Тигриные игры

И в некотором смысле это было правдой. Когда монстр был свободен, все узы, всякая привязанность, все уважение были уничтожены. Только одна цель наполняла его. Защищать пару мог только Грэм.

И он был убедителен. Он чувствовал это.

— Я заставлял сильнейших койотов Совета обмочится всего за десять минут, — заметил он тогда. — Как долго вы продержитесь, прежде чем запах вашей мочи оскорбит мои чувства?

Он даст им хотя бы пятнадцать минут. Эти двое выглядели довольно сильными. И шакалов пытали с детства, их обучение — царство террора, призванное обеспечить выживание только самых жестоких. До того, как им исполнится десять лет, выживет только один из помета. Единственный, достаточно сильный, чтобы наблюдать, как другие голодают, чтобы он мог есть. Тот, кто достаточно силен, чтобы убить всех, кто стоял на пути его побега из гнилой, забитой клетки, в которой они были заперты.

— Она хочет, чтобы я был милосерден, — прорычал он, и в их глазах мелькнула надежда.

Грэм улыбнулся. Изгиб его губ, притупили надежду и принесли знание верной смерти.

— Она не знает, они вырвали у меня милосердие в тот день, когда вырвали сердце из моей груди…

Монстр желал, жаждал, черт возьми, пускал слюнки от звуков их криков.

Сузив глаза глядя на них, он наблюдал за ними, привносил их запахи в свои чувства, ломал маркеры, отмечал разные различия и, как он научился делать в исследовательском центре, отслеживал каждый гребаный ген, который сделал их такими, какие они были, это была слабость шакала. Столкнувшись с тем, кем он был на самом деле, зная его историю и обнаружив, что кто-то другой знал это тоже.

— Знаешь, почему они называют меня чудовищем? — тихо, лениво спросил он, несмотря на адский звук в его голосе.

Тот, что крупнее просто уставился на него. Тот, что поменьше, моргнул. И Грэм знал почему, как и шакал. Потому что Грэм мог чувствовать гораздо больше, чем хотел знать шакал.

Он сосредоточился на этом.

— Тебе нравится обслуживать своего хозяина Совета? — тихо спросил он, запах господства человека над шакалом все еще сохраняется на существе. — Я до сих пор чувствую запах его освобождения на тебе, несмотря на твои попытки смыть его. Ты притворяешься, что тебе нравится его освобождение или наоборот? — Шакалов можно довести до самоубийства, пытаясь доминировать над ними. На этом шакале был сильный запах унижения.

Яростное рычание, разъяренное и демонстрирующее потерю контроля, исходило от существа.

Другой все еще смотрел на монстра, который убьет его и его партнера. Но то, что почувствовал Грэм, было совсем другим.

— Когда ты убьешь его насильника? — спросил он того, что крупнее, углубляясь в слабое место шакала. — Тебе нравится делиться своим любовником?

Шакалы не делились. Ничем. Ни едой, ни верностью, ни состраданием, ни любовниками. Это было не в их характере.

То, что они делали, заключали партнерские отношения со своими любовниками. Сила и тактическое преимущество. И они создали прочные партнерские отношения. Тот, что слабее был партнером этого во всех отношениях.

Тем не менее, сильнейший определенно больше контролировал свою собственность. Он просто смотрел перед собой, ничего не говоря, ничего не чувствуя.

— Не имеет значения, — решил Грэм. — Вы оба умрете здесь, поэтому никому из вас не придется снова сталкиваться с унижениями Совета. Не так ли?

— Что ты знаешь об их унижениях? — спросил тот, что больше, с довольно любопытным тоном. — Монстр когда-то был любимым ребенком своего создателя. Тебе бы понравились, умирающему с голоду уничтожить всю свою стаю ради того, чтобы выбраться из клетки, заполненной пометом и разлагающимися трупами?

Грэм изогнул бровь услышав вопрос.

— К счастью, в отличие от шакалов, я был создан не только для того, чтобы следовать приказам.

