Стая Тамерлана

Всего боев намечалось семь за два дня. Три в первый день и четыре во второй. Ставки делались крупные — свадьба не располагает к мелочности. На первые три боя Салим Раджабович велел поста-вить молодых и не очень искушенных собак, — пусть наберутся опыта в соперничестве с несильным противником. Но перед самым началом перерешил — открытие ристалища проведет его лучший пес — Актай. Ведь известно: хорошее начало — половина успеха.

Бракосочетание — событие радостное само по себе, а тут еще такой аттракцион, публика, состоящая из одних мужчин, находилась в приподнятом настроении, многие были навеселе. Первым вывели упитанного якубовского пса. На него был надет металлический намордник, отчего голова казалась массивнее, чем на самом деле. Высокий стройный кинолог с достоинством нес левую руку, вокруг запястья которой был обмотан широкий туго натянутый брезентовый поводок. С другой стороны в огороженную узорной металлической решеткой площадку вошел невзрачный Тамерлан. В сравнении с дипломированным красавцем он походил на человеческую пародию. Около его правой ноги, придерживаемая накинутым на шею потертым ремнем, шла худая собака. На вид она казалась раза в полтора легче оппонента. Если первую пару встретил приветственный рев, то вторая вызвала насмешки и свист. Все как один собравшиеся, разумеется, считали себя прекрасными экспертами-собаковедами.

Увидев противника, хозяин поля грозно зарычал и стал рваться вперед, поднимаясь на дыбы. Тело его задрожало от возбуждения. Дюжему кинологу пришлось откинуться назад, всем своим весом сопротивляясь яростному порыву питомца. Гость, прижимаясь к ноге Тамерлана, лишь скалил в ответ зубы. Складывалось впечатление, что он трусит. Хор экспертов дружно заулюлюкал, предвещая легкую победу якубовскому Аполлону собачьего царства. Глубокое почтение к сановному владельцу и восхищение его зубастой собственностью смешались в экзальтированном скандировании.

— Ак-тай! Ак-тай! Ак-тай! — вопили болельщики.

Если бы первенство можно было присваивать за внешний вид и бравое поведение, как на выставках, все стало бы ясно незамедлительно. Но вот собак освободили. Грозный Актай ринулся вперед. Миг — и животные сплелись в один восьминогий и двуглавый клубок. Он покатился по утоптанной площадке, сдавленно хрипя и оставляя на земле клоки шерсти, кровавые пятна и следы от когтей. Разобрать, кто одерживает верх, было невозможно. Крикливый энтузиазм зрителей временно стих. Яростный комок распался, чтобы тут же слиться вновь. Так повторялось несколько раз. Собаки вели себя как переменные магниты. То они на мгновение приобретали заряд одной полярности, и тогда их разбрасывало в разные стороны, то опять становились разнозаряженными, и неумолимая сила притяжения спрессовывала их в одно целое. Болельщики, ожидавшие быстрого успеха фаворита, возобновили неистовую поддержку.

— Давай, Актай!

— Рви, Актай!

— Убей его! — орали они.

Несколько минут драка шла без очевидного перевеса какой-либо стороны. Рычание и бешеный хрип то заглушали людские голоса, то тонули в них. В очередной раз клубок раскатился на две отдельные собаки. Оба пса тяжело дышали, пасти у них были окровавлены, шерсть всклокочена. На плече Актая зиял глубокий разрыв, левая передняя лапа была прокушена над локтевым суставом. У его соперника кровоточил располосованный бок. Собаки, высоко держа головы и скалясь, застыли полубоком друг к другу. Дуэль продолжали лишь налитые кровью глаза, стремящиеся предвосхитить малейшие движения противника. Превосходство Актая в росте и массе стало еще более заметно. Сомнений в том, что эти качества решат исход поединка, ни у кого не было. Торсида взорвалась бурными призывами:

— Ак-тай! Вперед, Актай!

— Возьми его!

— Фас! Фас!

— Задави его, Актай!

— Порви ему глотку!

