Отпуск на даче

— Кстати, что такое расстегаи? — спросила я. — В старых книгах постоянного попадается это название, но не объяснено, что это.

— Это типа таких крошечных пирожков, открытых сверху. У меня начинка из рыбы: фарш из щуки и сверху ломтик сёмги.

— О-о-о! — простонал Николай.

— А ещё? — невозмутимо спросил Сергеич.

— Кулебяка их шести разных слоёв.

— Наверное, всё из холодильника, промёрзшее, — предположил Михалыч. — Надо подогреть.

— Кулинарное ничтожество! — с отвращением проговорил Петрович. — Как ты можешь так оскорблять повара? Я ночь не спал, а трудился, чтобы подать вам всё это в лучшем виде. У меня специальная упаковка, чтобы жар не растерять… по возможности, конечно. Да скоро ты, Ляксандрыч?

— Уже готово. Чай поставлен. Сейчас закипит.

— Вот и отлично. Накрываем на стол.

«Столом», как обычно послужила клеёнка. От кушаний, которые раскладывал на больших пластиковых тарелках Петрович, пахло так аппетитно, что я позабыла, что мы с Аней завтракали. В животе что-то уютно посасывало, требуя эти лакомства.

— Стыдно присоединять к таким шедеврам то, что я принёс, — признался Николай, доставая из пакета ветчину, маринованные грибы и что-то ещё.

— А мне-то казалось, что моя колбаска хоть куда, — сообщил Михалыч, выкладывая тонко порезанную варено-копченую колбасу, хлеб, овощи и малосольные огурчики. — Теперь вижу, что рядом со стряпнёй Петровича она потеряла привлекательность.

— Стряпнёй! — вскричал в негодовании повар.

Катя приготовила для шашлыка куриные ножки, вымоченные в каком-то соусе, картофель, овощи и всякие мелочи. Сергеич сейчас же нанизал ножки на палочки-шампуры и приладил их над костром.

Когда выложили всё, что принесли, то клеёнки не хватило, поэтому часть еды пришлось на пластиковых тарелках ставить просто на землю. У меня в голове вертелся только один вопрос: а как всё это можно съесть? Не так много было рыбаков для такого грандиозного пира.

— Садимся, — распорядился Петрович. — Николавна, почему вы стоите в сторонке, как неродная. Петровна, здесь вам будет удобно.

Я отметила, что он посадил Аню рядом с собой. Теперь можно было ожидать, что он будет то и дело предлагать ей одно кушанье за другим.

— Садимся, — проговорил над моим ухом Николай. — Думаю, что нам будет удобно вот здесь.

Мы уселись прямо на землю, подстелив под себя верхнюю одежду, уже ставшую ненужной в это солнечное утро.

— Что ты там наготовил? — обратился Николай к повару. — На вид-то это всё хорошо, а теперь проверить, каково-то на вкус.

— Пробуй, инспектор, пробуй, — ответил Петрович. — Мне никакие проверки не страшны, потому что всё из первосортных продуктов и приготовлено на совесть.

Действительно, всё, что принёс рыбак, было изумительно вкусно. Если бы открыли ресторан, где подают такую еду, то очень многие променяли бы на него свои японские, итальянские, французские и прочие рестораны. Единственное, что могло бы помешать такому обмену — опасение прослыть патриотом в наше время, когда даже в России принято ругать всё русское.

— Доволен ли инспектор? — обратился повар к моему соседу.

— И ещё как! — ответил тот, не переставая есть.

— А вы, Николавна?

— Когда вы откроете русский ресторан, то я буду постоянной посетительницей, — ответила я. — Правда, очень вкусно. Никогда такое не пробовала.

— То-то! — удовлетворённо произнёс Петрович и вновь перенёс всё своё внимание на Аню.

Я попыталась определить, по-настоящему ли приятна моей подруге такая чрезмерная опека, и решила, что она искренне довольна. Остаётся только гадать, чем она довольна: просто вниманием и заботой или тем, что внимание и забота исходят от Петровича.

