Мучимые ересями

— Нет, но, возможно, должно быть так. — Мерлин склонил голову набок, изучая внушительный фасад Здания. — Я бы хотел, чтобы Её Величество была здесь и сыграла роль экскурсовода, — добавил он.

— Я тоже, — признался Кайлеб и замолчал, так как они добрались до места назначения и остановились на площадке перед Зданием Парламента, которая была оцеплена кордоном вооружённых алебардами пехотинцев Королевской Армии.

Император спрыгнул с седла в сопровождении глазастых, тщательно подобранных солдат Имперской Гвардии из отряда Мерлина. Как заметил Кайлеб, эти гвардейцы были даже более бдительными, чем обычно. Никто из них не забывал о том, как удобно будет некоторым партиям, если с неким Кайлебом Армаком случится что-то фатальное.

Несмотря на низкую температуру, которая показалась Кайлебу и большинству его рождённых в Черис телохранителей откровенно леденящей, перед Зданием Парламента собралась внушительная толпа. Подавляющее большинство зрителей, стоявших там среди дымящихся клубов выдыхаемого воздуха, были простолюдинами, вероятно потому, что большинство столичных аристократов уже уютно устроились на своих местах внутри Здания, подумал Кайлеб с лёгкой завистью, когда аплодисменты начали нарастать. Энтузиазм толпы означал, что он должен был идти медленно, благосклонно, отвечая на их приветствия, вместо того чтобы спешить к ожидающему теплу Здания.

Его гвардейцы почти наверняка разделяли его желание как можно быстрее попасть внутрь и скрыться от ветра, но они не позволили ни одному признаку этого нетерпения отвлечь их от выполнения своих обязанностей. Они образовали вокруг него свободное кольцо, достаточно широкое, чтобы любой, кто мог прорваться через армейский кордон, не смог добраться до него с ножом. Конечно, дальнобойное оружие было более проблематичным, но Кайлеб испытывал некоторое удовлетворение от того, что Мерлин и Сыч, компьютерный подручный сейджина, снабдили его одеждой из той же самой «умной противопульной ткани» (что бы это ни было), из которой они сделали облачение архиепископа Мейкела. Даже если какая-нибудь недружелюбная душа с арбалетом или ружьём спряталась за одним из окон, смотрящих на Здание Парламента, ничто из того, что она могла сделать, не оставило бы на Кайлебе ничего, кроме одного-двух болезненных синяков.

«Ну, их и необходимости некоторых довольно изобретательных объяснений, я полагаю».

Его губы дёрнулись при этой мысли, а затем он испустил тихий вздох облегчения, когда ему наконец удалось проникнуть в успокаивающее тепло строения.

Внутри Здания Парламента было гораздо тише, чем снаружи, хотя он и не был уверен, что это было настолько уж большим улучшением. Как бы ни были счастливы члены Палаты Общин, сидевшие в западной части большого зала заседаний Здания, увидев его, члены Палаты Лордов, сидевшие на его восточной стороне, казалось, находили удивительно лёгким сдерживать любой неподобающий энтузиазм, который они могли испытывать.

«Я полагаю, их трудно винить за это», — подумал Кайлеб, когда к нему направился Спикер, чтобы официально поприветствовать. — «Они, должно быть, были уже достаточно несчастны, когда беспокоились лишь об одной Шарлиен. А теперь есть ещё и я… и любой из них, кто достаточно проснулся, чтобы почувствовать запах шоколада, должен знать, как работает Парламент Черис. Чего бы ещё они от меня ни ждали, это не будет тем, что улучшит их положение здесь, в Чизхольме».

— Почему-то, — услышал он тихий-тихий шёпот Мерлина себе на ухо, — Я не чувствую, что все проявляют интерес и любовь.

— Не чувствуешь? — фыркнул в ответ Кайлеб, а затем придал своему лицу выражение надлежащей формальности, так как Спикер поклонился ему в знак приветствия.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать, Ваше Величество!

— Благодарю вас, милорд Спикер, — любезно ответил Кайлеб.

— Обе Палаты с нетерпением ждут вашего появления, — продолжил Спикер скорее более дипломатично, в чём Кайлеб был уверен, чем точно, по крайней мере там, где речь шла о Палате Лордов.

— Тогда не будем заставлять их ждать, — сказал Кайлеб.

* * *

«Он выглядит как император», — подумал Марек Сандирс со своего места среди коллег-аристократов, когда Спикер подвёл Кайлеба к кафедре, которая, в ожидании него, была задрапирована новым имперским флагом. Сам Сандирс предпочёл бы сидеть в западной части зала, среди простолюдинов, которые были его самыми верными союзниками. К несчастью, он был пэром королевства, а традиция требовала, чтобы он сидел среди своих собратьев-аристократов.

«Кроме того, это даёт им всем возможность напомнить себе — и мне, конечно — что, хотя я и Первый Советник, я также всё ещё простой барон».

Шарлиен несколько раз предлагала что-нибудь предпринять насчёт этого, но Зелёная Гора всегда отказывался. Он мог целый день мириться с претензиями снобистских графов и герцогов, если это было необходимо, а его решение остаться «простым бароном» было важно для его союзников-простолюдинов. Они понимали, что старший министр королевы должен быть дворянином, но находили «простого барона» гораздо более приемлемым, чем графа или герцога. Теперь он посмотрел на молодого человека в расшитой до бёдер куртке и свободных бриджах, которые всё ещё выглядели несомненно экзотическими для большинства чизхольмцев, стоящего там, где так часто стояла Шарлиен, с отделанной изумрудами цепью черисийского короля, сверкающей вокруг его шеи, и удобно откинулся на спинку своего кресла. Он почти ожидал, что Кайлеб явится в полном императорском облачении, и всё ещё не был уверен, что решение молодого человека не делать этого не было ошибкой, но барон вынужден был признать, что никогда в жизни не видел более царственного молодого человека.

