Ксения

* * *

Народу объявили, что мать и сын отравили себя. Царевна тоже приняла яд, но выжила. Показали три кубка, кувшин с вином, показали стрелецкого голову Талдыкина, который по глупости вино допивал и тоже чуть не окочурился.

Тела заколотили в простые гробы и свезли на Сретенку в бедный Варсонофьевский монастырь, куда днями раньше перетащили из Архангельского собора гроб царя Бориса. Пускай вместе лежат отец, мать и сынок. А дочке еще жить да мучаться.

Юродивый Пронка Тихий на это сказал:

— Я говорил, есть душа. А душу чем потравишь? Коль чиста, не продажна, никакое зелье не возьмет.

Ксению перевезли с подворья в монастырь, а потом на девичью половину в дом князя Мосальского, верного слуги нового государя.

В конце июня, на Тихона, когда солнце застаивается в небесах, самозванцево войско подошло к Москве. Стояли три дня, присматриваясь, все ли путем, ждет ли народ царя Дмитрия. На четвертый явились к Самозванцу бояре в пышных одеждах из парчи и бархата, с жемчугами да каменьями, просили в них облачиться и вступить в священный град, где некогда правил царь Иоанн.

Тогда же пришли люди от немцев и подали челобитную с просьбой не гневаться за то, что стояли против него у Добрыничей. Дмитрий с немцами говорил милостиво.

— Я вас не корю. Вы давали присягу, а присягу надобно блюсти. Теперь присягнете мне и станете верно служить, а я вас за то награжу. Над всем есть божья воля. Эй, люди, подать мне коня!

Ему подвели черного коня, и, протянув руку к Москве, он сказал:

— Да будет так.