Председатель колхоза перекусал все губы, проклиная себя за самонадеянность. Надо же быть таким дураком и поверить идиоту. Что понимает в собаках простой мальчишка из кишлака? К тому же, умственно неполноценный! Нет, этот бой станет первым и последним. Хватит позориться, надо уезжать. Несмотря на все еще воинственный вид, свой пес казался жалким и истощенным. Он скрипнул зубами и вполголоса произнес:

— Не докармливает моих собак, сволочь! Ворует, уф!

«Ну, получит у меня этот маленький сопляк, — дал зарок председатель. — Запорю. До смерти запорю подлого змееныша!» Подавленный ажиотажной поддержкой соперника, он как-то позабыл, что недавно буквально сочился гордостью в хвастливых разговорах о своей непобедимой своре и ее тренере.

Изо всех собравшихся здесь людей только проклинаемый баем хромой собачник не испытывал никаких эмоций. Тамерлан молча стоял у решетки и не отрывал широко распахнутых глаз от площадки.

Передохнув, бойцы сшиблись опять. Возобновившийся хриплый рык был достойным ответом на людские вопли. Одно тело, две головы и восемь лап катались по земле, расходуя энергию со щедростью вулканического извержения. И вдруг картина боя застыла как в стоп-кадре. Худой заезжий пес, широ-ко расставив лапы, сжимал челюсти на шее лежащего под ним Актая.

— Вставай, вставай, Актай!

— Поднимись!

— Ну, Актай! Давай!

— Вперед, родной!

Словно в ответ на искреннюю поддержку, Актай мощно рванулся. Ему почти удалось встать, но соперник, не разжимая зубов, ударил его плечом и опять поверг на землю. Несколько раз Актай, то царапая лапами глину, то рассекая ими воздух, пытался освободиться от душащей его хватки. Безуспешно. Попытки становились все слабее. Было видно, что силы его быстро тают.

Тамерлан почувствовал на плече чью-то руку. Он скосил глаза и увидел глупую счастливую ухмылку на потном лице хозяина.

Молодым и неискушенным якубовским собакам опыта набраться не удалось, как, впрочем, и другим, более компетентным, представителям его псарни. Им нечего было противопоставить гостям. Привезенные с запада овчарки с лихвой оправдали молву — они дрались с большим знанием дела, жестоко и поражали стойкостью. Лишь на первых минутах сражения могло показаться, что они уступают соперникам, но затем их выносливость брала верх над видимой мощью якубовских псов. Гости казались двужильными. На второй день окончательно выяснилось — слухи ничуть не преувеличены — ни одна из воспитанных образованным кинологом собак, как и предсказал Тамерлан, не устояла. Не помогли и крокодильи челюсти хваленого бультерьера.

Председатель, а с ним и секретарь периферийного райкома здорово обогатились, поскольку только они двое ставили на тамерлановых питомцев. Впрочем, у любой медали две стороны. Для райкомовского секретаря радость от пополнения кошелька обернулась горькой пилюлей — он лишился теплого местечка, да и саму великую и могучую партию мирового пролетариата едва не покинул с позором. Ибо иметь мнение, не совпадающее с взглядами старших товарищей, особенно из ЦК, есть великий грех оппортунизма!

Председатель, напротив, получил высокую правительственную награду в виде ордена, ему выделили большую квартиру в центре Ташкента и назначили заместителем министра сельского хозяй-ства. Вот такой оказалась цена Тамерлана и его стаи. * * *

Новые «покровители» не обманули. На фабрику прибыл первый эшелон с хлопком. В точно назначенное время. Григорий Михайлович Плющик поневоле вспомнил старые времена. Когда сырье поступало регулярно, заказы сыпались со всех сторон, и главной задачей было — работать без сбоев. Вы-полнить оборонное задание, а потом отпускать гражданским. Тотальный дефицит в стране порождал бешеный спрос на все. Ни один вид продукции, включая портянки, не залеживался на складах.