— Он с вами говорил? — спросил Николай.

— Да.

— И каков результат?

— Я не имею права давать без разрешения чужие адреса или телефоны.

Николай погрустнел.

— Но я сказала ему, где и когда он может встретить Аню на улице.

Мой собеседник просиял.

— Это ещё лучше. Вроде, случайная встреча, ни к чему не обязывает, а сразу же можно условиться о неслучайной встрече.

— Пусть сами разбираются, — решила я.

— Вы теперь понимаете моё положение? — пожаловался Николай. — Петрович атаковывал меня просьбами обеспечить ему встречи с Аней, а сама она заботилась только о том, как бы ей пригласить Михаила в гости. Потом Пётр стал терзать меня из-за того, что Катю уводит от него человек, приглашённый мной. Сейчас, вроде, всё начинает утрясаться.

— Значит, Пётр успокоился? — спросила я.

Мне было досадно, что он так быстро и легко отказался от Кати.

— Не то, что успокоился, а скорее, начинает смиряться с неизбежным. Он понял, что проиграл и Катя влюблена в Михаила. Что же ему остаётся делать? Украсть её и тайно увезти в свою московскую квартиру?

Я представила, как «партнёр» хватает в темноте «шкелета» и, кряхтя под непомерным весом, пытается взвалить на плечо… Как бы такое похищение не обернулось травмой, когда он рухнет на землю.

— Вам смешно, а Петру грустно, — заметил Николай. — Наконец-то он нашёл себе женщину по душе и по сердцу, а всё напрасно. И деньги его оказались ненужны, и огромная квартира, и возможность не работать.

Для меня его слова были слаще мёда. Пусть, пусть Пётр страдает: у меня он жалости не вызовет. Я хорошо помнила, как пренебрежительно и даже оскорбительно он отозвался о нас, и о Кате в том числе, при разговоре с Мариной.

— Вы, я вижу, довольны, — отметил Николай. — Не можете его простить?

— Нет, я на него не сержусь, хотя он и был достаточно груб. Но, при всех его положительных качествах, он слишком высокомерен, поэтому ему полезно получить такой урок.

— Это не совсем высокомерие, — возразил Николай. — Скорее, это хорошо усвоенная манера держаться.

— Конечно, — подхватила я. — Как же ему можно вести себя вежливо и любезно? Вдруг все решат, что он не бизнесмен, причём, удачливый бизнесмен, а простой смертный? Это только обычные люди или аристократы по крови могут позволить себе быть простыми и приятными в обхождении.

Мой собеседник развеселился.

— Хорошо, что вас не слышит Пётр, — сказал он.

— Я при нём такое не скажу.

За разговором я и не заметила, каким образом у меня в руках оказалась палочка с шашлыком. Вроде бы, я наелась, но (так уж устроен человек) принялась обгладывать аппетитную куриную ножку, которая тоже оказалась очень вкусной. Видно, Катя вымочила мясо в каком-то особом соусе, раз оно не высохло над огнём, а именно зарумянилось, сохранив сочность.

— Хорошая хозяйка ваша Катя, — одобрительно проговорил Николай, наслаждаясь своей долей.

— И, главное, любит заниматься хозяйством, — подхватила я. — Хорошо готовящих женщин немало, но многие не любят этого делать.

— Так же как немало женщин — любительниц готовить, которым от природы не дано готовить вкусно, — заметил Николай.

Я вынуждена была согласиться, потому что мне было известно немало тому примеров.

— Вы уезжаете завтра? — спросил мой собеседник.

— Да.

— Рано?

— Я не знаю, во сколько, но утром.

— Я тоже завтра еду в Москву, — сообщил Николай. — Только вечером. Пётр уговаривает меня в понедельник утром отправляться прямо на работу, и я сначала думал так и поступить, но теперь у меня другие планы. Еду вечером.

