Отпуск на даче

— Ты тоже покрасилась не в свой цвет, — ответила Аня, разглядывая хозяйку. — Подумать только, не виделись двадцать пять лет!

— Проходите, — пригласила Марина.

— Извините, я позвоню, — сказала я и сообщила родителям, что мы с Аней благополучно доехали.

— Всем большой привет от моей мамы, — сообщила я.

— Очень приятно, — вежливо ответила Марина.

— Я хорошо помню твою маму, — сказала Аня. — Когда мы с Катькой к тебе приходили, она всегда нам давала что-нибудь вкусненькое и всегда с нами разговаривала.

Марина так же обстоятельно провела Аню по всем четырём квартирам, объединённым в одну. Я уже видела их, но осматривалась с не меньшим, чем в первый раз, интересом. И опять мне всё очень понравилось, вновь я нашла вкус хозяйки совершенным, но я с ещё большей силой, чем вначале, почувствовала, что мне не хотелось бы здесь жить. Провести пару дней — пожалуйста, но не всю жизнь.

— Необыкновенно! — признала Аня. — Мне Мила рассказала про твою квартиру, так что я готовилась увидеть что-то очень большое, но то, что вижу… Я просто потрясена. Как же ты всё это убираешь? Здесь нужна прислуга.

Очень, невероятно, до предела женский вопрос.

— У нас была приходящая домработница. Мы её нанимали, когда умерла мама, но потом переехали на дачу, так что её услуги здесь уже не были нужны. Я подумаю, может, осенью вновь с ней договорюсь. Женщина она порядочная, не воровка, не лезет, куда не просят. Нам её рекомендовали знакомые. Хотите поужинать?

Я насторожилась, помня, как скупо меня угощали в первый раз. Неужели Марина предложит поесть что-нибудь поприличнее чашки кофе?

— Хочу, — отозвалась Аня.

Мы пришли в столовую. Хозяйка усадила нас за стеклянный стол и вновь постелила перед каждой льняную салфетку, а сама включила чайник, заварила некрепкий чай и выставила на той же маленькой тарелочке кусочки торта, прибавив к прошлым четырём ещё два. Я-то была сыта, потому что перед уходом отдала должное особым папиным котлетам, Аня же не догадалась поесть перед уходом, а может, наоборот, догадалась не поесть, рассчитывая, что в гостях обычно кормят, поэтому принялась за торт, но, съев два куска, застеснялась, заметив, что ни я, ни хозяйка не притрагиваемся к угощению.

Как всегда не вовремя зазвонил мой мобильный телефон. Он обычно всегда молчит. С чего бы ему зажужжать сейчас.

— Извините, — сказала я и включила сигнал.

— Милочка, это я, Кира, тётя Кира. Мне твоя мама рассказала, что ты ночуешь у какой-то подруги…

На всякий случай я вышла из комнаты. Тётя Кира была маминой двоюродной сестрой. Если уж её что-то встревожит, то она спать не будет ночью, рисуя себе всякие ужасы. Я кое-как её успокоила и вернулась к столу.

Марина рассказала Ане про свою жизнь то же самое, что и мне. Поскольку разговор пошёл о тех печальных событиях, которые я сама не решилась бы затронуть, то теперь я могла задать интересующий меня вопрос, не боясь показаться чрезмерно любопытной.

— Марина, а выяснили, что это была за собака? — спросила я.

— Её не видели отчётливо, — объяснила она. — Слышали крики и рычание, но не все ведь рискнут поздно вечером, уже в темноте выскочить на помощь. Какие-то мужики проходили поблизости, услышали, принялись орать и побежали на то место. Они эту собаку спугнули, но было слишком поздно. А потом кое-кто из дачников вышел, вызвали милицию, ну… и всё такое.

— Так что собака бегает себе преспокойно и может напасть опять, — сделала вывод Аня.

— После этого случая приехала специальная служба и перестреляла всех бродячих псов, даже кое-кто из домашних собак после этого не вернулся к хозяевам. Наверное, их тоже застрелили.

Меня осенило.

— Слушайте, а не могла это быть домашняя собака, которую в темноте выпустили погулять одну?

Марина подумала, покачала головой, потом кивнула и согласилась.

