Танос

Закипев от скрытого обвинения, Танос бросил сердитый взгляд на сереброволосого.

— Если тебе есть что сказать, говори.

— Хорошо. Есть причина, почему Итон так себя повёл. И ты должен её знать.

Сказанное было правдой, и Таноса охватило чувство стыда и вины. Он понял, на что намекал Диомед. Как и то, что Василиос был прав, говоря о его встречах с молодым человеком весь прошлый месяц.

— Он почувствовал, что твоё внимание ослабевает, — продолжил Диомед. — Тот, с кем ты связан узами, перестал быть твоим приоритетом.

Танос потёр лицо ладонями и подумал о Чарли, к которому уходил каждую ночь.

Он знал, почему искал общества другого мужчины. Чарли был милым и добрым, но при этом с наслаждением удовлетворял плотские потребности Таноса, напоминая тому, почему ему нравилось то, что он делал, и почему он не должен был себя ненавидеть за это. Чарли был полной противоположностью всему остальному в жизни Таноса, он дарил чувство спокойствия, так необходимое вампиру уже в течение нескольких месяцев, с той самой ночи.

До сих пор Танос не мог избавиться от этого воспоминания. Каждый раз, когда он закрывал глаза, память о разрушении и жестокости того вечера заставляла его ненавидеть себя и своего подопечного…

Вечер, когда они вместе с Итоном решили проиграть немного денег Василиоса в карты двум молодым щёголям, выдался особенно холодным. Подумав, что будет забавно позлить старейшину, они бурно проводили время, делая ставки на то, кто чью благосклонность сегодня завоюет. Но спустя несколько ставок, после слишком большого количества выпитого бренди, Итон начал игру, которую даже Таносу не суждено было выиграть.

Через час они очаровали одного из мужчин и уложили его в постель Итона, а спустя ещё один час Танос получил то, что хотел, после чего заснул рядом с подарившим ему удовольствие.

Но следующим утром всё пошло наперекосяк: проснувшись, Танос обнаружил обоих мужчин разорванными в клочья у изножья кровати, а Итон исчез без следа.

Вплоть до той ночи Танос тщательно скрывал свои желания от тёмного подопечного, опасаясь того, что может случиться, потеряй он бдительность. И теперь… теперь он знал…

— Танос, ты должен всё исправить.

От голоса Василиоса опустились руки и спина напряглась.

— И как, по-твоему, я сделаю это?

Выбросив руку вперёд, Василиос ухватил шейный платок Таноса и начал закручивать его так, что очень скоро тот напоминал удавку, как и несколько минут назад.

— Мне плевать как. Но ты всё исправишь. Ты здесь, чтобы служить этому мужчине. Обеспечивать его жизнь и безопасность.

Танос сглотнул и покачал головой.

— Я думал, что я здесь, чтобы обеспечивать безопасность всех остальных.

Василиос подтянул Таноса совсем близко, сощурившись так, что прорези глаз напоминали узкие щёлки.

— Осторожно, agori.

— Или что? Ты убьёшь меня? Ты забыл, что если умру я, то он тоже умрёт? А учитывая меры, которые ты принял, чтобы сохранить ему жизнь, ты вряд ли примешь опрометчивое решение.

— Хватит! — рявкнул Диомед. — Сегодня никто не умрёт.

Резким толчком Василиос отпустил Таноса.

— Иди к нему. Разберитесь с тем, что не так между вами, и тогда всё придёт в норму.

Танос не думал, что может сделать то, что от него явно хочет Василиос. Как привести всё в норму, если не знаешь, что это такое?

— А если мы не сможем разобраться? Что тогда?

— Ответ ты уже знаешь.

Смерть. Обоих, его и Итона.

— Будем надеяться, что до этого не дойдёт.

Танос одёрнул пиджак и наклонил голову. Впервые за многие годы он с интересом подумал о приходившим со смертью покое. Не столько для себя, сколько, скорее, для Итона. Затем прикрыл глаза, мысленно отыскал своего старейшину и покинул балкон, уже через мгновение оказавшись под особняком.

Появившись в комнате, специально подготовленной для моментов, подобных этому, Танос обнаружил Итона. Тот лежал, свернувшись калачиком на каменном полу, на его запястьях и лодыжках были тяжёлые оковы. На руках старейшины виднелись волдыри от наручников, и Танос выругался, понимая, насколько сильно должен был страдать Итон.

Его обычно сияющие волосы теперь были грязным запутанным клубком на голове. Услышав, что кто-то вошёл, Итон поднял лицо, и Танос закусил нижнюю губу от жестокости увиденного.

Левый глаз Итона заплыл и был тёмно-фиолетовым, кожа поперёк брови была рассечена, из раны сочилась кровь, стекая по виску. Прекрасно очерченные губы с правой стороны лопнули, увеличившись вдвое. Танос понимал, что так было необходимо, но всё равно возненавидел Василиоса за то, что он изуродовал ангельское лицо Итона. Это было местом, к которому Танос никогда не прикасался. Шрамы, которые он оставлял на теле Итона после серебра, кнута или вытягивания вен, всегда были там, где их можно спрятать.

Видеть своего старшего таким — сломленным, избитым и связанным — было тяжело. Но сокращая расстояние между ним и Итоном, Танос знал, что Василиос больше него ненавидел то, что вынужден был сделать.

Серебро на руках и ногах не позволяло Итону исцелиться и вызывало боль, от которой тот сидел съёжившись в углу, подобно напуганному животному, и совсем не напоминая демона, явно вышедшего порезвиться в отсутствие Таноса.

Твою ж… Он не знал, насколько ещё его хватит.

— Ты пришёл, — произнёс Итон и попытался встать на ноги.

Танос присел на корточки с приподнятой рукой.