У меня пропало всякое желание веселиться и наслаждаться жизнью. Отъезд грозно отсекал все приятные и беззаботные дни, проведённые здесь. Я сейчас же спохватилась, что мысленно употребила слово «беззаботные», хотя как раз забот и тревог у нас с Аней было выше головы, но сейчас все они отошли далеко, заставив меня повторить про себя словосочетание «беззаботные дни». Каждое утро я вставала с мыслью, что скоро мы с Аней пойдём на встречу с Николаем и он нас куда-нибудь сводит или свозит, займёт беседой, благодаря чему день покажется интересным и ёмким. И вот теперь всё прекратилось. Вчера была последняя прогулка, сегодня — последняя рыбалка. Подспудно меня донимала досада, что моё общество не было ни для кого таким приятным, чтобы не захотеть его потерять. Михаил уже договорился с Катей о будущих встречах, Петрович будет караулить Аню у метро, а на мою долю остаётся «голландский натюрморт». Впрочем, я сейчас же решила, что мне не следует особо огорчаться, потому что у меня не будет времени сочинять, если мне придётся, как Кате, ходить с кем-нибудь на встречи, разве только эти встречи были бы не слишком долгими.

— Но ведь на работу вам ещё нескоро, — продолжал Николай. — Вы сразу же поедете в свой королевский замок или ещё побудете в Москве?

Если объяснять ему, что я никогда ничего сразу не делаю, то пришлось бы упомянуть о моём сходстве с римским патрицием, поэтому я ограничилась кратким ответом:

— Нет, я сразу туда не поеду. Несколько дней я проведу в Москве.

И опять-таки я не упомянула, что несколько дней могут вылиться в две недели и больше, как не раз бывало.

— Понятно, — кивнул Николай. — Не тянет вас в королевские покои. Я тоже изменю сам себе. В этом году я никуда не поеду даже на несколько дней.

Я, а точнее, моя голова так привыкла к работе по поиску всяких обмолвок, что слово «изменю» без всяких видимых причин застряло в мозгу, словно заноза.

— Мила, — раздался рядом голос Михаила.

Я вздрогнула и с напряжением ждала, что он скажет. Почему-то мне представлялось, что сейчас он попросит меня передать Кате, что не сможет с ней встретиться.

— Я вас слушаю, Михаил, — ответила я. — Садитесь.

Николай дёрнулся было уступить ему место и отойти, но художник его остановил:

— Сиди, Коля, от тебя у меня секретов нет. Я хотел извиниться перед Аней, но у меня не хватает духу.

Это у него духу не хватало, а я, услышав эти слова, почувствовала, что могу дышать свободно.

— Аня — очень хорошая женщина, и я почти влюбился в неё, но очень уж она сложная, путаная какая-то. Настроение у неё каждый день разное, то она весёлая, то грустная, то приветливая, а то и не смотрит на меня.

Я покосилась на Николая и поняла, что тот прилагает большие усилия, чтобы не засмеяться.

— А Катя всегда приветливая, ласковая, поведение у неё ровное, без всяких сюрпризов. Едва я с ней познакомился, так сразу понял, что я всегда мечтал именно о такой женщине.

Я решила, что ни за что не расскажу Ане, что именно оттолкнуло от неё Михаила. Моя затея поразить художника сложностью и многогранностью Аниной натуры удалась, но, к сожалению, вызвала не тот результат, на который было рассчитано. Так пусть она никогда не узнает про это.

— Вы напрасно извиняетесь, Михаил, — ответила я. — Сердцу не прикажешь, и Аня это прекрасно понимает. Вам понравилась Катя, а Кате понравились вы, и я… и Аня тоже очень рады за вас обоих. Надеюсь… даже не надеюсь, а уверена, что вы будете очень счастливы.

У художника явно отлегло от сердца после моих слов.

— Спасибо, Мила, — поблагодарил он и, кивнув, пересел на своё место.

— Сердцу не прикажешь, — повторил Николай, и мне почему-то стало горько.