— Если бы я просто выполнял приказы, то женщину бы уже забрали и передали ожидающим ее ученым, — он пожал плечами. — Я был на месте задолго до того, как она пришла сюда. — Он оглядел комнату, имея введу дом. — Его звонок Совету и его требование сначала услышать ее крики дали нам возможность достичь наших собственных целей.

— Я не веду переговоров о свободе, шакал, — прорычал Грэм, разъяренный тем, что эта попытка была предпринята. — Ты не можешь ничего мне сказать, у тебя нет ничего, что убедило бы меня не убивать тебя и твоего партнера. Если я не пощажу вас ради нее, — он указал на фойе и лестницу, ведущую в комнату Кэт, — тогда нет ничего из-за чего я могу пощадить вас.

— Твоя пара или твой ребенок, — проворчал шакал. — Любой из них является слабостью.

— Прайд альфы — это его дети, его братья, его сестры, — сообщил он существу с оскорбительным отвращением. — Что-то, о чем твои родственники ничего не знают.

Шакалы могут сражаться в группах для защиты, но они сражаются и независимо друг от друга.

— Слабые стороны, — повторил шакал. — Ты определен ими. Ослаблен ими. Твое выживание ограничено, Гидеон.

Чудовище сменило его, затемнив полоски на его лице и теле, наполнив его первобытным умом и дикостью, которые словно были на высоте. Как наркотик, который открыл все чувства, обострил рефлексы и знания. Обладание такой силой — он наслаждался тем, что наполняло его.

— Ограничено, шакал? — У шакала не пропало углубление решительного тона. Впервые то, что почувствовал шакал от Породы, которую они называли чудовищем, наполнило его страхом. — Выживание никогда меня не беспокоило. Если наступит завтра, оно придет с видениями крови, моим сердцем, бьющимся перед моим лицом, даже когда мое тело борется за выживание. Если этого не произойдет, наступит покой. Ты не заслуживаешь покоя, но я здесь, чтобы дать его тебе.

Шакал наконец-то признал, что нет смысла вести переговоры с тем, у кого полностью отсутствует здравомыслие.

— Она заставила бы меня убить вас быстро. — Он смотрел на них с расчетливым интересом. — Не хочет слышать ваши гребаные крики. Ну, а я хочу услышать ваши крики!

Когти удлиненные, острые, как бритва, сильные, слегка изогнутые, идеально подходящие для разрывания и измельчения плоти живого тела.

Взглянув на бок, он увидел, как РэймондМартинес смотрел в ужасе, его лицо наполнилось страхом, в глазах был виден шок.

— Ты следующий, — пообещал он вождю нации. — Запоминай.

Грэм посадил его на стул в гостиной, прежде чем пошел к своему котенку, собираясь позволить ей услышать крики шакалов.

Неотчетливое бормотание слышалось от заклеенного рта Рэймонда, пока слюна стекала по подбородку.

Из горла Грэма донесся смешок. Монстр, которым он становился при любой угрозе его паре, извлекал удовлетворение и силу из страха его врагов, от их боли. Все, что угодно, достаточно злое, чтобы нанести удар по такому совершенству, как его Кэт, заслуживает всей боли, которую он может им дать, и даже больше.

— Что ты? — с любопытством спросил тот, что главнее, явно сражаясь с паралитиком, пытаясь заставить его тело двигаться.

Он отчаялся, хотя только запах этого отчаяния был очевиден. Отчаянно пытается спасти своего партнера.

Посмотрев между ними, он зарычал низко, грохот предупреждения, намерения.

— Самый страшный кошмар Совета, — проговорил он. — Монстр, которого они вытащили из глубины агонии, которую не должен знать ни человек, ни зверь.

— Другие придут, — предупреждение было сказано добровольно. — Они верят, что она твоя пара, твоя слабость. Они не остановятся, пока не получат ее.

