Отпуск на даче

— Мила, — раздался за спиной голос Марины.

Я сидела на краю кровати, бесцельно теребя в руках обложку от тетради с вложенными внутрь записями на клочках бумажек, то есть «голландским натюрмортом» в собранном виде. Услышав своё имя, я вздрогнула.

— Что?

— Мне надо с тобой поговорить.

В её голосе звучала не то нервозность, не то напряжение.

— Давай, — согласилась я, недоумевая и тревожась. Что же такое секретное могла сказать мне эта женщина?

— Что это ты меня вчера рассматривала, словно впервые увидела? — прямо спросила Марина.

— Хорошо выглядишь. Я же объяснила, что хотела бы вновь начать рисовать, чтобы…

— Да не ври ты! — прервала она меня. — Ни о каком портрете ты не думала. Я всё-таки не совсем дура, чтобы это не понять. И Аня тоже вчера завела речь о том, как я изменилась. Что, правда, очень изменилась?

Я не знала, как себя вести. Она была слишком умна, чтобы можно было продолжать изворачиваться. Но неясно было и то, какую реакцию вызовет моё признание.

— Да, очень. — Я решила действовать напрямик. — Ни одной общей черты с тобой прежней.

Я ждала, что она ответит. Станет ли оправдываться? Сумеет ли объяснить своё преображение?

— При девочках я не хотела этого говорить, но тебе, так и быть, признаюсь. Сергей так хотел иметь красавицу-жену, что заставил меня сделать пластическую операцию. Сама бы я на это ни за что не пошла, даже если бы стала вся морщинистая, как сжатая кожа. Я прочитала про столько случаев неудачных операций, когда человека буквально уродовали, и про смертельные случаи, что предпочла бы обходить такие клиники стороной. Но ведь я тебе говорила, что мой муж был человеком тяжёлым. Он поставил условие: или делай операцию, или развод. Вот я и согласилась лечь под скальпель. Первая операция была не очень удачной, поэтому понадобилась вторая, а потом третья. Только после третьей операции моё лицо стало таким, как сейчас, но, разумеется, ничего от прежних черт в нём не осталось. А знала бы ты, как оскорблял меня Сергей, пока мне не исправили ошибки первого хирурга! Что только я не перенесла!

— Я тебе очень сочувствую, — искренне проговорила я. — Желаю тебе обо всём этом поскорее забыть и начать жить заново. Ты очень хорошо выглядишь, поэтому вполне можешь считать себя молодой женщиной. Живи так, как тебе хочется, и постарайся быть счастливой.

— Спасибо, — улыбнулась Марина. — Только девочкам ничего этого не рассказывай. Я не хочу, чтобы про меня говорили, что я дошла до пластических операций.

— Об этом можешь не беспокоиться, — заверила я.

Марина улыбнулась.

— Тогда тоже пойду собираться, — сказала она. — Мне-то укладывать особо нечего, а вот собачкины вещи я хочу захватить с собой. Пока идёт ремонт, я не смогу ездить по магазинам, а Чупочке будет приятно иметь свои игрушки и одежду под рукой… под лапой… Не важно, где именно. Пусть она поскорее привыкает к городской квартире, а с знакомыми вещами ей будет легче.

Она ушла, приободрённая, а я подумала, что этот короткий разговор о пластической операции способен сгладить неловкость от страшного признания в убийстве Сергея.

Не успела я застегнуть сумку, как зажужжал мобильный телефон. Я уже переговорила с родителями, поэтому звонить могла только тётя. Больше всего мне бы хотелось сделать вид, что меня нет возле телефона, но это вызвало бы её беспокойство, и мне волей-неволей пришлось ответить на вызов. Я приготовилась к долгой беседе с путаными рассказами тёти Киры о её работе, но услышала в трубке мужской голос.

— Проверка связи, — сообщил Николай.

— Связь недурная, — отозвалась я.

— Извините, Мила, что отрываю вас от сборов, но я подумал, что неплохо будет, пока вы не уехали, ещё раз проверить, действителен ли номер, который вы дали. Мне совсем не улыбается мысль караулить вас возле метро наподобие Петровича. Раз уж я позвонил, то давайте условимся встретиться и куда-нибудь сходить. Ане, я полагаю, будет не до нас, так что погуляем вдвоём. Как вы относитесь к моей идее?

Кто бы знал, какой покой воцарился в моей душе!