Теперь куда сложнее. Восстановить полуразрушенное производство, набрать людей — это вам не пятилетку в четыре года. А надолго ли? Сколько эта афера будет продолжаться? В том, что со всем этим «подъемом производства» нечисто, директор ни минуты не сомневался. «Что им здесь нужно, этим бандитам? — размышлял он. — Не комбинат же у меня цветных металлов или нефтеперегонный завод. Хорошо что хоть свой маленький куш сорвал». Решительностью своей в критический момент Плющик заслуженно гордился. Даже этот разбойник Мызин тогда удивился. Работу, конечно, налаживать надо, но и глаз не спускать со всего, что тут затевается. «Подведут меня эти гады под монастырь, подведут, как выпить дать», — чувствовал Григорий Михайлович.

Он вызвал бригадира слесарей-наладчиков Михеева. «Чекиста», как называл его в разговорах наедине директор. Михеев, человек, без преувеличения, с золотыми руками, мог разобраться в любой технике, и нашей, и не нашей. Вторым его призванием было умение вынюхивать. Много лет Чекист верой и правдой служил осведомителем Плющика. Благодаря ему, Григорий Михайлович всегда был в курсе всех интриг, скандалов, адюльтеров и пьянок на фабрике, знал кто чем недоволен, кто больше других ворует, кто берет взятки. Это значительно облегчало управление. Михеев, свою основную работу выполнявший быстро, всегда располагал свободным временем и легко находил подход к любому человеку, будь то спившийся разнорабочий или поднимающийся в карьерную гору ИТР. Он умело демонстрировал свое фрондерство по отношению к директору и имел у работников репутацию надежного человека, на которого всегда можно положиться. Стучал Михеев изобретательно, обычно навещая Плющика на даче в воскресенья по вечерам. Для этого Григорий Михайлович даже сделал ему в свое время через другое предприятие «Жигуленка». На работе одного Михеева директор вызывал редко, надо было соблюдать видимость плохо скрываемой взаимной антипатии. Но в сегодняшней суете, царящей на возрождающейся фабрике, никого не интересовало, кто с кем дружит.

— Слушай, Чекист, ты в седьмом цехе давно был? — сразу перешел к сути дела Плющик.

Михеев потер рукавом спецовки под носом, почесал затылок:

— Последнее время не заходил, Григорий Михайлович. Не зовут эти новые, сами, видать, справляются.

— А ты сходи, выясни там, что к чему… что-то там затевается… нехорошее, проверь. * * *

Якубов перевез свои живые приобретения в новое место. Словно угадав невысказанное желание нового тренера, поселил его вместе с собаками не в игрушечном городке, где жила прежняя свора, а в бесплодной степи, подальше от людских поселений. Местность напоминала природу, окружающую родной кишлак Тамерлана. Быстро возвели целую усадьбу, окруженную плетеным забором. На территории построили два саманных домика и помещение для курятника, что подчеркивало осведомленность во вкусах нового работника. Вольеры на полтора десятка обитателей соорудили не так, как в городской псарне Якубова, а проще — из некрашеных досок и металлической сетки. Для ведения хозяйства Салим Раджабович выделил тихую пожилую женщину. Дважды в неделю грузовик привозил фляги с водой, еду для людей, зерно курам и тушу старого коня, реже быка, для собак. Иногда животных доставляли еще живыми, и тогда голодная стая в считанные минуты разрывала своему пайку горло.

Хромой оказался не только прекрасным тренером, но и замечательным селекционером. Из помета он отбирал одного, редко двух щенков по известным только ему признакам. И никто, ни прежний хозяин, ни ученый кинолог, ни даже Якубов, не могли переубедить его, и вынуждены были со временем оставить свои попытки. Крысенок не спорил, просто делал, как считал нужным. Выбор Тамерлана практически никогда не падал на самого крупного или самого подвижного щенка, порой он оставлял явных заморышей, чем-то напоминавших его самого в детстве. Но всегда подросшие собаки демонстрировали несгибаемую психику бойцов. Они были поджарыми, худыми и мускулистыми. В большинстве случаев выводимые против них псы физически выглядели явно предпочтительнее. До первого столкновения.