— И я не остановлюсь, пока все вы не умрете, — со смертоносным эхом, его голос вырвался из глубины души монстра, когда он подошел к более слабому Шакалу. — Это твоя слабость, шакал. Ты сможешь услышать его крик…

•ГЛАВА8 •

— Гидеон? — ее сладкий голос, летний дождь, наполненный невинностью, заставил чудовищную ярость, наполнившую его, остановиться.

— Уходи, — огрызнулся он, не глядя на нее. — Ты не слишком отважна, чтобы быть здесь, так что уходи.

Он чувствовал запах ее боли, ее уверенность в том, что она сможет урезонить его гнев, поглощающий его.

Она не понимает. Это ее единственная защита. Это беспощадная решимость делать то, что должно быть сделано любой ценой. Его способность отступать и позволять монстру освободиться. Без этого он никогда бы не пережил безумие, которое заполняло его все эти годы.

— Не делай этого, Гидеон, — прошептала Кэт, шагнув в комнату, когда он повернулся к ней. Ее взгляд встретился с его, голос был низким, успокаивающим. — Пусть Грэм и Бюро разберутся с этим. Я позвонила Грэму. Он скоро будет здесь.

Его взгляд сузился. Что, черт возьми, она делает?

Кэт проникала в него, касаясь его души, умоляя глазами.

Сконцентрировав свое внимание на ней, он позволил ей это. Она надела прочные черные брюки, похожие на военные, черную футболку с короткими рукавами и оружие, прицепленное к бедрам. На мгновение гордость и удовлетворение наполнили его. Инъекция, которую он ей дал, была не просто противоядием и иммунитетом против паралитика. С его помощью он добавил уникальный исцеляющий ген, который будет работать с генетикой Породы, которой Кэт обладает, чтобы помочь в заживлении ран или исправлении костей. И это сработало намного быстрее, чем он ожидал.

Она определенно выглядела готовой убивать, а не начинать игру, которой он, без сомнения, наслаждался. Если это не убьет их обоих.

— У Джонаса не достаточно яиц для этого, — прорычал Грэм, хотя несколько раз Джонас удивлял его в этом вопросе.

— У Грэма где-то здесь есть камеры, — заявила она, уверяя его в этом.

Конечно, это записывается. Он все записывает.

— То, что они пытались сделать, то, что пытался сделать Рэймонд, нельзя проигнорировать.

Подойдя поближе, она обняла его, как никогда.

— Пусть Грэм разберется с этим, Гидеон. Ты должен уйти, прежде чем кто-нибудь еще поймет, что ты здесь.

Ярость пульсировала через него, наполняя его кровь, его чувства, но это слабело. Безумие было сосредоточено на ней. Полосы исчезали.

Рэймонд и шакалы узнают, что Грэм и Гидеон одна и та же Порода, если только он не сделает то, о чем Кэт умоляет его.

Не важно узнают ли они, что эти две личности едины, если только он не сделает, как она просит, и не передаст их Джонасу. Если они узнают, что он также и Грэм, у него не останется выбора, кроме как убить их.

Любой выбор заманчив. Игра или убийство?

Он вновь взглянул на шакалов, с любопытством наблюдающих за ними, затем на Рэймонда, чьи темные глаза наполнились расчетливой надеждой.

Не было криков, чтобы успокоить обезумевшего монстра, бушующего внутри Грэма, как бы он ни жаждал их.

От него вырвался рык, злобный, жаждущий крови.

— Что ты сделал с моим идеальным котенком? — огрызнулся он от тихого ужаса, который наполнил взгляд навахо. — Слабачка. Она бы никогда не пощадила врага, если бы я смог завершить обучение. В любом случае, ее не должно было быть, — рычание, с которым он обращался к своему пленнику, заставило того паниковать.

Это мало чем могло облегчить разочарованное отвращение, которое он чувствовал.

— Я воспитывал ее в течение двенадцати лет, — бушевал он, глядя в бездонные карие глаза, полные паники. — Я старался изо всех сил, клянусь, прививал ей правильные ценности. Учил ее ценности крови и когда лучше ее пролить. Где я оплошал? Когда научил эту чертову девушки милосердию? Я не учил.