— Нет. Не утруждайся. Не нужно подниматься. Не для меня.

Итон тяжело осел, опершись спиной на стену, и цепи задребезжали, двигаясь следом.

— Что случилось?

Итон склонил голову, но Танос не собирался оставлять его в покое. Он взял вампира за подбородок, поднял лицо так, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и спросил снова:

— Что случилось?

— Я убил одного из новообращённых Василиоса.

Глаза Таноса превратились в узкие щели.

— Его убил ты? Или…

— Оно, — ответил Итон.

— Почему?

Итон мотнул головой, освобождаясь от хватки:

— Ты знаешь, почему.

Танос закрыл глаза. В хриплом голосе Итона прозвучало обвинение в предательстве.

— Я знаю, что разочаровал тебя. Я вызвал у тебя отвращение, — произнёс Итон, выкручивая пальцы. — Поэтому ты искал других за пределами наших уз.

— Нет, — ответил Танос, хотя знал, что в словах Итона есть правда. Но пока он искренне заботится об этом мужчине, «их»… просто не могло быть. Они с Итоном были слишком похожи, слишком искалечены, чтобы быть друг для друга чем-то большим. — Ты остался таким, каким был. Это я изменился, Итон. Это я тебя разочаровал.

Итон с трудом встал на колени и, коснувшись лица Таноса, решительно тряхнул головой.

— Ты никогда не разочаруешь меня. У тебя я прошу больше, чем у кого бы то ни было. С тех самых пор, как ты сказал мне «да». Сказал «да» жизни с тяжёлым бременем.

— Это жизнь, которой без тебя не было бы. Мне не трудно делать то, что ты просишь.

— Какую часть моей просьбы ты имеешь в виду? Ту, где прошу бить меня? Или ту, где прошу любить меня?

Танос поднял руки и накрыл ими ладони на своём лице.

— Ты знаешь также, как и я… наш вид… мы не любим.

Итон облизнул порез на губе, и Танос проследил за движением.

— Ты ведёшь себя так, будто никто из нас никогда не любил, ни ты, ни я. Но до того, как мы стали такими, пока мы были людьми, мы знали любовь. Разве нет? Мы знали её, даже если и получали только жалкие крохи. Тебе не кажется, что мы сможем снова испытать это чувство? Я уверен, что Диомед и Айседора уже это сделали.

Танос не совсем понимал, зачем всё это нужно, и, не дав Итону запутать его ещё больше, сказал:

— Даже если бы мы были способны, не думаю, что нам стоит это делать.

— Но мы — единое целое. Разве те, кто связаны кровью, не должны любить друг друга?

— Итон, может, мы и единое целое. Но мы разные. Если бы мы были одинаковы, то никто из нас в этой связи не выжил бы.

— А ты хочешь выжить, даже если это означает существование в полном одиночестве? — спросил Итон так тихо, что Танос едва расслышал.

Возможно, он был прав, полагая, что Итон устал от подобной жизни. Но в то же время он не был готов закончить всё прямо сейчас. Поэтому сказал единственное, что имело смысл на тот момент:

— Да, хочу. Даже зная, что в конце выбор будет не мой.

Итон закрыл неповреждённый глаз, откинул голову на стену, к которой был прикован, и через секунду в разуме Таноса послышалось: «Танос, у тебя всегда будет выбор. И пока ты будешь хранить верность, клянусь, я никогда не лишу тебя выбора. Даже в смерти. Если захочешь умереть, я исполню».

Потрясённый обещанием Итона, Танос мигнул несколько раз.

— Но наша связь… Это означает, что ты тоже умрёшь.

— Да, — ответил Итон, не открывая глаза. — Умру.

В ту ночь никто из них не проронил больше ни слова. Танос заперся в подвале с Итоном, изгоняя их демонов, пока оба не отключились от изнеможения.

И только на следующее утро Танос понял, что должен вернуться к Чарли и оборвать все связи. Потому что иначе после клятвы, данной прошлым вечером, Итон без сомнения выследит его.

Выследит. И убьёт.

ГЛАВА 21

«Я снова в комнате без дверей», — подумал Парис, придя в себя и потерев голову. Вновь в той же комнате со стенами, обитыми кожей, и свисающим с потолка зловещим крюком. А напротив, в единственном кресле, очень напоминающем трон, устроилась вампиресса, Айседора.

Парис приподнялся, сел, зарывшись пальцами в мягкий чёрный ворс ковра, и, закрыв глаза, попытался успокоиться.

— Да, уж, пожалуйста, — заговорила Айседора, заметив его движение. — Я видела, на что ты способен, когда расстроен. Думаю, от меня будет немного пользы, если я рассыплюсь прахом у твоих ног.

Он сглотнул, вспоминая, скрестил ноги и поднял взгляд на женщину. Та настороженно наблюдала, словно в любую секунду ждала нападения.

— Всё хорошо. — Ему захотелось её утешить. — Я тебе не наврежу.

Кроваво-красные губы Айседоры чуть изогнулись в улыбке. Парис посмотрел на длинные волнистые волосы и фарфоровую кожу и поразился, насколько она отличалась от Айседоры в их первую встречу. Вампиресса была прекрасна.

— Хочется верить, что ты не желаешь мне вреда. Но это сложно, ведь ты и сам не знаешь, как смог это сделать.

Она права. Хотя Парис считал, что должен быть какой-то знак. Может покалывание в ладонях или шестое чувство?

— А может ты просто разозлишься, бабах — и я мертва.

Забавным это не было, учитывая всё произошедшее, но Парис не смог сдержать вырвавшийся смех.

— Прости. — Он прикрыл рот ладонью.

— И что тебя так развеселило? — нахмурилась Айседора.