Ксения

* * *

На огромном зеленом лугу подле Серпухова невиданный раскинулся город. Издали казался он каменной крепостью, а вырос всего за несколько дней. Но вблизи различалось, что «камень» в том городе шаткий, на ветру он чуть волновался, кособочился, а башни по краям раздувались и уменьшались снова.

То был обманный холстяной городок, возведенный повинными московскими боярами. В середине его раскинулся огромный шатер для государева пира, расшитый пряденым золотом, весь в коврах и парчовых знаменах.

В шатре гомонили добрых пять сотен гостей. Подле Самозванца сидели новые любимцы Басманов, Голицын, Молчанов, Мосальский, Сутупов, Лыков. Московская знать, набежавшая в последние дни, горой навалила подарки. За длинными столами против больших, радных людей пили и ели вольные донские люди, не только атаманы, а и простые казаки. Наемные воины из датских, немецких, лифляндских земель заняли целую четверть шатра. Поляки расположились особо, вкруг своего повелителя. Русская, польская, немецкая, датская, шведская речь сплелись в многоликий гул. Даже вольная казацкая отверница скакала туда-сюда. Кричали здравицу новому государю, славили силу его, храбрость, звали тотчас идти на Москву.

Он смотрел на хмельной ликующий люд и думал: «Ждал я такого? Свершился промысел божий. А начинал ведь с н е е. С горящих прекрасных глаз и ясной улыбки. Теперь достиг. И что же?» С недоумением вспоминал ту ночь и себя в келейке Ступяты. Как жалок он был! Как с той поры возвысился! Повергнут род Годуновых, сидят взаперти до его приезда, и о н а… Теплился в душе огонек, но чем он был в сравнении с тем пламенем поклонения, которое бушевало вокруг? Значит, она была всего лишь манящей звездой, которая вспыхнула, указала путь и погасла. А путь предстоял долгий, прекрасный…

На малиновой бархатной подушке поднесли ключи от Кремля.

— На что мне? — сказал он. — Разве я ключник? Впрочем, возьмите, — махнул своим слугам.

Голицын, назначенный правителем Москвы, зашептал на ухо:

— Государь, все готово ко въезду.

— Я не спешу, — ответил Самозванец.

— Не сумлевайся, — нашептывал Голицын. — А этих-то куда?..

— Кого? — спросил Самозванец.

— Годуновых.

— Что ж мне распоряжаться? — Глотнул из кубка. — Я ведь еще не царь. Ты на Москву посажен, тебе и решать.

Голицын крякнул и осушил свой кубок.

— Смотри, чтоб порядок был. Пищу давай им справную, как бы не потравились.

— А… — промычал Голицын.

— На Москве-то знаешь сколько от животов мрет? Страсть к еде великая, излишеств много. Смотри, как бы не потравились Годуновы, а то на меня покажут. Зла я им не хочу. Борис помер, а эти ни в чем не повинны.

— Н-да… — тянул Голицын, не в силах разгадать замыслы Самозванца. — Стало быть, чтоб пища…

«Глупец», — подумал про себя Самозванец и, наклонившись к Голицыну, внятно проговорил:

— Царевну чтоб до меня сберег, за остальных хлопотать не буду.

Лицо Голицына расплылось в улыбке:

— Царевну? То верно. Хороша, страсть хороша…

— Молчи, — побелев, прошептал Самозванец и крепкой своей рукой так сжал плечо Голицына, что тот охнул.

Ночью через Басманова Голицын получил целый свиток с перечислением людей, которых новый государь не желал видеть в Москве, и начинался тот список с кремлевского духовенства. В первой строке значилось: «Патриарх Иов…»