И что же получилось? — усмехнулся он.

— Четыре, конечно же, — удивлённо откликнулась она. — Странно, что ты этого до сих пор не знал.

— Да я вообще не по этой части, — признался он.

— Я заметила, — кивнула она и мечтательно подпёрла подбородок ладошкой, глядя за горизонт. — Послушай… Я тебе хотела сказать, что сегодня… Сегодня было прекрасно.

— Ты была прекрасна, — откликнулся он. — И восхитительна.

— Я по-прежнему не готова простить тебя, — не меняя тона, сказала она.

— А я прощения и не просил, — пожал он плечами.

— У нас с тобой не такие отношения, — нахмурилась она. — Мы с тобой не говорим друг другу “прости”. Если тебе хочется перед кем-то извиняться, найди какую-нибудь дурочку, и извиняйся перед ней! — он послушно кивнул, и она распахнула глаза, подняв голову: — То есть, искать никого не надо, но… Ты меня понял.

— Конечно, — согласился он. — Я рад, что это дурацкое слово не засоряет нашу с тобой дружбу.

— Именно, — подтвердила она, снова подпирая лицо. — Тем не менее… Спать я с тобой больше не буду. Сегодня был последний раз.

Он почувствовал, что она предельно серьёзна — теперь и вправду так будет. Она не смогла сразу решиться на этот разрыв, и оттого ещё несколько раз дала слабину, но впредь… От неё веяло грустью и… разочарованием? Вот это было по-настоящему обидно — то, что он её подвёл. И то, что исправить это уже не было никакой возможности.

— Наш отпуск закончился? — догадался он.

— Да, — кивнула она. — Сейчас мне нужно побыть одной и собраться с мыслями. Пойти на студию, сломать пару рук, алчущих моего тела, вспомнить, какое дерьмо этот мир… Может, тогда мне станет легче, и я смогу простить тебя.

— Время уходит, — покачал он головой.

— Плевать, — безразлично отозвалась она. — Я тебя даже убить не могу, хотя сделай такое кто-нибудь другой — пришибла бы, не задумываясь, — она нахмурилась и снова на него посмотрела: — Только не вздумай!..

— Это было бы глупо, — криво усмехнулся он. — Шантажировать тебя тем, что я могу с горя пойти убиться…