— Наверное, такое могло быть. У нас очень многие держат огромных зверюг. Хорошо, что заборы каменные и очень высокие, но всё равно иногда сердце обрывается, когда вдруг над самым ухом слышишь дикий рёв. А некоторые, правда, отпускают собак, особенно в лесу. Мы уж сколько раз ругались с хозяевами, а они словно и не слышат.

— Скорее всего, им наплевать на ваше мнение, — возразила Аня. — У нас тоже есть такие скоты. Заимели денег и с ума сошли от спеси.

Мне стало плохо, едва я услышала эти слова, ведь Марина могла принять их на свой счёт. Язык бы Аньке укоротить. Дожила до сорока пяти лет, а думать о том, что и кому говоришь, не научилась.

К счастью, Марина или не заподозрила, что и она относится к той же категории внезапно разбогатевших людей, или не стала реагировать на слова гостьи, которая, что бы там ни говорила, но приехала ей помочь.

— Девчонки, как же хорошо, что вы здесь! — воскликнула она, словно прочитав мои мысли. — В это время я обычно уже сходила с ума, а сейчас разговариваю с вами и ничего не боюсь.

Тут она умолкла, словно что-то услышала, и побледнела.

— Вам ничего не показалось? — спросила она.

— Это? — спросила я, пытаясь пошутить. — Это все видели и не раз.

Марина стала белая, как тюлевая занавеска на окне столовой.

— Вы, правда, что-то видели? — прошептала она прерывистым голосом. — Что это было?

— Огромная собака ростом с телёнка, — объяснила я. — Появилась в конце тисовой аллеи в Баскервиль-холле, а потом отпрыгнула в сторону и исчезла. Местные фермеры не раз видели её на торфяных болотах.

— Какая же ты идиотка, Мила! — с чувством произнесла Марина. — Я к тебе обращаюсь, как к человеку, а ты… Только ты не обижайся на меня, пожалуйста, я… Это всё нервы. Мне вновь послышался ЕГО голос. Словно ОН меня позвал. Грозно позвал.

— Надо было мне привезти сюда моего Дика, — пришло мне в голову. — Если бы здесь было что-то эдакое, он бы сразу почуял.

— Собаку?! Сюда?! Да ты что! Он же здесь всё обнюхает, натрясёт шерсти, изгадит.

— Плохо же ты знаешь собак, Марина! — возразила я. — Они чистоплотнее людей, а если Дик и утащит какую-нибудь стельку, так не для себя, а для обмена. Тебе и принесёт. Ты ему — сухарь, а он тебе — стельку.

Все засмеялись, и это разрядило обстановку. Марина на время отвлеклась от страхов, а мы получили возможность поделиться своими новостями. Трудно бывает разговаривать с людьми, с которыми давно не виделась, но, к счастью, с Аней мы переписывались и перезванивались, поэтому быстро находили общие темы, а хозяйке оставалось только задавать вопросы, что-то добавлять, кое-что рассказывать о себе. Мы вспоминали школьные годы, учителей, одноклассников и сошлись во мнении, что школа у нас была очень неприятная, но всё равно есть что вспомнить хорошего. Марина больше молчала и о школе не заговаривала, словно ей не хотелось или было неинтересно о ней говорить, но нас слушала внимательно.

Когда мы опомнились и сообразили, что стрелки часов неуклонно приближаются к часу ночи, хозяйка повела нас в спальню.

— Как вы хотите разместиться? — спросила она. — Здесь две спальни с большими кроватями и две гардеробные, в которых стоят диваны.

— Я лягу на диван, — поторопилась я высказать своё мнение. — Мне здесь больше по вкусу. Не люблю я эти огромные кровати.

Марина откровенно пожала плечами.

— Только, пожалуйста, ложись на диван в моей гардеробной, — попросила она.

— А я как раз хочу поспать на такой большой кровати, — сообщили Аня. — Мне моя однушка не позволяет завести спальню, но я всегда мечтала её иметь.

О вкусах не спорят. Хорошо хоть то, что мы могли выбрать себе место ночлега по своему вкусу, не споря из-за кроватей и не уступая полюбившееся место, стиснув зубы от огорчения.

Марина достала свежее бельё, передала его нам, а уж дальше мы сами о себе могли позаботиться.

— Иди, спи, а то тебе завтра идти на работу, — посоветовала я. — И так задержали тебя со своими разговорами. Не обращай на нас внимания, мы сейчас тоже ляжем.

