Александр Курляндский

Мечта-трава

Выступление шамана состоялось в огромном чуме, на том самом месте, где он и раньше стоял. После того как я подарил чукам прекрасные теплые домики, в нем уже никто не жил. Его использовали как кладовку для старых и ненужных вещей. А теперь, стало быть, вот как все обернулось!

Несмотря на костер, который горел в центре чума, было очень и очень холодно. Около костра возвышался помост, наверное, здесь и должно было состояться выступление шамана. По краям чума, на столбах, источая запах горелого жира, дымили светильники. Никто не снимал одежды. И старики, и молодежь садились прямо на голую землю. Многие курили. Я с трудом поборол у чуков эту пагубную привычку, а теперь, значит, взялись за старое. И где только они достают табак?

— Почему нет света? — спросил я.

— Какого света? — переспросил меня старик лет тридцати, тридцати пяти. (Да, так рано здесь старились. Я стал снабжать чуков лекарствами и витаминами, и процесс старения удалось замедлить. Но не все чуки соглашались глотать таблетки. Многие предпочитали жить по-старому.)

— Ну, света… Лампочек, электричества.

— Электрический свет от сатаны, — ответил старик. — Наши предки жили без него, и мы будем жить. Без ваших проклятых лампочек.

— Почему проклятых?

— Когда их нет — все хорошо, а стоит зажечь… И руки грязные, приходится мыть, и одежду чистить… Нет, лучше без лампочек.

— Дело не в лампочках, — сказал я. — Надо, чтоб всегда было чисто. При чем здесь электрический свет?

Но старик вместо ответа выпустил мне в лицо струю дыма.

У меня закружилась голова:

— Что вы курите, табак?

— Это не простой табак, это «мечта-трава». Покури, узнаешь.

И он протянул мне изгрызенную трубку. Неужели это та трава, из-за которой столько несчастий? Из-за которой люди сходят с ума, совершают преступления, выбрасываются из окон?

— Ну? — переспросил старик. — Будешь курить или нет? Она дорого стоит, зачем зря горит?

По его лицу гуляла блаженная улыбка. «Да, дело табак! Придется начинать все сначала». Напряжение возрастало, чуки запели печальную заунывную песню:

Тундра, тайга…
без конца и без края…
А солнца не видно…
и ночи длинны…
Ах, север наш север.
Ледяная пустыня…
Замерзнешь однажды —
поймешь красоту…

Всех слов я не запомнил, привожу лишь некоторые.

Чуки покачивались в такт песне, завывали, на их лицах появилось блаженное выражение.

И тут раздались звуки бубна, и на возвышение выскочил шаман. В маске дракона, голый по пояс, весь размалеванный красными полосами. Чуки встретили его восторженными воплями.

Шаман разбрасывал в толпу монеты, ленточки, стрелял из хлопушек.

Я подхватил одну из монеток — это был наш старый, советский еще, гривенник. Шаман что-то бормотал, выкрикивал. Но вот он остановился и завопил:

— Болезни все от куков!

Все ответили страшным воем:

— От куков!

— Все несчастья от них!

— От них! — подхватили чуки.

— Война — вот наше спасенье!

— Вой-на! Вой-на!

И тут я узнал его. Это был ОН, мой заклятый друг. Я узнал его по шраму на плече, который он получил, спасаясь от сторожа кондитерского магазина. И еще — по родинке на правой ноге. Он хвастался, что такая родинка была у

Джека-потрошителя и что он его внебрачный прапраправнук.

— Он врет! — крикнул я. — Это никакой не шаман. Это Митька из нашего двора, дома номер один по третьему Прямоколенному переулку. Митька по кличке «Башмак»! Он трижды приводился в милицию и дважды выгонялся из школы. Митька!

Митька остановился, ударил еще раз в бубен и выбросил в мою сторону кулак:

— Он продался кукам!

— Продался! — завопили все.

— Ему здесь не место!

— Не место!

Чуки, мои милые чуки, бросились ко мне, повалили меня на землю, стали дубасить замерзшими рукавицами. Я сопротивлялся — когда-то у меня был третий разряд по боксу и первый разряд по бегу. Но боксировать лежа — пустое занятие. А подтвердить свой разряд по бегу я не мог. Для этого надо было встать на ноги.

Меня связали и поволокли из чума. Я слышал яростный лай Шары, но что она одна могла сделать?