Александр Курляндский

Кто прав, я или Шара?

Я сидел на лавочке около дома. Из окна падал длинный прямоугольник света. Все, что оказалось в нем, искрилось, переливалось. Светились сугробы, блестели полозья от саней, вспыхивали и гасли снежинки — просто новогодний праздник. А вне этого прямоугольника — все темно, черная зловещая пустота. Как и у меня на душе.

Шара чувствовала мое настроение, она заглядывала в глаза, подпрыгивала, пыталась лизнуть меня в щеку. Этого еще не хватало. В сорокаградусный мороз. Чтоб ее язык примерз к моей щеке. Так мы и будем ходить? Я иду и держу на руках Шару с примерзшим к моей щеке языком. Если ее опущу — у нее отвалится язык или в моей щеке образуется дырка. И что? Так мы будем жить? А как ее кормить? Она же умрет от голода.

Я оттолкнул Шару от себя:

— Успокойся. Скажи лучше, что делать? Может, Сия права? Может, куки плохие?

— Может, — пролаяла Шара. — Очень даже может. Они всегда мне не нравились. Тощие, длинные, не любят мясо.

Сейчас в Шаре говорила северная ее половина. На севере она всегда больше любила чуков, на юге — наоборот.

— Хороший ты или плохой. Шара, разве зависит от мяса?

— Нет. Не зависит. Но кто не ест мясо — тот плохой человек.

— А кто не ест кости? — снова спросил я.

— Еще хуже.

— Но я не ем кости.

Шара задумалась.

— Ты хороший человек, но у тебя слабые зубы. Поэтому ты не ешь кости. Ты бы их ел, грыз… и лаял бы еще, и просил добавки. Но у тебя слабые зубы.

— Нет! — крикнул я. — Неправда! Никогда я не лаял бы и не грыз бы кости. Будь у меня хоть стальные зубы, хоть чугунные, хоть из самых крепких металлов.

— Почему?

— Потому что я их не люблю!

— Но они такие сладкие, вкусные, с нежным хрящиком. Как можно не любить кости?

— Ты любишь, вот ты и грызи.

— Аты?

— А я люблю сочные свежие фрукты, овощи… И мясо иногда, но больше рыбу — вот что люблю я!

— Значит, ты такой, как и все куки.

Спорить дальше было бессмысленно. Придет время, Шара поймет, что была неправа. Как только мы пересечем экватор, все пойдет по-другому. Заговорит южная ее половина. Неужели и правда, любовь и ненависть зависят от того, где ты родился?

Я погладил Шару, почесал ей за ухом.

— Поедем домой, пусть они дерутся и убивают друг друга, если им так хочется.

— Правильно, Кур. Сыграем в шахматы, посмотрим телевизор. Я дам тебе свои консервы.

— И гори все огнем?

Шаре стало неловко.

— Нет, — сказал я. — Мы не поедем домой. Мы поедем на юг, к кукам. Мы постараемся все уладить, всех помирить. Если куки виноваты и передвинули черту, пусть вернут ее на место.

— Поедем, если так хочешь.

Шара направилась к саням, хотя запрягаться ей совсем не хотелось. Я видел это по ее поджатому хвосту, по вялой походке.

Вот она вышла из прямоугольника света и пропала, сначала исчезла голова, потом спина, потом мелькнул и пропал хвост. Но я знал: она здесь — по скрипу снега, по ее дыханию.

Из открывшейся двери вдруг хлынул поток света — на пороге появилась Сия:

— Погоди, Кур. Не уезжай. Думаешь, я хочу воевать?

Как она была красива! Яркий свитер обтягивал хрупкую фигурку. Узкие брючки из кожи тюленя и меховые сапожки — не девочка, а статуэтка.

— Ты слушаешь меня. Кур?

— Да, да, конечно.

— Оставайся. Сегодня выступает шаман, а утром поговорим.

— Шаман?

— Да. У нас теперь есть шаман. Как у наших далеких предков, как в добрые старые времена.

«Шаман? Это что-то новенькое», — подумал я.

— Хорошо. Я остаюсь.