Марина пошла к себе, но на пороге в нерешительности остановилась.

— Можно я не буду задёргивать штору? — спросила она. — Мне очень не хочется от вас отделяться. А так мы как будто все вместе.

Я поняла, что она боится оставаться одна в комнате, даже зная, что мы здесь же за стенкой.

— Конечно, — согласилась я. — Раздвинь её пошире. А если хочешь, давай передвинем этот диван поближе к входу в твою спальню.

Марина обрадовалась, и мы с шумом его передвинули.

— Как, наверное, соседи рады! — предположила я. — Такой шум в час ночи.

— Переживут, — отмахнулась Марина. — Я ведь не каждую ночь передвигаю диваны.

— Слушайте! — вспомнила я. — О Ларисе ничего не известно?

— Я о ней вспомнила только потому, что ты заговорила, — призналась Аня.

— А я вообще ни о ком ничего не знаю, — ответила Марина.

— Я о ней тоже ничего не слышала, но из-за дивана о ней вспомнила. Мы с ней в младших классах жили в одном подъезде. У нас в квартире жили четыре разные семьи, а у них — только родственники, всякие тёти, дяди и так далее. И вот, как наступает вечер, старики садятся играть в преферанс и играют до глубокой ночи, а потом принимаются ложиться спать. И начинается: «Бух! Грох!» Диваны были старые, и, чтобы достать постельные принадлежности, их надо было поднять, а потом опустить. А они тяжёлые, так что их не опускали, а бросали. И все соседи просыпались с ясным пониманием, что игра в преферанс закончилась. Те, кто жил под ними, много раз просили их сначала приготовиться к ночи, а уж потом садиться играть, но всё без толку. Очень хорошие и интересные были люди, но в этом вопросе почему-то договориться с ними было нельзя.

— А я не умею играть в преферанс, — сообщила Аня.

— Я тоже, — согласилась я.

— Идите вы со своим преферансом! — отмахнулась Марина. — Я спать хочу. Мне кажется, что сейчас я смогу заснуть даже без снотворного.

— Тогда поспеши, чтобы сон не прошёл, — посоветовала я.

Мы легли каждая у себя, Марина включила ночники и выключила люстры, и мир погрузился в молчание и приятную полутьму, которая не мешала сну, но и придавала чувство уверенности, потому что света было всё-таки достаточно. Не знаю, удалось ли хоть на время заснуть Марине и Ане, но от меня сон бежал. Я лежала на упругом диване и думала о непривычности обстановки. Дома ко мне несколько раз за ночь наведалась бы собака, проверяя, на месте ли я. Дика всегда очень заботило, где находится каждый из нас. Иногда, чтобы поспать спокойно и никого при этом не упустить, он покидал свой матрасик с двумя подушками и ложился в коридоре, как раз между комнатами, чтобы следить сразу за всеми. А здесь не было никаких животных, даже рыбок. Не удивительно, что Марина чувствует себя некомфортно в этом пустом доме.

Я перевернулась лицом к стене, точнее, к спинке дивана и попыталась считать. Но что считать? Просто называть числа по порядку или каких-нибудь животных? Советуют считать овец, но я тут же вспомнила Карлсона, которому тоже посоветовали считать овец, перепрыгивающих через ограду. Он и считал, пока какой-то баран не заупрямился и не отказался прыгать. А до каких пор считать? До тысячи — куда ни шло, а если дойдёт до четырнадцати тысяч? Так можно и запутаться. Интересно, бывает ли стадо овец в четырнадцать тысяч голов? Я повернулась обратно лицом к комнате и поймала себя на мысли, что от желания уснуть, но невозможности это сделать, у меня начинается что-то вроде бредовых видений. Вот раздвинутая штора на двери между моей гардеробной и спальней Марины, вроде бы, колышется. Или мне так только кажется? Но нет! Дверь, которая вела в коридор и до этого была чуть прикрыта, сейчас вдруг начала медленно открываться. Если бы я смогла, я бы закричала, и тогда, возможно, мне было бы легче перенести этот ужас, но я лежала совершенно неподвижно в странном оцепенении. Где-то что-то стукнуло, и дверь открылась настежь. Повеяло могильным холодом. Мне казалось, что сейчас появится призрак убитого Сергея, и я вся сжалась от ужаса.