«Одежда не делает человека человеком, а корона — королём», — напомнил он себе. — «Не по-настоящему, что бы там ни думали себе некоторые другие люди. Это должно исходить изнутри, из собственной силы, уверенности и силы воли человека, и у этого молодого человека этих качеств в избытке».

Он почему-то ожидал, что следующие полчаса доставят ему гораздо больше удовольствия, чем тем графам или герцогам, к которым он не принадлежал.

* * *

— Милорды и миледи, — сказал Кайлеб после того, как пышное, цветистое представление Спикера наконец закончилось, — я приветствую вас от имени Черис, и я привёз вам послание от вашей Королевы и Императрицы.

Он на мгновенье замолчал, позволив своему взгляду скользнуть по собравшимся членам палат Парламента. Даже те, кто, несомненно, меньше всего хотел услышать то, что он собирался сказать, внимательно слушали его, и он улыбнулся, когда его голос донёсся до каждого из этих ушей.

— Ваша Императрица — моя жена — попросила меня сказать вам, что она хотела бы быть здесь и поговорить с вами лично. К сожалению, большие проблемы и задачи, стоящие перед нашей новой Империей, не всегда позволяют нам делать то, что мы хотели бы делать. Королева Шарлиен — Императрица Шарлиен — осталась в Теллесберге, потому что она, и только она, имеет власть и полномочия принимать юридически обязательные решения от нашего с ней имени. В то время как я выступил в поход против наших общих врагов в Корисанде, она взяла на себя тяжёлое бремя управления обоими нашими королевствами, и мне нет нужды говорить вам, что эти государства не могут оказаться в более лучших руках.

Он снова помолчал, ожидая пока то, что он уже сказал, дойдёт до сознания присутствующих. В сказанном не было ничего нового, по правде говоря. И всё же это был первый раз, когда он официально объявил чизхольмскому Парламенту о своём признании Шарлиен в качестве полностью равного соправителя.

— Сейчас, когда мы стоим лицом к лицу с «Группой Четырёх» и материковыми государствами, находящимися под её властью, раскинувшейся от Наковальни до Залива Таро, Её Величество сталкивается лицом к лицу не только с политическими и финансовыми, но и с военными решениями, необходимыми для защиты нашего народа от наших врагов. Прямо сейчас наши войска должны завершить свои операции против Дельфирака в наказание за Фирейдскую Резню, и именно её обязанностью будет решить, какие ещё действия могут быть необходимы. Это не та задача, которую мог бы взять на себя кто-то другой, и я безоговорочно доверяю ей успешно выполнить её, но мы не должны обманывать себя, считая, что она найдёт её лёгкой.

— Милорды и миледи, опасности, с которыми мы сталкиваемся, решения, которые мы должны принять, цены, которые мы должны заплатить — уникальны. — Он медленно обвёл взглядом сидящих пэров и членов Палаты Общин. — Никто другой в истории Сэйфхолда не сталкивался с таким врагом, с каким столкнулись мы. Ни одно другое государство, ни один другой народ не оказывались в состоянии войны с Церковью, которая должна быть матерью для всех нас. Мы, объединённые народы королевств Черис и Чизхольм, знаем своего врага. В Черис мы были вынуждены защищаться от совершенно неоправданного — и необоснованного — нападения, организованного продажными людьми из Зиона, которые извратили всё, чем когда-либо должна была быть Мать-Церковь. Тысячи подданных моего отца — и сам мой отец — отдали свои жизни, чтобы остановить это нападение, защищая свои дома, и семьи, и веру в то, что мужчины и женщины должны поклоняться Богу, а не склонять головы к ногам четырёх развращённых, продажных, высокомерных, богохульных людей, чьи действия оскверняют облачение, которое они носят, и сам воздух, которым они дышат.

Он снова сделал паузу, всего на мгновение, а затем продолжил более мягким голосом, ясным и всё же достаточно тихим, чтобы его слушатели были вынуждены слушать очень внимательно.

— О да, милорды и миледи. Тысячи черисийцев погибли. Но также погибли и тысячи чизхольмцев. Чизхольмцев, чьё единственное «преступление» состояло в том, что «Группа Четырёх» приказала королеве Шарлиен присоединиться к злейшему врагу её собственного королевства в атаке на друга, который никогда не причинял Чизхольму никакого вреда. У неё не было выбора. Они говорили, обращаясь к авторитету Бога — по крайней мере, так они утверждали — и всему непререкаемому авторитету Инквизиции и Матери-Церкви. И потому она была вынуждена подчиниться их воле, и сколько ваших отцов, сыновей, мужей и братьев погибло вместе с моим отцом, потому что у неё не было выбора?

В Здании Парламента воцарилась мёртвая тишина, и он позволил ей затянуться. Затем он медленно выпрямился во весь рост.

— Милорды и миледи, даже не сомневайтесь в храбрости, которую продемонстрировала ваша Королева, приняв моё предложение о браке. Это было не то решение, к которому она пришла легко, но оно было правильным. Это было решение королевы, которая не хочет, чтобы жизнь её народа была принесена в жертву, выброшена, как будто это не более важно, чем решить, какую обувь надеть сегодня, по прихоти четырёх продажных и злых людей. Решение королевы, которая знала, что если бы честолюбие «Группы Четырёх» не было сдержано, если бы их разложение Матери-Церкви не было излечено, то Королевство Черис было бы лишь первой из многих жертв, а хранитель человеческих душ стал бы средством их уничтожения.